Кравцов указал им на два стула, стоявших у огромного стола, и прошел на свое место, закурив очередной «Честерфильд».
— Ну не смотрите на меня так удивленно! — натянуто рассмеялся Кравцов, пытаясь как-то разрядить атмосферу. — Вот, Маша, читай эти бумажки, и ты все поймешь.
Кравцов протянул ей свои заявления и со вкусом затянулся, пуская дым в потолок ровной голубой струйкой.
Девушка прочитала, передала бумаги Сергею и теперь удивленно смотрела на Кравцова, пытаясь понять, что же произошло. Ей вдруг пришло в голову, что он снова сильно пьян, и она даже почувствовала запах виски, но изменения, которые произошли в нем за эти несколько часов, рассказ Сергея о том, как они его потеряли, вдруг подсказали ей, что все куда более серьезнее и… непонятнее.
Кравцов заметил, что они прочитали его заявления и ждут объяснений, а потому спокойно окинул их взглядом и, как о чем-то совершенно будничном, сказал:
— Сегодня у меня были большие неприятности. Вся моя жизнь пошла коту под хвост… — он помолчал чуток, будто собираясь с силами, и продолжил: — Я действительно больше не смогу работать в Думе, с сегодняшнего дня я больше не ваш начальник и не ваш объект охраны. Вольно, Сергей! — пошутил он, видя, что парень совсем ничего не понимает.
Они удивленно смотрели на Кравцова, не в силах поверить, что тот говорит серьезно.
— Ребята, я не шучу. А потому предлагаю отпраздновать мою свободу! — повернувшись к бару, он извлек оттуда бутылку шампанского и откупоренную фляжку виски. — Маша, доставай стаканы. Сергей, наливай шампанское даме и подставляй свою посуду… Не возражай, больше меня охранять не надо. За вас, ребята, мне с вами легко работалось!..
Только около десяти вечера им удалось отвести Кравцова к машине и отправить его с Володей домой…
На этот раз, когда Кравцов открыл дверь квартиры своим ключом и вошел в переднюю, его никто не встретил.
Не включая света, он пошел в глубь квартиры, туда, откуда пробивался луч из-за неплотно прикрытых дверей.
На кухне, за столом, перед пустым стаканом и недопитой бутылкой водки сидела Светлана Васильевна. Голова жены неумело была обвязана бинтами; спереди на повязке темнело красно-бурое кровавое пятно.
Она не подняла головы и не взглянула на него.
Кравцов молча вошел, сел напротив и налил в другой стакан водки. Выпив, он даже не поморщился — алкоголь не действовал на него в этот проклятый день совершенно. Он не помогал, не давал забыться, расслабиться и отдохнуть.
Кравцов выпил уже много, очень много, но никак не мог достичь желаемого.
Он снова обратил взгляд на жену:
— Что с тобой случилось? Что ты сделала?
— Я билась головой о стенку, — она так и не подняла глаз. — Знаешь, боль была невыносимой. Я никогда не знала, что так может болеть душа…
Светлана Васильевна вылила в свой стакан остатки водки и выпила, не закусив.
Кравцов встал, подошел к холодильнику и достал колбасу, порезав ее крупными кусками. Поставив тарелку с колбасой на стол, извлек из шкафа баночку с маринованными помидорами и баночку соленых огурцов. Открыл и все поставил на стол. Затем нашел в баре литровую бутылку «Смирновки» и решительно отвернул пробку.
За все это время они не проронили ни звука, но когда Кравцов сел и, наполнив свой стакан, выпил, Светлана Васильевна заговорила снова:
— Макар сегодня раньше закончил дела на работе… Он искал Лолиту, и ему сказали, что она на новой квартире, устанавливает спальню. Он решил сделать сюрприз… А там — вы!
Кравцов откинул голову к стене и устало закрыл глаза:
— Это была жуткая случайность. Кошмар, самый страшный, какой я только видел…
— Почему ты не убил себя? — шепот жены был похож на змеиное шипение, столько в нем было ненависти, желания растерзать на кусочки и развеять по ветру останки мужа. Но она попыталась взять себя в руки и продолжила более спокойно: — Ты же отец! Ты же старый и опытный, и вроде не очень большой идиот… Дай сигарету!
Он протянул ей сигарету, и она неумело, видимо, впервые в жизни, затянулась и тут же закашлялась.
— Степан, ты не имел на это права… Ты должен был убить себя, когда все это только начиналось! — казалось, она уговаривает его сделать это, как будто его сиюминутное самоубийство могло повернуть время вспять и что-либо изменить. — Ты разве не понимаешь этого?! Ты разве не знал?..
Слезы душили ее, она не выдержала и разрыдалась во весь голос.
— Или ты думал, что так может продолжаться и дальше?
— Да, — вдруг неожиданно для самого себя ответил Кравцов, обреченно закуривая.
— Да?! — жена взвилась, но тут же села, как-то мгновенно угаснув. — «Да!..» Каждый день, каждый миг предавая нас обоих… Меня и сына…
Она налила себе и выпила, не дожидаясь, пока он наполнит свой стакан.
— Ты же никогда не был злым человеком, Степан… Так почему же ты не убил себя? — настоящее, неподдельное отчаяние звучало в ее голосе, и Кравцов передернул плечами, будто капля холодной воды вдруг попала ему за шиворот. — Ты должен был это сделать, и тогда я смогла бы носить траур. Мне было бы тяжело, но я бы похоронила тебя… И плакала бы по тебе…
Они долго молчали, а потом Кравцов спросил:
— А Наташка где?
— У подруги, отпросилась ночевать, чтобы не видеть тебя.
— Она что, тоже все знает?
— Да, нам позвонили из больницы, и именно Наташка подняла трубку. А потом приезжал милиционер… Им, видишь ли, надо во все влезть, до всего докопаться…
Они снова молча выпили, и тогда Кравцов решился, наконец, спросить то, что никак не решался:
— А как он? Что с ним?
— Сотрясение мозга. Сильный ушиб. Трещины вроде бы нет, сказали врачи.
— Ему нужны какие-нибудь лекарства?
Она впервые взглянула на него и недобро усмехнулась:
— Знаешь, муженек, без тебя справимся как-нибудь… И еще. Мы с Наташкой были сегодня в больнице… Так вот. Макар сказал, что если только увидит тебя когда-нибудь, он убьет тебя. Он убьет тебя, потому что ты убил всех нас, всю нашу семью…
Она снова заплакала, по-бабски, навзрыд, и Кравцов, чтобы не слышать воя жены, ушел в свой кабинет, забрав с собой остатки водки.
Он не спал всю ночь, и на следующее утро совершенно не удивился, обнаружив, что Светлана Васильевна тоже не ложилась, так и просидев до рассвета на кухне.
Они взглянули друг на друга, и Кравцова заговорила первой:
— Ты знаешь, наверное, для каждого человека в мире есть только один другой человек. Для меня это Макар, потом уже Наташка, мать, отец, и только в последнюю очередь, наверное, — ты. А для тебя — она, Лолита.
Он ничего не ответил, склонившись над кофеваркой, и Светлана Васильевна продолжала, как будто рассуждая вслух:
— Кто она, эта Лолита? Кто?
Вдруг она подошла к нему близко-близко и тихо спросила:
— Степан, а ты когда-нибудь любил меня?
От неожиданности он повернулся. Светлана Васильевна стояла перед ним, распустив пояс халата, раздвинув его полы и обнажив свое тело.
— Вот это… — она провела себя рукой по бедрам. — Это, — по треугольнику волос, — или это, — чуть приподняла она свои груди. — Этого всего тебе было мало?.. Ты когда-нибудь любил меня?..
Вдруг она отвернулась от него и отошла на несколько шагов, будто опасаясь чего-то. Но вдруг снова резко повернулась к Степану и окинула его взглядом с головы до ног.
— Господи, а я еще хотела когда-то с ним заниматься любовью!
Проснувшись, Лолита долго не могла понять, где она и что с ней. Но потом, осмотревшись и собравшись с мыслями, она враз вспомнила все, что произошло вчера, до самых мельчайших подробностей и застонала, не в силах удержаться от боли, пронзившей ее с головы до ног.
Она долго лежала в постели, прислушиваясь к звукам в квартире.
Когда двери отворились и в ее комнату кто-то вошел, Лолита прикрыла глаза, притворилась спящей.
По легкому и свежему дыханию, по тому, как ласково и заботливо было подоткнуто вокруг нее одеяло, девушка поняла, что заходила мама.
