— Вот как! Она что, живет здесь? — спрашиваю я.

— Нет, она приехала со школой, так же как и мы. Она в шестом классе в Эллесмере.

— В Эллесмере. Это хорошо, — говорю я, надеясь, что вожделение, звучащее в слове «хорошо», не слишком заметно.

— Послушайте, — говорит он, — может быть, вы присоединитесь к нам?

— Ты думаешь, это возможно?

— В этом нет проблем. С кем только мы не встречаемся.

— Ну ладно, отлично.

Договорившись о деталях, Дейв, Ник, Дик, этот странный малый по имени Алекс и я направляемся в ближайший бар, который может оказаться нам по карману, чтобы принять предобеденный аперитив. Ближайший доступный нам бар оказывается на значительном удалении от Академии, и поход туда отнимает гораздо больше времени, чем было бы разумно потратить.

— Quattro grande birra, per favorer[1], — говорит Дейв, проверяя объем своих познаний в итальянском языке. Надо сказать, более обширные знания ему никогда не требовались.

— Мне тоже, пожалуйста, — говорит Алекс, проявляя, как мне кажется, неуместную для младшего по возрасту дерзость.

— Cinque, — делает поправку Дейв.

Мы все сворачиваем сигареты, за исключением Ника, который слишком трепетно печется о красоте своего тела. Дейв, в качестве совратителя юношества, показывает Дику и Алексу, как это делается.

— Черт, — я внезапно спохватываюсь относительно Чэппи, — может быть, нам нужно было пригласить его?

— Еще один младенец, и у нас тут будет целый детский сад, — говорит Ник.

Все смотрят на Алекса. Его щеки слегка розовеют.

— Он не имел тебя в виду, — говорю я Алексу.

— Нет, имел. Но в хорошем смысле, — говорит Ник.

Алекс молчит. Он вообще редко говорит, насколько я могу судить. Но это одна из причин, по которым мы терпим его в своем обществе, — по этой и благодаря его привлекательным странностям. Сегодня утром, сразу после похода в Академию, мы наблюдали, как он ударом ноги убил какого-то дряхлого голубя, куски внутренностей которого прилипли к его ботинку.

— Значит, ты считаешь, что мне не стоит переживать? — спрашиваю я.

— Почему ты должен переживать? — говорит Ник.

— Ну, он приносит нам в качестве жертвы девственность своей сестры.

— Девственность? В Эллесмере? — говорит Дейв.

— Ты хочешь сказать, что девочки в Эллесмере отличаются особой распущенностью? — говорю я.

— А по какой еще причине девчонка пойдет в шестой класс паблик скул, в которой полным-полно изголодавшихся по сексу мальчишек? — говорит Дейв.

— Пожалуй, ты прав!

— Вот еще одна причина возненавидеть наших родителей, говорит Дик. — Если бы они послали нас в Эллесмер, мы бы не оставались до сих пор девственниками.

— Говори только за себя, — отвечаю я, возможно, с излишней поспешностью.

— Ну, ты все же несколько запоздал.

Я замечаю, что Алекс следит за нашей беседой с увлеченным интересом. Если не пресечь этого в зародыше, моя репутация беспутного мужчины может пострадать.

— Ну, вполне возможно, что с тобой произойдет то же самое, — говорю я.

— Очень надеюсь, что нет, — говорит Дик.

— И кто же сорвал твой цветок? Титулованная красотка или мордастая шлюха? — спрашивает меня Дейв.

— Я бы тебя попросил… — Я кошусь в сторону Алекса. — Pas devant les enfants[2].

— Еще один заход? — спрашивает Ник.

— Не стоит. Нам через двадцать минут нужно быть на месте, — говорю я.

— Тогда лучше воздержаться от пива, — благоразумно заявляет Дейв. — Э-э… padrone. Per favore. Cinque grande grappa![3]

Кажется, ее зовут Камилла. Или Симона. Одно из таких похожих, но не совсем французских имен, и я понимаю, что это позор — не помнить имя девушки, с которой я потерял свою невинность, но это не должно особенно удивлять, если учесть все обстоятельства.

А обстоятельства таковы: а) у меня нет времени, чтобы познакомиться с ней получше, и б) я совершенно пьян. Насколько я припоминаю, она — тоже. Иначе эта бедная девочка и не смогла бы поддаться такому неопытному, смешному и неловкому человеку, каким я был в тот этап моей жизни.

Потому что, напомню, это расцвет моего слоунского периода. Это время, когда, пытаясь произвести впечатление, я говорю, имитируя акцент, свойственный высшему обществу. При этом в присутствии Дейва, Дика и Ника я стараюсь этого не делать, потому что они знают, как я говорил раньше, и могут поиздеваться надо мной.

Верный правилам, изложенным в «Справочнике слоун-рейнджера», я одеваюсь как сквайр, который старше меня лет на тридцать: костюм из твида, рубашка Viyella, низкие коричневые башмаки, ярко-красные носки и пестрый галстук, либо, если я хочу внести нечто более моложавое, красный шейный платок. Кроме того, для полного соответствия у меня на голове мягкая коричневая фетровая шляпа, купленная несколько месяцев назад в Locks на Сен-Джеймс. Естественно, Дику потребовалась такая же. Он одет несколько более по-уличному, чем я: бежевые вельветовые брюки, грубые башмаки, полосатая рубашка, куртка «барбур» — весь стиль «слоун» несколько подрывает бенеттоновский свитер с большой буквой «В».

Задним умом я сейчас понимаю, что оба мы выглядели ужасно. Но я не думаю, что это справедливо — судить о себе в юности с позиций современности. Все равно что осуждать спартанцев за их слишком суровое отношение к своим детям. Нужно помнить, что начало 80-х — это совсем другая страна. Иные ценности, иная манера одеваться — все иное.

То же бывает, когда я разглядываю фотографии той поры — свои и своих друзей. Мне инстинктивно хочется съежиться, разорвать фотографии на мелкие клочки, чтобы никогда больше не вспоминать эти ужасные прически, нелепые наряды, тошнотворную неотесанность. Как только можно было позволить себе выглядеть так нелепо, неприлично, по-идиотски в стиле начала 80-х?

Но потом я вспоминаю, что это относится не только ко мне. Все были такими. Дело в том, что, живя в начале 80-х, вы просто не сознавали, что живете в начале 80-х. В то время вы думали о них не в прошедшем времени, а как о чем-то современном, почти о будущем.

Как бы то ни было, но я рассказывал вам о Камилле/Симоне/Как-ее-там, которая должна была доказать правильность моей теории тем, что смотрела на меня не с мыслями «брр, что это за болван!», а с мыслями «ха, выглядит ничего, пожалуй, я с ним лягу». Я говорю об этом с уверенностью, потому что после одного ливня, нескольких бренди, несчитанных сигарет и трех часов с момента нашей встречи именно так она и поступает.

Кафе, где мы сидим, очень дорогое, потому что находится около площади Св. Марка, а это означает, что ни наша сторона, ни другая, эллесмеровская, состоящая из разочаровывающе бесцветной сестры Гейвина и еще пяти-шести девочек, не может позволить себе заказать что-либо более примечательное, чем один эспрессо, очень медленно выпив бесплатно подаваемый вместе с ним стакан воды. Официантка в накрахмаленном белом фартуке возбужденно вертится поблизости. Мы стараемся говорить тише.

Стульев не хватает, поэтому все мальчики, ссутулившись, стоят рядом с девочками, за исключением Дейва, который направляется внутрь, чтобы сесть и незаметно выпить граппы, потому что как учитель он не может допустить, чтобы его заметили болтающим с половозрелыми девицами из конкурирующей школы. В результате старшинство в нашей компании автоматически переходит ко мне. Известие, что я уже окончил школу и являюсь полноправным студентом Оксфорда, производит на девиц большое впечатление.

На всех, исключая Камиллу/Симону/Как-ее-там, — будем впредь называть ее Камиллой, если не возражаете. Она не только достаточно толкова и сама будет в этом году держать экзамены в Оксбридж, но у нее еще есть брат, который учится в колледже Магдалины. Он на курс старше меня, очень важный и настолько светский, что избран членом Buller, и она была у него много раз, и на нее вряд ли произведут впечатление мой фальшивый великосветский акцент, мой причудливый наряд или захватывающие истории о шутках, выкидываемых студентами.