Глава вторая Налетела копоть на волос, тень у щек, а зерна и не убавилось — туг мешок. Чечевицы — небо звездное, в миске — горсть, прилетает ночью позднею птица — гость. Тонкой струйкою крутится копоть свечи, Замарашка устала — на корточках… А скворец со двора осторожно стучит коготком в кухонную форточку. Он летал высоко в облаках дождевых и обратно — дорогой привычной… — Что за новости, скворка? — А он: — Чив-чивик! — Голосок у него чечевичный. Не видала Золушка ничего: ни сияющих гор, ни воды ключевой — ничего! — ничевод ключевых, ничеволков лесных, ничевоздуха дальних морей, ничевольности, ничеВолхова, ничевольтовых дуг фонарей! Он к Золушке никнет, садится на руку, крылами повиснув, головой ведет, то флюгером скрипнет, то мельницей стукнет, то иволгой свистнет, то речь заведет. Картавит ласково гортань скворца: — Я летал до царского дворца, да не встретил царь скворца. Кипарис густой в синь воздуха — это будет твой дом отдыха! — Ты придумаешь, скворец, сказки-странности, от рассказа в горле резь, сердце ранится… — Я крылом лавировал, видел над страной твоего милого на птице стальной. — Эта выдумка, скворец, в сказке скажется. Если что со мною свяжется — грязь да сажица… А скворец в высоту вновь торопится: — Мне лететь на свету по-над пропастью! Коготком по плечу: — Не забудь повести. Ну, пора — лечу! Привезу новости! Через фортку прыгнул скворка с песней-вымыслом… Утомилась, — нету мыла даже вымыться. Два лица из рам недобрые — это отчим и жена. Сидит Золушка над ведрами, чечевица вся разобрана до последнего зерна. Месяц выкатился мискою. Ночь. Черно. Не разобрано бурмитское звезд зерно… Глава третья Чечевица скатилась — зернышко, капля с крана упала в сон. Ничего не видала Золушка, а заснет и увидит все! Вся забава у ней — руки в сон потянуть, утомиться, уснуть и во сне утонуть. Ноги сонные вытянуть на простынке из ситца… Что вчера не довидено — то сегодня приснится. Смотрят синие ведра, веник с вьюшкой беседует. Сны у Зойки с досмотром, с «продолжением следует». Кружка шепчется с хлебного коркой, печь заглядывает под ресницы. Все, что Зойке рассказано скворкой, то и снится, то и чудится, то и кажется: То Жар-птица, то карлик в дремлющей сказке, то махнет самобранкой Шахразада-рассказчица. Сны туманные, сны разноцветной раскраски! Чудится Золушке: в красном камзолишке принц! Шелестит шлейф, газ! Лайковой лапою, перистой шляпою — пусть закружит вальс вас! Перьями павами, первыми парами… Из-под бровей жар глаз! Зала-то! Зала-то! Золотом залита. Только с тобой весь вальс! Кажется, светится, снится, мерещится… В снег серпантином занесена не просыпается; и осыпаются, сыплются, сыплются, блестки сна. Возвращается с бала мачеха, шубу меха морского сбрасывает, лесным запахом руку смачивая. — Кто понравился? — дочек спрашивает. — Кто гляделся на вас? Кто просился на вальс? Как волны, взбегают по дочкам воланы. — Нам нравится принц, загадали мечту. — Ой, в ухе звенит! Исполненье желаний — у принца мильон на текущем счету! Сестры кружатся, а у отчима вся манишка вином подмочена. Много съедено ед, расстегнулся жилет: — Мне икается! — засутулился. — Поскорее, жена, мне пилюля нужна — золочёная — доктора Юлиуса! Пообвисли усы: — Поскорее неси! (Подбегает к аптечному улею.) Нездоровится мне, а пилюли-то нет! Замарашку пошли за пилюлею! Спится Золушке крепко (а принц на пути держит туфлю железными пальцами), видит сон и боится, что будут будить, так боится — не просыпается. Спит, упали на лоб золотинки, улеглись ресницы в ряд, прикорнули волосик к волосику, на затылке спят. Капля стукнуть боится, а около мусора сон тараканы обходят, ползя. Струйка песчаная волоса русого тихо, часами течет на глаза. Дверь гремит на петле, половица скрипит, злая мачеха туфлею хлопнула: — Зойка, в город беги да пилюлю купи! — Ткнула грошик в ладошку теплую. Поднялась, не поймет, на щеке сонный шрам, сном ресницы в наметку зашиты, и в мурашках рука — не удержит гроша. Смотрит, ищет у ведер защиты: — Я не знаю, куда… Не была никогда… — Ну, иди! (Подтолкнула и вытолкала.) Опустилась и щелкнула щеколда, синим снегом осыпалась притолока. Стало щеки снежинками щекотать, бить в ресницы осколочками стекла. Стала вьюга над Золушкой хохотать. Ледяным стеарином стена затекла. |
