Я глубоко затягиваюсь.

Теперь я готов шутки ради заняться этими дыхательными упражнениями.

Когда я вдыхаю, то могу представить себе все эти золотые лучи, прорывающиеся через мои легкие и льющиеся, как душистый мед, в темные, утомленные закоулки моего тела, наполняя их новой жизнью. А когда я выдыхаю, то выделяю все невзгоды дня. Удивительно, как они исчезают одна за другой: холод, сырость, боли в спине и суставах, страх и паранойя того момента, когда я смотрел Happy Mondays, клаустрофобная паника перехода через мост, что еще?..

У меня подергивает ногу. Странное вибрирующее ощущение в верхней части правого бедра — возможно, расслабляются мои напряженные мускулы.

Что еще… о да, это полисмен, чертов полисмен с собакой и скука от необходимости потратить дневное время на передачу материала…

И все равно, это странное дрожание. Может быть, если лучше сосредоточиться на нем, представить себе каждое мышечное волокно и как оно расслабляется, это ощущение пройдет?

Но нет. Чем более я на нем концентрируюсь, тем заметнее оно становится. Я могу точно указать его место — там, где карман джинсов касается ноги. Может быть, разные ключи и прочие вещи, которые я там храню, затормозили кровообращение? Я пытаюсь вытащить их. Скрученный сопливый носовой платок, пачка таблеток от сенной лихорадки, изломанная пачка табака, ручка, комплект ключей, пейджер.

Черт.

Этот проклятый пейджер. Два новых сообщения…

«Неприятности в КОТ! Позвони в отдел новостей», — говорится в первом, и я сразу понимаю, в чем дело. Это крохотный дефицит финансирования Королевского оперного театра, о котором говорилось на той скучной пресс-конференции Совета по искусствам. Одному из моих бессовестных соперников как-то удалось превратить это в крупный финансовый кризис, а затем передать материал в субботнюю газету, чтобы он выглядел внушительнее.

— Господи, — тяжело вздыхаю я, заранее репетируя свои объяснения: я потерял пейджер; он испортился под дождем; на меня напали; было слишком поздно; я не смог найти телефон.

Я переключаюсь на следующее сообщение.

«Или ты уволен», — говорится в нем.

Золотистые лучи поглощены тьмой, боли вернулись, страх возрос тысячекратно. Я смотрю, не отрываясь, на экран пейджера, проверяя, не галлюцинация ли это. Сообщения не исчезают.

— Милый, все в порядке? — говорит Молли.

— А что тебе пришло в голову? — говорю я. Потому что не нужно быть ясновидящим, чтобы угадать, кто этот бессовестный соперник. Прежде чем она успевает увязаться за мной, я ухожу на поиски ближайшего телефона.

Какая жалость, думаю я, сливаясь с толпой, что теперь некому показать ей дорогу к палатке.

Когда все это начинает сильно беспокоить, я решаю обратиться к психоаналитику. Идея, на самом деле, не моя, а Симоны. Я пока не очень распространялся относительно Симоны и, по правде, не собирался делать этого, пока она не проскользнула в предыдущую главу. Мне показалось, что все слишком осложнится, если придется рассказывать о вещах, на разговоры о которых я не хочу тратить место, типа где мы познакомились, о чем спорили, чего достигли в постели и как я ее трахал в попу и прочее, чего вам знать ни к чему.

Ладно. Я все же коротко расскажу об этом анальном случае, потому что это одна из тех запретных тем, о которых все думают, но никогда не говорят, потому что — ну, по правде говоря, это очень неприлично. Поэтому-то, конечно, очень многим так хочется попробовать это. Это сексуальный эквивалент ядерного сдерживания, это самый верх непристойности, тут присутствуют задница и, возможно, экскременты, это то, чем занимаются геи, это противозаконно, это нужно попробовать. Хотя бы раз.

Поэтому однажды сонным летним вечером, после очередной ссоры — у нас с Симоной постоянно происходят ссоры, — когда я на кровати и собираюсь взять Симону сзади, а она протягивает назад руку, берет мой член за основание и направляет его вверх со словами «не сюда, сюда!», у меня возникает мысль — фактически куча мыслей одновременно.

Одна из мыслей связана с неприятным ощущением выставленности на всеобщее обозрение. Лето в разгаре, и на улице еще очень светло, а траханье все же считается скорее ночной, чем дневной деятельностью. Кроме того, из-за невыносимой духоты мы распахнули окна, а поскольку мы живем в этой убогой конюшне с очень тонкими стенами и такой акустикой, что всем соседям по нашему тошнотворно тесному внутреннему дворику прекрасно слышно, что где происходит, от визга и «Как ты мог это сказать! Все, с меня хватит, хватит, черт возьми» из нашего последнего скандала и, очень возможно, до звуков срочно стягиваемых лямок бюстгальтера и лихорадочно расстегиваемой молнии на брюках, чавканья резины со смазкой на восставшей плоти и хлюпанья одного пальца, потом двух, потом трех в мокром влагалище, вплоть до сказанного шепотом «не сюда, сюда!», что служит указанием всем интересующимся, то есть абсолютно всем: «Джош имеет ее в зад. ДЖОШ ИМЕЕТ СВОЮ ДЕВУШКУ В ЗАД!»

Другая мысль связана с вспомнившимся вдруг рассказом приятеля по Оксфорду о том, как он «прочистил задний проход своей подруге». Самое удивительное, что он рассказывал об этом в ее присутствии, и оба они вели себя так, будто это очаровательная и смешная застольная история, весело поправляя друг друга, находя неточности — «Милая, ты преувеличиваешь. Он вошел очень легко». — «Да, но вспомни, это уже после вазелина», — краснея и хихикая в предвкушении веселой развязки. А развязка, в сущности, заключалась в том, что у девушки случилось расстройство животика и в результате мощного взрыва все вокруг оказалось забрызгано экскрементами. Даже с учетом широты взглядов, свойственной старшекурснику, я все же засомневался, следует ли человеку открыто сообщать такие истории своим друзьям. Но может быть, это была какая-то черта, свойственная высшим классам и мне недоступная…

Конечно, говно тоже приходит мне сейчас на ум.

То есть мало что может быть привлекательнее пары крепких и сочных ягодиц, но суровая правда состоит в том, что по крайней мере раз в день щель между ними служит для выпуска дерьма. И если владелица этих ягодиц не подмылась, то какие-то следы фекалий останутся. Некоторые из них могут попасть на твой кончик. Это несколько расхолаживает.

Но не настолько, чтобы я прекратил движение в этом направлении. Во-первых, на мне резиновая защита от какашек; во-вторых, не каждый день ваша подруга — ну, ваша, может быть, каждым, но не моя — активно поощряет вас вставить ей в анус. И вполне может оказаться, что больше никогда и никто вам этого не предложит. То, что она предложила это сейчас, уже некое чудо. Вы же никогда сами не предложили бы ей этого? Потому что слишком унизительно было бы услышать ее отказ. И вполне возможно, он означал бы, что всю оставшуюся жизнь вы проживете, так и не зная, каково это — трахать кого-то в зад.

Ну, хотя бы один предмет серьезного беспокойства я могу вычеркнуть из своего списка. Теперь я уже не сойду в могилу девственным в отношении анального секса. Потому что, будь я проклят, я действительно делаю это. В данный момент. Я трахаю свою девочку в задницу. И это…

Честно говоря, ощущения не очень отличаются от обычного секса. Пожалуй, несколько плотнее обжимает. И слюны нужно больше. И это означает, что свободный палец — при некоторой ловкости — имеет доступ к переднему отверстию, а девушка, судя по издаваемым ей шумам, очень довольна, что ее удовлетворяют через два отверстия одновременно. Жалко, что я не девушка. Отчасти. И все же я должен признать, что анальный секс не оправдывает ожиданий. Ты думаешь получить более сильный оргазм, исследовать таинственное, раздвинуть границы, пообщаться с дьяволом, встретить отряд полиции, который врывается в комнату и арестовывает тебя за нарушение законов ее величества, запрещающих анальный секс. А на самом деле — обычное траханье, только с большими сложностями.

Может быть, секрет в том, чтобы быть мальчиком у педераста, но я к этому никогда не стремился, особенно после того, как пришлось в Больнице тропических болезней сдавать ткань из прямой кишки на анализ, который выявляет бильгарциоз. Там на вас надевают халат с дыркой сзади, приходит врач и заставляет лечь на живот. «Возможно, вы почувствуете некоторый дискомфорт», — говорит он, натягивая перчатки. «Дискомфортом», как известно, эти доктора называют чертовскую боль. Затем его сестра, тоже в перчатках, начинает смазывать тебе дырку в попе, и ты думаешь: «Будь я извращенцем, наверно, это было бы даже приятно». Потом видишь, как доктор наносит смазку на зловещего вида предмет типа стеклянного дилдо с каким-то металлическим захватным приспособлением внутри. Только не это. Нет. Точно нет? Только не в мою — брр. И-уп! Пошел вверх, как огромная какашка, движущаяся в обратном направлении. Это… ничего подобного никогда не ощущал. Ужас, но какого-то особого рода ужас. Ужас физического проникновения чего-то холодного, твердого и нехорошего в твою нежную плоть. На самом деле не больно. Пока врач не объявляет, что сейчас он возьмет образец, и, господи, это действительно больно это больно это больно, когда эти жуткие щипчики на конце стеклянного — а может, металлического, я уже забыл, стараюсь вытравить весь этот ужас, наверно — пенисообразного устройства начинают щипать твою кишку — один раз, другой, третий или больше, я снова стараюсь забыть по тем же причинам. Потом хлюп! — выскакивает эта проклятая штуковина, и ты долго лежишь в изумлении, пока врач уходит с образцами в соседнюю комнату, а сестра говорит: «Вот и все. Совсем не страшно, правда?»