Здесь голос Сердара понизился и дрогнул от волнения, но он тотчас же продолжал с твердостью.

— Я отказался от этого проекта или, вернее, отложил его до лучших времен, ибо мне тяжело думать, что все кончено для меня. Сделал я это потому, что положение вещей изменилось. Эти горы собираются прочесывать на днях и тхуги, и отряд английской армии, не говоря уже о бесчисленном множестве авантюристов, состоящих из отбросов всех наций и алчущих премии, обещанной за нашу поимку. Наши следы будут скоро открыты, мы вынуждены будем запереться в пещерах, выдерживать осаду, сражаться… И все это потому, что члены моей семьи, прося королеву о помиловании для меня, имели неосторожность сказать, что я остался в Индии. Это тотчас же навело наших врагов на мысль, и весьма логичную, что только в этих горах мы могли найти себе убежище, потому что в течение шести месяцев нигде в другом месте не обнаружено наших следов. Но ошибка моих родных должна тяготеть на мне одном, и если я говорю о ней, то лишь потому, что хорошо знаю, к чему меня обязывает долг и уважение к данному слову, и не допущу обсуждения этого факта. Мы все клялись защищать принца до самой смерти и все мы, я уверен, готовы сдержать эту клятву.

— Да, да! — крикнули Барнет и Барбассон, протягивая руки в сторону Нана-Сахиба. — Мы клянемся защищать его против англичан до самой смерти и скорее схоронить себя под развалинами Нухурмура, чем допустить, чтобы они взяли его в свои руки.

Странная вещь! Ни Нариндра, ни Рама-Модели не приняли участия в этой манифестации. Сердар не заметил этого, но слегка нахмуренные брови Нана-Сахиба показывали, что он обратил на это внимание.

— Благодарю вас, друзья мои! — отвечал Нана-Сахиб, с жаром пожимая протянутые ему руки. — Я и не ожидал другого от великодушных сердец, оставшихся мне верными.

Когда волнение улеглось, Сердар продолжал:

— Что мы теперь должны делать? Подумайте и изложите каждый свой план. Я же со своей стороны предлагаю одно из двух: во-первых, увидев, что нас окружают, мы можем покинуть Нухурмур и, переодевшись в разные костюмы, добраться по вершинам гор до самого Бомбея. Там мы должны сесть на «Диану» и отправимся на поиски какого-либо неведомого острова в Зондском проливе или на Тихом океане, где принц, спасший свои богатства, может жить спокойно и счастливо.

— И вы все со мною, — прервал его Нана-Сахиб, — я захватил с собой одних драгоценных камней на десять миллионов, не считая золота.

— Мой второй проект, — продолжал Сердар, — запереться в Нухурмуре, где, мне кажется, нас очень трудно обнаружить. Два подвижных камня, которые закрывают входы, так хорошо подобраны к другим, что составляют с нами как бы одно целое; толщина их такова, что они не издают никакого подозрительного звука при исследовании, да к тому же мы окончательно можем заглушить их. Съестных припасов у нас на два года, и мне кажется, что мы можем считать себя в полной безопасности. Все заставляет меня думать, что это их последняя атака против нас; через два-три месяца никто не будет больше думать об этом приключении, и если какой-нибудь случай не откроет нашего убежища, нам легко будет тогда сесть на «Диану», не возбуждая ничьих подозрений, и отправиться, как мы и хотели, на поиски более гостеприимной страны. Первый проект весьма опасен для исполнения, потому что над всеми портами учрежден самый тщательный надзор и ни одного судна не выпускают, не узнав имен пассажиров и места их отправления, а если кого-либо арестуют, то тут же и повесят. Второй проект имеет то преимущество, что без всякой опасности приведет нас к первому и во всяком случае, если нас захватят, мы взорвем себя, но не дадим повесить. Я кончил; ваша очередь говорить, друзья мои! Я готов присоединиться к тому из этих планов, который вам больше нравится и ко всякому другому, который вы найдете лучшим.

— Ей-богу, Сердар, — сказал Барбассон, — невозможно найти что-нибудь лучшее и, говоря это, я уверен, что передаю мнение всех присутствующих. Что касается меня, я принимаю ваш последний проект, во-первых, потому, что он не исключает первого, во-вторых, я считаю, что Нухурмур легко защитить и мне здесь нравится; наконец, потому, что предсказание Барбассона-отца относительно повешения его наследника становиться ложью. Я сказал.

— Что касается меня, — заявил Барнет, желавший показать, что он не забыл прежнего ремесла ходатая по делам, — я принимаю все заявления, оговорки, доводы и заключения своего товарища. Барнет-отец, который еще жив, — не знаю, впрочем, наверное, — был бы слишком счастлив, что младший из Барнетов сделал с помощью веревки свой последний жизненный прыжок.

Нариндра и Рама заявили, что не имеют собственного мнения и привыкли всегда и во всем следовать за Сердаром. Нана, заинтригованный этим новым уклонением от прямого ответа, устремил на них долгий и проницательный взгляд. Сердар был так озабочен, что мало обращал внимания на происходящее вокруг него. Ввиду того, что никто не возразил ему открыто, он решил, что они во всяком случае остаются в Нухурмуре.

— Вы не боитесь, — сказал Барбассон, — что присутствие вашего слона может указать шпионам, что хозяева находятся недалеко?

— По всему видно, что вы не знаете Ауджали, — живо отвечал Нариндра. — Тот, кто подойдет к нему, не будет в состоянии никому рассказать, что видел его.

— Так… Извините, пожалуйста, за мое замечание, но теперь я получил объяснение и чувствую себя спокойным.

— Вы совершенно правы, Барбассон, — продолжал Сердар, — советую всем друзьям брать с вас пример. Не имеете ли еще чего-нибудь?

— Еще небольшое замечание, — отвечал провансалец. — Я готов отдать свою жизнь, но для меня было бы величайшим утешением, если бы я имел возможность сказать в последний час, что я все обдумал, все предусмотрел и что, ей-богу, не было возможности поступить иначе. Что думает об этом генерал?

— All is well, that ends well, господин адмирал.

— Я не понимаю твоей тарабарщины.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — перевел, улыбаясь, Сердар.

— Видишь, это значит, что я всегда одного с тобой мнения.

— Ты мог бы сделать хуже, черт возьми! Говори ты на провансальском наречии — ты был бы самым умным из американцев… Теперь я перехожу к своему замечанию.

Разговор с Сердаром, обычно серьезный, становился, несмотря на важность обсуждаемых предметов, комичным, когда в него вмешивался Барбассон.

— Мы слушаем вас, Барбассон, — сказал Сердар с оттенком нетерпения в голосе.

— Вот что пришло мне в голову. Вы сами сказали, Сердар, что только какой-нибудь случай может выдать наше убежище. Так вот, я думаю, что тота-ведда, которого нам не следовало, быть может, приводить сюда вчера вечером, и есть один из этих случаев. Тоту не следует допускать до побега, чтобы нам не пришлось раскаиваться. Иначе говоря, надо задержать этого дикаря в Нухурмуре на все время, пока мы будем оставаться здесь.

— Как! Вы не знаете… Впрочем, вы спали, и только мы с Рамой присутствовали при всем этом приключении. Мы действительно совершили из человеколюбия некоторую неосторожность, но теперь нет времени исправлять ее.

— О каком тота-ведде вы говорите? — живо перебил их Нариндра.

Сердар поспешил удовлетворить любопытство маратха и в нескольких словах рассказал ему о том, что случилось накануне, начиная с того, как тота-ведда был ранен в присутствии Барбассона и до появления пантер на зов своего хозяина и их бегства, о котором провансалец не знал.

По мере того как рассказ его продвигался вперед, Нариндра выказывал все большие признаки волнения; бронзовый цвет его лица принял синеватый оттенок, и крупные капли пота выступили у него на лбу.

Сердар, весь поглощенный своим рассказом, не замечал этого, а другие свидетели этой немой сцены были так поражены внезапной переменой лица Нариндры, что не смели прервать его, думая в то же время, что Сердар сам прекрасно замечает, что происходит. Но вот Сердар взглянул на маратха, и у него невольно вырвалось восклицание самого горестного изумления.