Да, да, да!

Она помнила все, и все воспоминания были только самыми лучшими, самыми прекрасными и потрясающими.

Но…

Во всем этом было что-то не то. Как будто тень стояла все время между ними, и иногда Лолита ощущала эту тень почти физически, в испуге теснее прижимаясь к спящему Макару в темноте его квартиры.

Она боялась этой тени.

Она чувствовала: сил Макара не хватит, чтобы справиться с этой страшной черной фигурой, немым укором и зловещим предупреждением появлявшейся в самые лучшие, самые счастливые мгновения ее жизни.

И тогда Лолита признавалась себе, что Макар — не для нее. Он не может защитить ее. Она не может спрятаться за ним и чувствовать себя в безопасности.

Ей нужен другой.

Девушка сама пугалась своих мыслей и с яростью загоняла их в самые отдаленные уголки сознания, стараясь вычеркнуть, стереть их.

Но они неотступно появлялись вновь и вновь, пугая и смущая ее своей настойчивостью.

И теперь, после знакомства со Степаном Николаевичем, она вдруг отчетливо поняла, что другого выхода у нее нет.

Видит Бог, она не хотела этого. Она боролась с собой, как могла.

Но теперь она твердо знала, что только Кравцов-старший сможет победить эту страшную тень. И победит ее именно потому, что в жизни ее есть еще и Кравцов-младший.

Она не могла поверить самой себе, и в ужасе ворочалась в горячих простынях всю ночь, проверяя и перепроверяя свои чувства. А когда окончательно поняла, что молодые серые глаза сменились в ее памяти и в ее мечтах другой парой серых глаз, более твердых и решительных, когда она убедилась, что образ Кравцова-отца окончательно и бесповоротно вытеснил из ее души фигуру Макара, Лолита встала, взглянула в темноте зашторенной комнаты на часы и, удостоверившись, что рабочий день уже наступил, пошла к телефону…

— Алло, приемная… Степана Николаевича? А кто его спрашивает?.. Сейчас, подождите, я проверю, на месте ли он и смогу ли я вас соединить…

Маша, секретарь Кравцова, была старательной и исполнительной девушкой. Она четко усвоила функции помощника, опекуна и сторожевой собаки и никому, кроме самых высоких особ, не позволяла беспокоить Степана Николаевича напрямую. Впрочем, для высоких особ имелась и специальная прямая связь.

Твердо зная, что Кравцов у себя в кабинете и изучает только что присланный пакет документов, выносимых на заседание Думы на следующей неделе, Маша включила внутреннюю связь и произнесла:

— Степан Николаевич, вам звонят…

— Да? Кто?

— Какая-то Лолита Паркс. Говорит, что ваша знакомая…

Кравцов почувствовал вдруг, что сердце у него прыгнуло высоко-высоко, а в горле появился комок, мешающий произнести хоть что-либо.

Удивленная молчанием, Маша попыталась помочь шефу вспомнить знакомую и добавила:

— У нее такой легкий акцент, но по-русски говорит совершенно свободно…

Руки Кравцова заметались по столу, складывая разложенные бумаги, а потом вдруг потянулись к голове, пытаясь поправить прическу.

Озадаченная Маша не знала, что и подумать:

— Степан Николаевич, сказать, что вас нет?

— Нет-нет, что вы! — наконец справился с волнением Кравцов. — Соедините нас.

Кравцов взял трубку городского телефона, там что-то щелкнуло, и знакомый голос немного нараспев произнес:

— Алло?

— Да.

— Это Лолита… — девушка замолчала, не зная толком, что дальше и сказать-то.

Кравцов взял ручку и как будто одеревеневшим языком с трудом выговорил:

— Лолита, назовите свой адрес… Я буду у вас через час…

Только повесив трубку, Лолита поняла, что все уже свершилось. Будто в трансе оглядев комнату и поправив покрывало на кровати, она прошла на кухню, приготовила кофе с гренками и позавтракала, затем убедилась, что родители ушли на работу, позвонила в свое агентство, предупредила, чтобы там управлялись сегодня без нее, открыла замок на входной двери, снова вернулась в свою комнату и, как завороженная, погрузилась в кресло, напряженно глядя в одну точку на стене напротив.

Она ждала и боялась смотреть на часы, она раздражалась их неторопливостью…

— Вот здесь, Володя, притормози… — Кравцов попросил остановить машину за несколько кварталов от дома Парксов. — Я немного погуляю, зайду в магазины. А ты приезжай, — Степан Николаевич секунду помолчал, — часа через три на это же место. Съезди, пообедай…

Володя, шофер Кравцова, удивленно смотрел несколько минут в спину своему шефу, который медленно побрел по тротуару, раскуривая на ходу сигарету. Честно говоря, раньше особой любви к пешим прогулкам Володя за Степаном Николаевичем не наблюдал.

«А в принципе, мне какое дело? — поразмыслив, пришел к выводу парень. — Я же не телохранитель. Что хочет, пусть то и делает».

И, включив левый поворот, ловко вписался в поток машин; заполнивших узкую старую улочку центра Москвы.

Кравцов ни разу не оглянулся на свою машину, как-то сразу ощутив себя разведчиком на вражеской территории, который ни одним жестом и взглядом не может выдать себя. Теперь он понял, что значит выражение «спиной чувствовать». Он действительно чувствовал, не оглядываясь, что его «Волга» постояла пару минут у тротуара, а затем двинулась дальше по улице. И только когда машина со знакомыми номерами прошла мимо и Володя в приветствии оторвал руку от руля, Степан Николаевич немного расслабился. Черная «Волга» с номерами Госдумы скрылась среди автомобилей, и Степан Николаевич, наконец, оказался один на один с мыслями о предстоящей встрече.

«Что же я делаю?» — на какое-то мгновение мелькнуло в его голове. Но образ Лолиты, ее волосы, ее глаза, ее голос вдруг представились ему так явственно, так осязаемо, так живо, что в ту же секунду изгнали остатки сомнений и колебаний. Степан Николаевич помимо воли ускорял и ускорял шаги, и лишь у самого подъезда дома, где жили Парксы, он понял, что почти бежит. Запрыгнув в лифт, постарался успокоить дыхание и сердце, рвавшееся из груди горячими толчками…

Лолита ждала этого мгновения, и ей казалось, уже целая вечность прошла с того момента, как она повесила телефонную трубку и упала в кресло, смиренно покорившись судьбе. И все же звонок в дверь прозвучал слишком резко и слишком неожиданно. Девушка вся встрепенулась, вскочила, но, не найдя в себе сил сделать хотя бы шаг, снова опустилась в кресло, вцепившись в подлокотники и напряженно всматриваясь в глубину неосвещенной прихожей.

Снова раздался звонок, продолжительный, требовательный, но даже голос, казалось, перестал ее слушаться, и она не смогла издать ни звука, застыв в нетерпеливо-обреченном ожидании.

Глухо щелкнула защелка дверной ручки, с чуть слышным шелестом уплотнителей открылась и тут же закрылась входная дверь.

В прихожей скрипнул паркет.

— Лолита!.. — услышала она нерешительный голос Кравцова. — Лолита, ты где?

Снова скрипнул тихонько паркет, и вдруг в дверном проеме возник он — высокий, стройный, седой, в потрясающе элегантном костюме и с удивительно серьезными глазами. Такой, каким и представляла его себе Лолита все эти бесконечно медленно ползущие часы.

Он стоял и молча смотрел на нее, любуясь ею.

Девушка вдруг почувствовала, как он смотрел на нее. Она почувствовала огонь, горевший в нем. Она поняла, как потрясающе поднимают черный бархат халата ее острые груди, как натягивают они ткань, открывая в глубоком вырезе нежную ложбинку. Она физически ощутила его взгляд, который пробежал по открытым голеням. Ее буквально обожгла задержка, которая произошла, когда глаза Кравцова попали на ее колено, розовое, бархатное, выгодно оттеняемое цветом халата.

Их глаза встретились, и он сделал шаг к ней.

Горячая волна захлестнула Лолиту с головы до ног. Девушка судорожно вздохнула, заметно приподняв высокую грудь, и не могла выдохнуть, завороженно глядя, как он приближается к ней.

Кравцов опустился перед ней на колени и молча стоял, устремив взгляд ей в лицо. Она видела, как дрожат его губы, как потемнели его серые глаза.