— Это Рама зовет нас, — сказал Сердар. — Вперед, Барбассон, и поскорее. Нам достаточно и двадцати минут, чтобы пролететь шесть миль, отделяющих нас от друзей.

— А тота-ведда? — спросил Барбассон.

— Я беру его на себя.

— All right, как говорит Барнет, — отвечал моряк.

И шлюпка снова понеслась по волнам. Туземец заснул, скорчившись в уголке. Менее чем через полчаса вдали показался противоположный берег озера. Сердар, который не мог отвечать на сигнал, посланный ему из Нухурмура, потому что ветер дул ему навстречу, взял теперь в каюте висевший там буйволовый рог и извлек из него три звучных ноты, которые друг за другом и с различными изменениями разнеслись эхом по долинам.

— Теперь, когда мы предупредили наших товарищей, — сказал он своему спутнику, — остановитесь на минуту и помогите мне. Я должен принять небольшую предосторожность, чтобы этот туземец никогда не смог открыть тайны нашего убежища.

— Я не любопытен, — отвечал моряк, — это наше семейное качество, но клянусь бородой всех Барбассонов — прошлых, настоящих и будущих, поскольку предполагаю, что эта знаменитая ветвь не угаснет со мной, — я все же с нетерпением жду, что вы сделаете, чтобы скрыть вход в подземелье от этого «комка сажи».

Сердар не мог удержаться от смеха, выслушав эту тираду, прелесть которой усиливалась акцентом, от которого наш марселец никак не мог отделаться.

— Очень просто, — отвечал он, — я употреблю тот же способ, который так успешно заставил его есть; он, как ребенок, подчинится всему, что мы ему скажем. Одолжите мне свою голову, Барбассон!

— Обещаете отдать мне ее обратно?

— В полной сохранности.

— Получайте же! Это самое драгоценное, что я имею в этом мире, хотя Барбассон-отец всегда утверждал, что Бог забыл наполнить ее мозгами.

— Я сделаю вид, что завязываю вам глаза, и уверен, что тота безропотно позволит сделать и себе то же самое.

— Вот об этом я не смог бы догадаться. А как это просто! Как и все гениальные мысли, Сердар! Но я всегда говорил, что в вашем мизинце гораздо больше ума, чем у всех нас вместе взятых.

Хохоча от души над многословием своего спутника, Сердар приступил к исполнению своего проекта, который удался вполне. Разбуженный тота с любопытством следил за тем, что он делает с Барбассоном, и позволил завязать себе глаза, нисколько не сопротивляясь.

В ту минуту, когда шлюпка пристала к берегу, авантюристов приветствовали Рама-Модели и Сами, которые с самого захода солнца с тревогой ждали их возвращения. Рама собирался уже рассказать своему другу о тревоживших его заботах, но слова замерли у него на губах, когда он увидел третье незнакомое ему лицо; удивленный таким сюрпризом, он не мог определить, к какой касте принадлежит неведомое существо.

— Это несчастный тота-ведда, которого я ранил, приняв его за шпиона, — поспешил Сердар, предупреждая его вопросы. — Я все подробно расскажу тебе потом; помоги мне сначала провести его в подземелье. Я завязал ему глаза, чтобы он не догадался, куда мы привели его.

Влияние Сердара на всех окружающих было так велико, что Рама-Модели не позволил себе сделать ни малейшего замечания. Он взял одну руку Тоты, тогда как друг его взял другую, чтобы помешать ему снять повязку, и оба вынесли его из шлюпки. Несчастный туземец снова принялся дрожать всем телом.

— Скажи ему, что ему незачем бояться нас, — сказал Сердар, обращаясь к Раме.

— Не знаю, поймет ли он меня, — отвечал последний, — некоторые из этих дикарей, заброшенные своими родителями с детства, доходят до такого состояния, что только кричат и от радости, и от горя, и от удивления и не в состоянии запомнить те выражения, из которых состоит язык их братьев, хотя и в нем всего только тридцать слов, не более.

Заклинатель пантер был прав; он никак не мог добиться, чтобы тота-ведда его понял. Несчастный был, вероятно, покинут матерью с самого раннего детства, и совершенно непонятно, каким образом он мог существовать среди всякого рода окружающих его опасностей.

В нескольких шагах от озера среди чащи пальм, бамбуков и гуайявы находился целый ряд утесов, нагроможденных друг на друга и доходящих до пятидесяти-шестидесяти метров высоты. Сердар притронулся к одному из них, и часть его тотчас же повернулась, открывая вход, устроенный самой природой и только с одной стороны несколько расширенный рукой человека. Маленький отряд спустя минуту скрылся внутри этого входа; Сами толкнул камень, закрывавший вход, и он принял свое прежнее положение, так естественно прикрывавшее отверстие, что даже самый опытный глаз не мог бы ничего заметить.

Снаружи оставался один только Барбассон, который должен был по своему обыкновению отвезти шлюпку в небольшой залив наподобие гавани, хорошо скрытый за ветвями деревьев, густо переплетенных лианами и ползучими растениями и образующих нечто вроде свода, где она была скрыта от всякого нескромного взгляда.

Пройдя двадцать метров среди полной темноты, Сердар и его спутники повернули вправо и очутились в обширном гроте, великолепно освещенном старой индийской лампой из массивного серебра с шестью рожками, которая висела под потолком пещеры, прикрепленная к нему посредством металлической цепи.

Сердар говорил правду, рассказывая Барбассону, что он еще несколько месяцев назад приготовил это убежище для последнего наследника древней империи Великих Моголов. Весь пол был устлан мягкими коврами из Кашмира и Непала, а вдоль стен, покрытых шелковой бенгальской материей, затканной серебром и золотом, стояли широкие роскошные диваны с подушками всевозможной формы и величины. Мебель и разные вещи, дорогие Нана-Сахибу по воспоминаниям, были перенесены сюда из его дворца в Биджапуре, в Декане, который находился всего в пятидесяти милях от Нухурмура. Благодаря почти полному уединению этой местности, совершенно опустошенной последними войнами маратхов, верный Нариндра и Рама-Модели, переодетые разносчиками, могли в несколько приемов перевезти эти вещи на спине слона, прикрыв их парусиной.

Вот почему принц, очутившись в этом месте после своего побега, полного треволнений, не верил своим глазам, увидев себя в роскошном помещении, напоминающем одно из помещений его дворца. Целый ряд других гротов, обставленных более скромно, были заняты спутниками изгнанного принца. Отсюда через коридор, расширенный беглецами, можно было пройти в глубокую долину с отвесными стенами, которую Рама-Модели открыл с опасностью жизни и которую назвали колодцем Нухурмура.

Нана-Сахиб жил здесь уже почти шесть месяцев с небольшим числом людей, оставшихся ему верными, а англичане до сих пор еще не могли напасть на его след.

Но напрасно долина была превращена в прелестный сад, напрасно принц был окружен здесь всем, чего только желал, напрасно спутники, полные уважения к его несчастью, обращались к нему, как к царственному лицу, — жизнь, которую он вел в подземельях Нухурмура, так тяготила его, что он готов был отдать все спасенное им золото и драгоценные камни, чтобы вести свободную жизнь самого последнего из кули, ибо свобода есть первое благо в жизни, хотя ее ценят только тогда, когда потеряют. С некоторого времени он жил только одной надеждой: Сердар обещал ему отправиться на «Диане» вместе с Барбассоном на поиски какого-нибудь пустынного острова среди бесчисленных групп островов в Зондском проливе и на Тихом океане, куда все они собирались переселиться вместе с ним, вдали от мстительной Англии. С этого дня он то и дело побуждал его к исполнению своего обещания; но Сердар не хотел отправляться в такое далекое путешествие раньше, чем будет уверен в том, что утомленные войной англичане и целая армия их шпионов прекратят всякое преследование. В настоящее же время нечего было и думать о том, чтобы не только Нана-Сахиб, но и еще более Сердар, который своими подвигами прославился по всей Индии, покинули это убежище, не рискуя быть немедленно узнанными и преданными в руки врагов.