Внутри помещения, куда их проводил громила с квадратным подбородком и мрачной физиономией, стоял уютный полумрак. По периметру – низенькие азиатские столики с кушаньями и чайниками да подушки для сидения. В центре зала, под люстрой, возвышались два больших полированных стола без скатертей и приборов.

Тело Ашота заняло три подушки. Шмер и Ромашкин уместились на одной. В тесноте да не в обиде. Дедок с ними не пошел в зал, остался дремать в автомобиле.

Зал оказался почти заполнен посетителями, которые ели, смачно чавкая и разговаривая. Громкий смех раздавался со всех сторон. Причем смеялись туркмены заразительно, от души, запрокидывая голову и широко открывая рот, показывая соседям либо золотые, либо желтые кривые щербатые зубы. В основном за столами мужчины средних лет и старше. Как шёпотом пояснил Мишка, торговцы и кладовщики, милиционеры и чиновники.

При появлении Ашота все почтительно привстали, поклонились. Неподдельное подобострастие и показное радушие.

«Мафиозо» с некоторыми обнялся, некоторым помахал рукой. В сторону одной компании глянул с нескрываемой неприязнью. Компания вмиг испарилась из зала, будто её и не было тут вовсе.

Никита какое-то время нервничал, пытаясь устроиться поудобнее, подгибая ноги под задницей – по-восточному. Неудобно! Ещё он комплексовал, по поводу своих носков: вдруг пахнут. Но вскоре понял, что соседи пьют далеко не чай, и потому им совершенно наплевать на вонючие ноги соседей. Да от всех них от самих несло какой-то… козлятиной. Душные козлы!

Из чайников в пиалы потекла прозрачная жидкость. Водка. На запах – не очень…

– Опять денаусскую в графины налили. Эй, человек! Подойди сюда! – «Мафиозо» поманил официанта сарделечным пальцем.

– Что изволите, уважаемый? – склонился в поклоне официант-туркмен.

– Это пойло отнеси хозяину. Московскую водку принести! Живо!

Чайные приборы вмиг сменили на другие. Извиняться примчался сам хозяин заведения: московской нет, только чарджоуская…

Всяко не денаусская! Хотя… Тоже дрянь. Какая отвратительная вода вокруг, такая и водка.

Появились танцовщицы. Старые и молодые «дикари» взвизгивали и пускали слюни, глядя на девушек.

Никита, наблюдая за обнажающимися в такт музыке стройными красавицами, под воздействием алкоголя окончательно потерял самоконтроль.

– Мишка! – громко обратился он к Шмеру. – Если мы одну из них не зацепим, это будет величайшей глупостью с нашей стороны.

– Чудак-человек. Я тебе уже объяснял: это удовольствие стоит денег. Бесплатных ласк тут нет.

Никита плотнее придвинулся к Шмеру и возбужденно залепетал на ухо:

– Очень хочу познакомиться вон с той, светленькой.

– Хи-хи-хи! Ты хотя бы знаешь, кто это?

– Нет. А что, ты знаком? Кто она?

– Это жена бывшего командира роты капитана Пискунова. Я её сразу не узнал. А вот ты ткнул в неё пальцем, я присмотрелся – точно! Ольга, его жена! Они полгода назад уехали в Россию, а вот, погляди-ка, потянуло на старые заработки. Соскучилась по разгульной жизни и бешеным деньгам. Любопытно, она надолго объявилась? И когда уедет? Да и где сам Сашка Пискунов? Знать, деньжата закончились!

– Погоди, погоди! Это что, жена офицера? – обалдел Никита. – Хочешь сказать, что это её постоянный заработок – танцы на столе?

– Балда ты, Никита! Танцы – только для разогрева публики. Главная работа позже, в койке.

– Это нелегальная проституция или официальная?

– Нет, не официальная, но вполне реальная. Они за две ночи твою офицерскую получку зарабатывают.

– Ух, ты! Сильны, чертовки. Мишка, давай займем деньжат у Ашота? Может, Ольга тебе скидку сделает, по знакомству дешевле обслужит?

– Держи карман шире и ширинку свободней! Как же, скидку. Обдерет по полной программе. Да и двое за раз – дороже будет. Я, конечно, спрошу у Ашота…

– Мишка, а остальные кто? Ты знаешь этих девиц?

– Ай! Знаю ещё одну. Вон та, длинноногая, – жена начальника вещевой службы.

– Иванова? Старлея? Такого здоровенного?!

– Ага! Он хоть и здоровенный, но тупой. А ей, видимо, чего-то не хватает в жизни. Наверное, корень не удался.

Внезапно Шмер осекся и хищно уставился на вспорхнувшую на подиум артисточку, нервно затеребил нос и ухо. Была у него такая дурацкая привычка: когда нервничал, дергал себя за мочку уха, отчего оно у него регулярно воспалялось.

– Ты чего? Понравилась рыжая? – толкнул его в бок Никита.

– Заткнись и молчи, а не то нас заметят. Это супруга начальника штаба батальона Давыденко. Вот влипли!

– Ромаха! Чего мы-то влипли? Это она влипла! Теперь ты точно сможешь с ней договориться. Заодно и Мирону отомстишь за притеснения по службе. Я думаю, мы отомстим ему вдвоем.

– Он ведь чокнутый, придурок и псих. Узнает – убьет!

– Откуда он узнает? Что, жена о побочном «трудовом» заработке сама ему расскажет? С подробностями – кого обслужила? Не боись! Ты только жди сигнал, когда можно будет к делу приступать.

– Жду.

– Это… довольно сложный процесс. Мне Ашот объяснил, что эти дуры сейчас потанцуют, совсем разденутся, а после туркмены начнут цену назначать, спорить, кто больше заплатит. Аукцион завертится, и развезут баб по квартирам или ещё куда. Тут тоже комнаты есть, но они дорогие. Наши белокожие бабы пользуются бешеным спросом у чурок. На местных ведь после тридцати лет без слёз не взглянешь. Ненавижу я их, проклятых азиатов! – в сердцах Шмер и внезапно громко стукнул кулаком по столику.

– Ты чего?!

– Башню заклинило от злости, – постучал себя по голове Шмер.

Ашот удивлённо глянул на офицеров, но тут же вновь переключил внимание на танцовщицу.

Началось самое интересное. Колготки, лифчики и трусики полетели в публику.

«Мафиозо» прихлопывал в ладоши и цокал языком, как горный орел-беркут:

– Ай, красавицы! Ай, голубки! Каждый раз они меня расстраивают и заводят. Редко бываю, здоровье уже не то, живот мешает. Но люблю посмотреть. Лубуюсь. Хватит! Ребятки на выход, а не то у меня сердце не выдержит и лопнет. Собираемся, я сейчас улажу со счетом.

Никита с тоской взглянул на девиц, но спорить не стал. Направился к выходу, снял с вешалки и надел на себя шинель, шапку, сапоги (именно в такой неудобной последовательности)…

Дальнейшее почти совсем не помнил. Впоследствии, даже при содействии Шмера, припоминал с трудом. И чего взбеленился? Зачем взбрыкнул?

Впрочем, понятно, чего и зачем…

Едва Ромашкин спустился по лестнице и вышел за дверь, как увидел такую картину: трое туркменов тащили упирающуюся пьяную девицу в машину. Задняя дверца «Жигулей» была распахнута, мужики впихивали её в салон, слегка поколачивая.

– Ах, вы чурки проклятые! Опять наших баб портите и насилуете! – кинулся Никита к ним.

В правой руке у него был тяжелый портфель Ашота – им он с размаху въехал по голове ближайшему азиату. Низенькому толстячку, стоящему спиной, отвесил мощный пинок в промежность. Третьему – с неудобной позиции – неловкий удар левой рукой в челюсть. На беду, компания оказалась чуть более многочисленной. Был еще водитель. Вот он-то и выскочил из машины и мощным хорошо поставленным ударом рассек Никите бровь, сбив его с ног. Дальше – отключка.

Дальше – только если верить Мишке Шмеру…

– Начал качать права и бороться за чистоту славянской расы, расист. Матерился, визжал! Ашот тебя еле утихомирил… Ты ж вышел из заведения перед нами, а мы буквально через минуту спускаемся во двор, слышим: шум, гам, драка! И кто же дерется? Наш Никита! Вернее, его бьют и топчут… Ашот что-то заорал на смеси армянского и туркменского, заматерился по-русски, схватил двоих за шиворот и оттолкнул их подальше. Они вначале хотели огрызнуться, но, узнав «мафиозо», отпрыгнули в сторону и бросились наутек. Водитель и толстяк запрыгнули в машину, а девка ещё попыталась забраться в отъезжающую машину и что-то ещё кричала об обещанной оплате. Материла она нас на чём свет! Типа, проклятые офицеры, сующие нос не в свое дело. Короче, выяснилось, что она цыганка, подрабатывающая в «вертепе» «по второму сорту». И ругалась она с азиатами по поводу количества клиентов. Троих обслужить соглашалась, а четвертого – ни в какую. Начала рядиться, спорить, вот они и решили применить силу. А ты, джентльмен хренов, вмешался. Вступился, блин, за честь дамы!.. И как теперь показаться в городе? Нет, точно месяц из гарнизона не выйду, дураков нет. А тебе, Ромашкин, вообще по вечерам рекомендую дома сидеть и забыть про Педжен.