Европейские врачи приказали беречь глаза, не утомлять их. После ранения правый глаз стал видеть плохо – как сквозь кисею. Поэтому Михаил Илларионович, любивший книги, вынужден был пока читать поменьше и старался заняться чем-либо иным. Сегодня утром он ездил с отцом на Глухой проток.
Чтобы предупредить разлив Невы, императрица Елизавета приказала устроить на месте Глухого протока канал. Проект канала она поручила сделать известному инженер-полковнику, ученику Брюса, Иллариону Матвеевичу Кутузову, которого за ум все звали «разумной книгой» и который построил Кронштадтский канал Петра I. Кутузов сделал проект, но строить канал пришлось уже при Екатерине II.
Новый канал назвали в честь императрицы Екатерининским и, так же как на набережной Невы и Фонтанки, приступили к облицовке его берегов камнем.
И вот теперь Илларион Матвеевич тревожился, что ветер нагонит воду с залива и размоет не одетые камнем берега Екатерининского канала. Илларион Матвеевич вернулся домой удрученный: вода в канале стояла высоко, если ветер не утихнет, то к ночи можно ждать наводнения. Уже и теперь берега стали обсыпаться. Озабоченный, Кутузов пообедал и лег отдохнуть.
А сыну не хотелось спать. Молодой Кутузов вообще не мог понять, зачем старики ложатся после обеда отдыхать: разве мало им для этого ночи?
Он ходил и думал не о канале и наводнении, а о том, удобно ли сегодня сходить к Бибиковым, которые жили неподалеку, или нет. Пойти к ним Михаилу Илларионовичу очень уж хотелось.
Инженер-генерал Илья Александрович Бибиков, сослуживец и приятель отца, считался лучшим военным инженером и одним из самых образованных генералов русской армии. Он укреплял украинскую линию – Таганрог, Кизляр, Бахмут, затем служил начальником Тульского оружейного завода. Бибиков уже более десяти лет жил в отставке, но в свои восемьдесят лет сохранил ясность ума и был интересным собеседником. У старика инженера можно было многому поучиться.
Однако не это тянуло молодого Кутузова: у Ильи Александровича была дочь от второго брака – Катя.
Михаил Илларионович знал Катю с детства. Он был на девять лет старше ее и потому привык считать Катю девочкой, тем более что ростом она никогда похвастать не могла и всегда была худенькая и маленькая, но живая.
В годы ученья в Инженерном корпусе, когда Мише было пятнадцать лет, а Кате шесть, Миша держался с Катей снисходительно и дразнил ее «мышкой», а она не оставалась в долгу и звала его, конечно же, «Мишка-медведь».
Потом Миша уехал в армию и несколько лет не был в Петербурге. Приехав как-то в отпуск домой, он с удивлением обнаружил в «мышке» большую перемену. Миша увидал, что Катя превратилась из невзрачной девочки в миловидную барышню. Она все так же была невелика ростом, но грациозна. У нее оказались (раньше Миша как-то не обращал на это внимания) прекрасные черные «бибиковские» глаза. И вдобавок ко всему Катя была умная девушка.
Она смеялась над княжной Сукиной, которая на ее вопрос, что она читает, ответила: «Я – голубенькую, а сестра – розовую книжечку».
Встретившись после многих лет разлуки с другом детства, Катя зарделась. Миша уже никак не дразнил Катю, а был к ней отменно внимателен. После этой краткой встречи Катя запомнилась Кутузову, и он думал о ней с нежностью. А сейчас, вернувшись из-за границы, он два месяца прожил в Петербурге, видался с Катей, узнал ее ближе и теперь понял, что влюблен в нее по-настоящему.
Михаил Илларионович старался под тем или иным предлогом чаще бывать у Бибиковых. Лучшим предлогом был старший брат Кати Василий, с которым Михаил Илларионович учился в Инженерном корпусе и дружил. Правда, последние годы друзья встречались редко: Василий Бибиков пошел не по военной дороге – он с детства пристрастился к театру.
Императрица Екатерина любила театр, покровительствовала ему. «Народ, который поет и пляшет, зла не думает!» – говорила она. Свою любовь к театру Екатерина старалась привить всем. Она заставила членов святейшего Синода посещать итальянскую оперу и в письме к Гримму так потешалась над монахами, которым волей-неволей пришлось насладиться «мирским» развлечением:
«Святейший Синод был на вчерашнем представлении, и они хохотали до слез вместе с нами».
По примеру Петра I она посылала русских детей учиться за границу. Петр слал в Европу артиллеристов и корабельщиков, Екатерина – «танцовальщиков» и актеров. Императрица сама писала (хотя и не лучше других доморощенных драматургов) пьесы. Трагедии и разные комедии «в улыбательном духе» стали повсеместным увлечением, начиная от придворной знати и кончая мастеровыми. На пустыре за Малой Морской улицей был открыт частный любительский театр, в котором играли желающие – переплетчики, наборщики, портные и иной рабочий люд.
Василий Бибиков играл на придворной сцене и, так же как многие другие актеры-любители, писал пьесы, потому что своих еще было мало – ставили большею частью переводные.
Императрица оценила его любовь к театру и рвение и назначила заведовать русской придворной труппой.
Это пристрастие старшего брата передалось Кате. Она в десять лет выступала уже в числе любителей на придворном спектакле во дворце. С тех пор Катя бредила Лекеном и Гарриком и была без ума от Дмитревского.
Михаилу Илларионовичу нравилось в Кате даже это увлечение – он сам любил театр.
Кутузов ходил по комнате и с улыбкой вспоминал, как первое, о чем спросила Катя у него после приезда из-за границы, было: «А в Париже не были? Клерон и Дюмениль не видали?»
И вот теперь он думал: идти ли сегодня к Кате или неудобно? «Вчера ходил, позавчера ходил, третьеводни ходил… Пожалуй, нельзя. Лучше завтра: завтра воскресенье…» – убеждал один, рассудительный, голос.
А второй не менее рассудительно напоминал, что два месяца тому назад Михаила Илларионовича произвели в полковники, назначили командовать Луганским пикинерным полком и что уже в воскресенье вечером надо отбывать к полку. Остались всего лишь сутки.
«Э, схожу!» – решил Кутузов, схватил плащ и треуголку и вышел из дому.
По 3-й Артиллерийской улице, где жил инженер-генерал Бибиков, ветер гнал тучи пыли и мусора. Где-то хлопала калитка. Редкие прохожие, солдаты-артиллеристы, служители с пушечного двора, торопились по домам. Михаил Илларионович пригнул от ветра голову и, придерживая рукой шляпу, осторожно пошел по улице.
Вот длинный желтый дом Татищева, а за ним синий, бибиковский.
У дома Кутузов с неудовольствием увидал карету и сразу же догадался чья: Жана Рибопьера.
Швейцарец лейтенант Жан Рибопьер оставил свое милое отечество и приехал искать счастья в дикой, суровой России. Счастье сопутствовало ему: он привез изящно написанное рекомендательное письмо Вольтера к императрице Екатерине.
Рибопьер обладал парижскими манерами, был бесспорно красив и так же бесспорно ловок и хитер. Его тотчас же повысили в чине и стали звать «Иван Степанович». Он был принят во всех лучших домах столицы, где очаровал девушек и дам. Но ухаживал швейцарец за одной – племянницей Кати, красавицей фрейлиной Аграфеной Александровной Бибиковой.
Бибиковы – старшее поколение – невзлюбили пронырливого, льстивого швейцарца. Да и считали они, что родниться с иностранцами нехорошо.
Груня же была более снисходительна к нему и не гнушалась его общества.
Михаил Илларионович сразу раскусил заморского гуся: «Карьерист и интриган!» Но держал свое мнение при себе и ничуть не уступал Рибопьеру в вежливом с ним обхождении.
Очевидно, Груня приехала с Рибопьером к своей ровеснице и подружке «тете Кате» (она была дочерью сводного брата Кати, известного вельможи Александра Ильича Бибикова, посланного Екатериной усмирять Пугачева и умершего скоропостижно весной 1774 года).
Михаилу Илларионовичу встреча с Рибопьером была неприятна. Он еще никак не мог примириться с мыслью, что у него поврежден правый глаз, и чувствовал себя весьма неважно. При разговоре с кем-либо приходилось все время помнить о том, чтобы собеседник находился слева, а не справа. Кутузову казалось, что все с любопытством смотрят на его глаз, что он словно какой-то монстр. Нужна была большая выдержка, чтобы оставаться веселым и непринужденным. Особенно когда рядом с тобой такой красавчик, у которого ни единой царапинки на выхоленном лице.
