Но над всем Константинополем на холме возвышаются громоздящиеся друг на друга купола грандиозной мечети Сулеймание. Они кажутся выточенными из слоновой кости. А там, за мысом Сарай-бурну[16], раскинулось Мраморное море, и за ним смутно темнеют очертания гор азиатского берега. Как из сказки «Тысяча и одна ночь».

Приятно посидеть в такую мягкую лунную ночь, но еще ждут дела – надо написать письма.

Михаил Илларионович вернулся к себе в кабинет. Взглянул на подарки великого визиря, лежащие на столе, и подумал о жене.

«Табакерка с алмазами ее, пожалуй, не заинтересует. И мыло адрианопольское, хотя считается лучшим. Катенька моет лицо хлебным мякишем, говорит – лучше всякого мыла. А вот девять кусков шелка из Алепо разных цветов на девять платьев – это доставит удовольствие!.. Модница! Кокетка!» – снисходительно улыбнулся Кутузов и стал писать письмо жене.

Осмотревшись в Константинополе, Кутузов начал устанавливать непосредственные взаимоотношения с турецкими сановниками. Он делал это по восточному обычаю: рассылал им подарки.

Еще в пути приходилось обмениваться подарками с местными властями, но там попадалась одна чиновничья мелкота, и дары поэтому были незначительные: серебряная табакерка или мех лисицы-сиводушки.

Правда, в Яссах секунд-майору Резвому пришлось вынуть из заветных посольских сундуков золотые вещицы: господарь Молдавский, относившийся неприязненно к русским, хотел теперь подольститься к посольству и не поскупился на подарки. Кутузов приказал отдарить господаря, «дабы не дать ему превозмочь нас в щедрости и великолепии» – как написал царице в своем отчете Кутузов.

Михаил Илларионович очень беспокоился об одном – не задержали бы присылку эгрета для валиде, – он хотел поскорее послать подарки матери султана.

Эгрет доставили быстро, и Кутузов отправил к валиде первого секретаря посольства, секретаря ориентальных языков Занети и секунд-майора Резвого в сопровождении нескольких офицеров, или, как они официально именовались, дворян посольства.

Троюродный племянник Михаила Илларионовича Федор Кутузов попросил дядюшку назначить и его в число офицеров, сопровождавших подарки султанше.

– Надеешься увидеть султанских жен? – улыбнулся Кутузов. – Поезжай. Только пусть Николай Антонович Пизани научит, как держать себя у турок за столом. Ты же с турками никогда дела не имел.

Пизани отвел Федю Кутузова в сторону и стал поучать восточному этикету:

– Сидят у турок на том, на чем стоят, но не всегда одинаково. Запомните: равный перед равным сидит, скрестив ноги. Колени у него далеко впереди: захочет – обопрется о них. Младший же перед старшим сидит на пятках? Вот сначала станьте на колени, а потом сядьте. Тут колени должны быть обязательно чем-либо закрыты, полами одежды, что ли. За столом старшему гостю подадут подушку, чтоб удобнее было сидеть. А ежели вы чином ниже майора, то садитесь прямо на ковер!

– А как же садиться со шпорами? – спросил Федя Кутузов.

– Ложитесь на бок, а ноги отбросьте подальше за фронт. Пусть не ведают ноги, что творят зубы! Потом запомните: если станут угощать вареньем с холодной водой – это у них первое угощение, – то возьмите одну ложечку варенья, а не накладывайте его, как кладут у нас в чай – ложку за ложкой.

Федя Кутузов внимательно выслушал наставления советника посольства, посланцы оделись в парадные мундиры, Резвой взял подарки, и они отправились.

Посланные к султанше пробыли в гостях несколько часов.

Валиде осталась чрезвычайно довольна подарками и приняла русских с большим почетом.

Михаил Илларионович подробно расспросил своих о приеме:

– Ну что, видали мать султана?

– Видали, – ответил первый секретарь. – Представительная женщина. Должно быть, когда-то была писаная красавица.

– Лет восемьдесят тому назад, – вставил Федя Кутузов.

Он был недоволен, что, кроме Михр-и-Шах, не видал ни одной женщины.

– Что, Федя, – спросил Михаил Илларионович у племянника, – султанских жен видел?

– Как же, увидишь! Они за семью замками!

– А угощали вас хорошо?

– Неплохо. Арапы то и дело носили на головах золотые блюда. Я со счету сбился. И все вперемешку: суп после варенья, жаркое после пирожного. И ни ножей, ни вилок – все берут пальцами.

– А суп как же?

– Ложку дали. И ложка какая-то странная: стебель у нее длинный, а сама неглубокая, плоская. Кашу есть этакой удобно, а суп – рука заболит носить от чашки ко рту.

– Зато красивая – вся украшена драгоценными каменьями, – прибавил Резвой.

– А когда подали фрукты, этот турок, что угощал нас, откусил персик и протянул огрызок Павлу Андреевичу. Я бы ни за что не взял. Точно кусок с барского стола! Он, этот, важный турок, видно, никогда не читал «Правил учтивости».

– Нет, – улыбнулся Пизани. – Правила учтивости у них иные! Это у турок особое уважение к гостю. Не взять нельзя: обидишь хозяина.

– Да пропади он пропадом, чтоб я ел его огрызок!

– Ничего не поделаешь – обычай!

– Ну, и чем же все-таки угощали вас? – продолжал расспрашивать Кутузов.

– Сыр вроде с какими-то нитками, рыба соленая-пресо-леная, зелень наподобие бурьяна, фрукты вареные. Потом поставили эту… как ее… каурму. До чего противная, приторная! Вот только каша рисовая с изюмом и была хороша: белая как снег.

– Это называется – пилав, – объяснил Пизани. – Он у турок за обедом так же необходим, как имя аллаха, как трубка в беседе.

– По-турецки, может, пилав, а по-нашему – кутья, ее на поминках едят, – сказал Федя Кутузов.

– Знаете, ваше высокопревосходительство, – обратился к Кутузову Пизани, – как подали каурму, наши господа дворяне и нос заворотили, а чуть увидали пилав – и ну грабастать его по полной чашке. Им и невдомек, что каурма приготовлена во вкусе шаха персидского и что пилав перед ней как холоп перед боярином!

– А что же пили, Федя? – спросил Михаил Илларионович, зная, что Федя может неплохо выпить.

– Э, дядюшка, ерунду. Поили, как детей, холодным кваском. Квасок такой, квасок этакой…

– Не квасок, а шербет. Подавали разные шербеты. Шербет малиновый, шербет ананасовый, шербет вишневый, – поправил Пизани.

– Ну пусть шербет. Он вкусен, да отдает этой розовой водой. Она у них всюду: и руки после еды моют розовой водой, и в соус прибавляют розовую воду. Особенно противна она с мясом, – сморщился Федя Кутузов.

– Все-таки попробовали турецкого угощения, будете теперь знать и хвастаться дома, – сказал Михаил Илларионович, оканчивая легкий разговор.

Один из самых важных визитов, значит, прошел хорошо. Надо было готовиться к церемониальной встрече с великим визирем и к аудиенции у султана.

До сих пор все церемонии проходили без споров, а тут вдруг возникли затруднения из-за шубы.

По установленному этикету великий визирь должен был передать от султана русскому послу в подарок соболью шубу. Дорогая шуба и оседланный конь считались самыми почетными наградами султана. Чингисхан награждал когда-то тулупами.

Турки настаивали, чтобы Кутузов принимал эту шубу стоя, а Михаил Илларионович отвечал, что в таком случае пусть одновременно с ним встанет с места и сам великий визирь.

Юсуф-паша не соглашался.

Было похоже на детскую размолвку в игре, но Кутузов понимал, что, если он проявит даже в такой мелочи уступчивость, турки сочтут это за слабость и постепенно начнут оспаривать пункты самого «вечного» мира.

И он твердо стоял на своем. Спор тянулся десять дней.

Турки доказывали, что князь Репнин вставал, когда на него надевали шубу, что сидя надеть шубу невозможно, но Кутузов не уступал. Наконец султан велел оставить все на усмотрение русского посла. Великий визирь так и передал Кутузову через драгомана, что «убежище мира (то есть султан) хочет поскорее запереть дверь раздоров».

Аудиенцию у великого визиря назначили на 29 октября.