Еще неделю батальон жил ожиданиями. Наконец пришло предписание: всех стоящих за штатом офицеров отправить в военкоматы республики. Затем проводили в Афганистан, на войну, ещё двоих: «декабриста» Лунёва и «белогвардейца» Колчакова. Оба ушли в глубокий запой, и их пришлось вылавливать с помощью патрулей. И таки удалось. Парней отправили в штаб округа. Затем они как-то затерялись… на войне.

Взялись за воспитание Ромашкина. Политработники навалились гурьбой и день за днем прессинговали лейтенанта. Дружба со Шмером вышла боком. Уголовника из Никиты сделать всё-таки не удалось. Не за что. Откуда у Мишки оказалась граната, так и не узнал никто. Досталось Никите в основном за низкую воинскую дисциплину в роте, за недостаточную воспитательную работу, за отсутствие работы с офицерами. И, конечно, за моральный облик! Кое-что пронюхали – про «вертеп», про «грязевые ванны» в шинели, про кутёж в подземном озере, про новогоднее побоище, про «персидский поход»… Но доказать не смогли.

– Что мне теперь с вами делать, лейтенант, подскажите? – лицемерно вздыхал замполит полка Бердымурадов.

– А какие есть варианты? – осторожно интересовался Ромашкин.

– Никаких! Никаких для вас хороших вариантов у меня не т.

– Я так и думал почему-то. Что, товарищ подполковник? Уволите из армии?

– Нет, будете служить. Но в другом гарнизоне!

– Так ведь я давно прошусь! В ДРА! Между прочим, после училища ехал на войну, а кадровики завернули к вам. Готов отправиться в путь-дорогу прямо сейчас. Вот вы нас часто попрекаете службой в тылу, и, чтоб восполнить и пробел в биографии, я готов уехать на войну. Тогда ни одна… ни одна сволочь более не сможет ткнуть в глаза отсутствием боевого опыта.

Бердымурадов насупился, но хватило ума не принять «сволочь» на свой счет:

– Э-э… Полк исчерпал разнарядку на отправку в Афганистан. Думаю, мы с вами расстанемся по-другому. Поедете в пески, в барханы. Варанов танками гонять.

– Да ладно вам, товарищ подполковник! Нашли, чем испугать! Песками! Вот я сейчас прямо при вас напишу рапорт на фронт. Желаю быть добровольцем! И точка!

Никита демонстративно уселся за стол, на трех листка настрочил рапорт – на три адреса: Главное политуправление, министру обороны и в Политбюро ЦК КПСС.

Бердымурадов схватился за сердце.

– Прекратите балаган! Зачем в Политбюро?! Не отвлекайте руководство партии своими мелкими проблемами. Что за мания величия? Почему вашей судьбой должно заниматься руководство страны? Никчёмный вы человек!

– Не никчёмнее других. От такого же слышу!

– Да я тебя в асфальт закатаю! Растопчу! Из партии исключу! Уволю-ю-ю!!!

– За что? Нет, вот за что? Служу? Служу. На службу хожу? Хожу. Лично ко мне по службе претензии есть?

– А пересечение государственной границы?!

– Мой сапог её не пересек. Это слухи! По контрольно-следовой полосе мы не ходили, мы до неё не дошли!.. По пескам чуток поблуждали. Из партии грозите исключить? Так я в неё лишь год как вступил. Меня воспитывать и учить необходимо. А вы – исключить! Где ваша воспитательная деятельность?!

Замполит выпил два стакана минеральной воды, подышал под кондиционером и уже спокойней продолжил:

– Действительно отправите письма в ЦК? Или это фарс? Театр?

– Можно попросить три конвертика?

– Только два!

Письмо в Политбюро ЦК Бердымурадов порвал. Остальные два вернул.

Никита постарался красиво подписать конверты. Обычно-то его корявый почерк трудно разобрать. Но – момент такой!

– Пойду, брошу в почтовый ящик. Разрешите идти?

– Дайте их сюда! Почтальон отправит. И вот еще что, – на прощание грянул зычно Бердымурадов. – По чужим женам не ходить! Буду судить за аморалку! Судом чести!

– Слушаюсь!

Эка! За честь своей супруги испугался, что ли, подполковник? Так она страшна, как атомная война!

Рота закончила обучение.

Бойцов отправили в Афганистан.

Только взвод Ахмедки Бекшимова оставили доучиваться лишний месяц. Три взвода в роте готовили служить механиками на танках, а четвёртый – на самоходках. Но этих самоходных орудий не было не только в полку, но и во всей дивизии. Поэтому взвод Ахмеда бросали то на работу, то на уборку овощей, то на стройку.

Обычно утром взвод топал пешком к учебному месту, а после обеда комбат отдавал бойцов на работы. Порой очередь из местных жителей, желающих купить дешёвую рабсилу, стояла в несколько рядов, и Алсынбабаев «продавал» практически весь взвод. Тогда Ромашкин и Ахмедка торопились к пивной и расслаблялись кислой тёплой дрянью, по недоразумению называемой «Жигулевское».

В этот день они с утра отправились на учебное место.

В центре танкодрома стоял ржавый корпус самоходно-артиллерийской установки (САУ) времен Отечественной войны. Борта её проржавели до сквозных дыр. Двигатель отсутствовал. Катков оставалась ровно половина, а траков не было вовсе. Всё, что можно сломать внутри башни, давным-давно сломали.

Офицеры присели в тень по левому борту, а солдаты приступили к вождению «пешим по-танковому». Встали в цепочку и отправились по маршруту выполнения упражнения по вождению.

Не успели они преодолеть первое препятствие, как к ним на всех парах примчался на «Урале» зампотех батальона. Майор Антонюк, сияя багровой выпалил:

– Прекратить имитацию занятий! Всех в машину! Едем собирать металлолом!

– Чей приказ? – переспросил Никита.

– Мой!

– Ваш не годится. Комбат велел давать людей только по его личному распоряжению. Их всего-то десять доходяг бродит по трассе. Пятерых Алсынбабаев услал на стройку. Еще пятерых я, с разрешения Рахимова, отправил зарабатывать на стекло, краску, фанеру. Ленинскую комнату переделываем. Занятия сорвутся!

– Комбат знает. Это он велел сюда ехать и вас обоих забрать тоже. Ахмед останется на разгрузке с бойцами, а ты, Ромашкин, будешь кататься как старший машины. Садитесь, покажу где, что и куда возить.

Понимая, что отвертеться не удастся, офицеры с неохотой собрали солдат и полезли в кузов крытого «Урала».

Брезент в движении трепетал, поднимая тучи пыли и песка внутри под тентом.

Наконец-то приехали на какой-то городской склад. Антонюк побежал к кладовщику – тот сунул ему накладные, деньги. Что-то подсчитали, поспорили, но в итоге договорились. Зампотех крикнул:

– Лейтенанты! Пять человек оставляйте здесь, а пять на товарную станцию везите! Отсюда возим, там разгружаем. Вас на месте встретят, всё объяснят. Быстренько начали погрузку, веселее!

Майор бегал вокруг куч с ржавым металлом, что-то лопотал про бесхозяйственность, сам грузил и заставлял бросать железки в кузов и лейтенантов тоже.

– Товарищи офицеры! Мы так не успеем сделать и четыре рейса! Энергичнее! Делай, как я! Замполит, покажи личный пример!

Да не собирается Никита пачкаться! У него – ни стиральной машины (Кулешов, гад, спалил!), ни специально обученной жены.

Зампотех и комбат делали деньги на сдаче металлолома. Ещё один маленький бизнес Алсынбабаева. Комбат в душе был не танкист, комбат в душе был «великий комбинатор». Он закончил явно не то военное училище, по молодости, видимо, перепутал. Его место и призвание – тыл. Там, где материальные средства, где деньги, где есть возможность украсть. Если Алсыну за день не удавалось чего-то стащить, то ночью плохо себя чувствовал, не спал и переживал. Коль с утра за казармой не стоит хотя бы один «рабовладелец» (туркмен за солдатами), настроение испорчено до вечера. И тогда мысли начинали работать: кому бы чего бы продать – бензин, солярку, стройматериалы, солдат… Официальное прикрытие продажи солдат – ремонт казармы, полигона, танкодрома. Стройматериалы (получаемые помимо наличных денег в собственный карман) складывались в сарае танкодрома и в персональную каптерку. А спустя какое-то время их увозили другие деловые партнеры – обратно в город.

Действовал Алсын нагло, беззастенчиво, с размахом. Комбата не любили все поголовно. Даже командиры других батальонов, не говоря о своих офицерах. Не любили за стяжательство, жадность, мелочность. Что попадало в его корявые пальцы, уже никогда из них не выскальзывало. Взводные смеялись и над ним, и над его женой. Рассказывали, что все деньги, которые муж вечером приносил домой, утром жена в городскую сберкассу увозила – до копеечки.