Спустя минуту или две, поверхность сильно взволновалась. Через решетку забил фонтан, и Марике пришлось отступить, чтобы капли не попали на нее. Напор постепенно ослабевал, но лишь когда вода опустилась несколькими футами ниже прежнего уровня, колдунья покинула мрачный подвал, уже не заботясь о том, куда ставить ноги.

Ее отец ждал наверху.

— Ну что, успешно?

— Да, готово. Твои воины проникнут на их корабль невидимые никем, и скоро девчонка будет у нас.

Держась за кормовой брус, Конан задумчиво разглядывал морскую гладь. Вдыхая легкий бриз и слушая крики чаек, он мысленно переносился во времена плавания на «Тигрице» с прекрасной Белит. Киммериец в очередной раз пытался избежать тех воспоминаний, но не смог. Хотя между двумя женщинами не отмечалось явного сходства, варвар, проснувшись после лихорадки, вначале спутал Тамару с Королевой Черного Побережья. «Почему же она оказалась не Белит?».

Конан тряхнул гривой, и тут в его голове зазвучал голос отца: «Когда ты, сынок, найдешь ту единственную женщину, которая заставит учащенно биться твое сердце, рядом с которой тебе захочется стать лучшим человеком, чем прежде — никогда не отпускай ее от себя». А он позволил ей уйти, отдал любимую древнему злу. Чувство вины сковывало Конана якорной цепью, несмотря на то, что ему самому тогда просто повезло остаться в живых.

— Она желает тебе добра, — Артус возник с левой стороны бруса.

Киммериец рыкнул что-то невнятное.

— Если перефразировать, то она не хочет, чтобы ты себе навредил, — чернокожий капитан встал перед ним, — что в сущности одно и тоже.

— Я был резок с ней.

— Все-таки слова не меч и не оставляют глубоких ран. Не знаю, вправе ли напоминать…

Варвар махнулрукой.

— Ну, ладно. Мы познакомились с тобой, киммериец, когда ты был уличным воришкой, не слишком хорошим. Вероятно, смелость и дерзость компенсировали тебе недостаток мастерства. Но городские стражники не трогали тебя лишь потому, что им доставалась львиная доля твоей добычи.

— Подбадривая меня, таким образом, ты не очень в этом преуспеваешь, брат.

— Я веду разговор к тому, что знал тебя юнцом и зрелым мужчиной. Не надо так на меня смотреть. Мне не ведомо, какие мысли бродят в твоем толстом черепе, и я не стремлюсь выпытывать, чем ты занимался вне моей компании, — Артус небрежно сплюнул за борт. — Однако я жалею, что не был свидетелем твоего становления. Ты, определенно, изменился с тех давних пор. Беспечность, присущая юности, прошла… но что-то должно было ее заменить.

— Я рожден в битве, — ответил киммериец, смотря на далекий горизонт. — Кром наделяет нас отвагой и хитростью. Мне приходилось максимально использовать оба качества. Большинство моих друзей и соратников умерло. По многим я скорблю. Только одну…

Зингарец тактично позволил отдаленному прибою поглотить последнее сказанное Конаном. Тем самым, Артус показал себя истинным другом, понимающим киммерийца лучше из кого-либо живущих ныне.

Немного помолчав, Конан искоса посмотрел на товарища, потом повернулся к нему лицом.

— Я не боюсь смерти, брат, хотя костлявая часто прикасалась ко мне. Но иногда становится интересно, вдруг смерть использует меня в качестве наживки, как я, например, девушку? Щадит, чтобы другие с моей помощью следовали в ее царство? Мои друзья помногу не живут. Год спустя, ты будешь знать меня дольше, чем знал мой отец, не говоря о матери. Или…

— Ты мне как брат, — Артус положил покрытые шрамами руки на плечи Конана. — Неважно, кто из нас похоронит другого первым. Я буду возле тебя не из-за призрачной надежды обмануть смерть, а потому что с тобой открыта дорога к удивительным приключениям. Люди уже слагают песни о тебе и о тех, кто находился рядом.

Конан не мог этого отрицать. Действительно «Песнь о Белит» стала популярной в Шеме, и он даже услышал ее однажды в Мессантии.

— Все же существуют более приятные пути к бессмертию.

— Ой ли? — Артус расхохотался, затем указал куда-то на север. — Халар Зим желает бессмертия, и его путь крайне не приятен. Он противен тем, кто мешает ему приблизиться к цели. Большинство народу не смело выступить против него, боясь потерять жизнь. Но своим бездействием они приближают час смерти.

— Итак, ты добиваешься…

— Что мой друг теперь меня выслушает.

— Хорошо, — кивнул варвар.

— Молодец, — пригладил усы Артус. — Скажу о тех, кого мы теряем. Нам не известны их пожелания. Конечно, можно полагать, что они не настроены благодушно.

— И?

— Но они продолжают жить в нашей памяти, Конан — улыбнулся корсар. — Получается, твоя слава — их слава, твои победы — их победы. Ты живешь как бы за них, и всегда будешь подспудно стараться обеспечить им долгую жизнь.

— С годами ты превратился в мудреца.

— А я никогда и не был дураком, — смех зингарца вознесся к небесам. — Только тебе почему-то понадобилось много времени, чтобы понять это.

Тамаре не составило труда разыскать Конана, из трюма доносился скрежет точильного камня. Как и предполагалось, киммериец сидел в закутке, затачивая лезвие нового меча. Безусловно, заметив ее присутствие, он не подавал виду, даже когда девушка подошла к нему почти вплотную.

— Мое нынешнее одеяние соответствует твоему вкусу? — Тамара слегка постучала по деревянной переборке.

Варвар соизволил поднять голову, синие глаза ярко вспыхнули в полумраке маленькой каюты. Пристальный взгляд обследовал ее фигуру с ног до головы. Из многообразия скопившейся на корабле одежды Тамара выбрала высокие сапожки коричневого цвета, сочетающиеся с кожаной безрукавкой. Под нее монахиня надела бледно-зеленую мужскую рубашку, имеющую три ножевых разреза, оставшихся после какой-то схватки. Правда, они не были выставлены на показ, и девушка собиралась зашить их позже. С широкого ремня свисали защитные полосы из крепкой кожи, не ограничивающие подвижность ног.

— Сойдет, — кивнул киммериец и вернулся к прежнему занятию.

Тамара ожидала большего, но не дождалась. Сглотнув комок, она сама обратилась к нему:

— Конан, нам надо поговорить.

Варвар поморщился. В настоящий момент ему было гораздо предпочтительнее довести меч до ума, чем болтать с девчонкой. Тем не менее, он, набрав в грудь воздуха, выдохнул:

— Начинай.

— Я надела те шелка вовсе не потому, что хотела выглядеть… вульгарно, — она пожевала губами. — В монастыре мы вели себя очень дисциплинированно. Там царили строгие порядки. Однако дважды в год устраивались яркие праздники в честь усопших. Наши цветастые наряды символизировали их лучшие качества при жизни. Облачившись подобным образом, я впервые поняла, как много потеряла. В тот момент меня не интересовало, что подумает обо мне команда судна. Мои мысли витали далеко и касались совершенно других людей.

Киммериец неопределенно хмыкнул.

— Мне жаль о последнем своем замечании тебе, — хмуро добавила Тамара. — Твой комментарий обидел меня, поэтому последовал такой ответ. Хотя воспитанному человеку так поступать не подобает. Я прошу прощения за несдержанность.

Конан отложил точило, но его меч остался лежать на коленях.

— Шелковое тряпье смотрелось на тебе как на уличной девке. Я видел тебя в бою и знаю твое упорство в исполнении завета наставника. Зачем же ты позорила себя и своего учителя?

— Наверное, ты был прав.

— Да, и выразился точно.

— Я на самом деле не думаю, что ты общался только с блудницами, — Тамара оперлась о переборку.

— В общем-то твое замечание не столь далеко от истины, — криво усмехнулся варвар.

— А как же… твоя мать… — девушка посмотрела вверх: — Артус говорил…

— Он мог сказать, что я мало знаю. Мать родила меня на поле битвы и дала мне имя. Моя память не сохранила ее облик.

— Я тоже не помню родителей, — Тамара сунула пальцы за ремень. — С раннего детства обо мне заботился мастер Фассир. Теперь его нет, и вся привычная жизнь пошла прахом. Если не считать больного воображения сумасшедшего, я даже не вижу тому причины.