ПОЭМА О РОБОТЕ (1934) Здравствуй, Робот, — никельный хобот, трубчатым горлом струящийся провод, радиообод, музыки ропот — светлым ванадием блещущий Робот! Уже на пижонов не смотрят скромницы, строгие жены бегут — познакомиться. У скромных монахинь в глазах голубых встает многогранник его головы, никто не мечтает о губ куманике, всех сводит с ума металлический куб, кольчуг — алюминий и хромистый никель и каучук нелукавящих губ. Уже Вертинский томится пластинкой, в мембране голосом обомлев, и в «His Maisters Voice» [3]под иголкой затинькал Морис Шевалье В антенном мембранном перегуде, гуде, катодом и анодом замерцав, железные поют и плачут люди, хватаясь за сердца… Электроды в лад поют о чудах Робота, свет наплечных лат, иголка, пой: «Блеск магнитных рук, игра вольфрама с кобальтом, о Робот мой!» И дочки пасторов за рукодельем, когда в деревне гасятся огни, мечтать о женихах не захотели — загадывают Робота они: рукою ждущей на блюдце тронуты в кофейной гуще стальные контуры… Все журналы рисуют углы и воронки золотым меццо-тинто в большой разворот: эбонитный трохей и стеклянные бронхи, апланаты-глаза и желающий рот. Шум растет топотом, слышен плач в ропоте (пропади пропадом!). Все идут к Роботу, клином мир в Роботе, все живут Роботом! 1 Весь в лучах, игрой изломанных, озаренный ясно — тянет Робот из соломинки смазочное масло. Отвалился, маслом сытенький, каракатицей, в пальцах шарики в подшипниках перекатываются. И окно в лицо спокойное от рождения — бросило тысячеоконное отражение. И светит медный мир в мозгу катодно-ламповый, стук-стук-тире стекает с губ, с холодных клапанов. Берет газету Робот с неслышным треском искр, и буква входит в хобот, оттуда в фотодиск, на пленку, в хобот снова, и узкий свет горит, свет переходит в слово, и Робот говорит: Лон — дон. Лорд Гор — дон Овз — билль внес билль о уууу... о утверждении бюджета… Гремит железная манжета, и Робот в алых «ауу!..» стихий, скрипя, садится за стихи. По типу счетной машины в Роботе скрепками тихими всажены в зажимы комплексные рифмы. Элемент коснется слова «день» — и выскакивает «тень», электроды тронут слово «плит» — и выскакивает рифма «спит». А слова остальные проходят сквозь нитки стальные, и на бумаге строчек линийка — автоматическая лирика: «Сегодня дурной день, кузнечиков хор спит, и сумрачных скал сень мрачней гробовых плит». И вдруг ему взбредет уснуть — в приемник наплывает муть, и ток высокой частоты, и сон высокой чистоты. И в ухо чернотелефонное и в телевидящий зрачок всплывает небо Калифорнии, снег, Чарли Чаплин и еще — киножурнал, петух Патэ и пенье флейты в слепоте. Дождем частя, эфиром пронесен в шести частях полнометражный сон. И во сне смеется Робот механический, грудь вздымая, как кузнечный мех (анический) с сонных губ слетает в хобот смех (анический). Робот спит, забыв стихи и книги, Робот спит бездумным сном щенка. Только окна отражает нике — лированная щека. Приборы теплятся едва, свет погасить в мозгу забыли… И ноги задраны, как два грузоавтомобиля. 2 Стальной паутинкой — радиомачта. Граммофоны. Пластинки. Трансляция начата. Роботу шлет приказания все в синем шевьотовом умный monsieur. Коробка лак-мороз, где луч и звук синхронны, нить фосфористой бронзы в четырнадцать микронов. И в аппаратную плывет, то грянув, то стихая, продроглый гул норвежских вод, стеклянный шум Сахары. То провод искоркой кольнув, то темнотой чернея — любую примет он волну, и Гамбург, и Борнео, и SOS мертвящих глыб морских… Планетным гулом обнят, одной волны — волны Москвы принять не смеет Робот. Струится пленка в аппарат — читает Робот реферат: «Болезни металлов, распад молекул, идет эпидемия внутренних раковин, в больницах лежат машины-калеки, опухшие части торчат раскоряками, машин не щадит металлический сифилис на Ниагаре турбины рассыпались…» Кончилась лекция. Monsieur включает — с трещинкой — жанром полегче, программу в духе Лещенко. И Робот идет, напевая, пальцы как связка ключей: «По улице, пыль подыма-ая, прохо-дил полк гусар-усачей. Марш вперед, труба зовет, чер-ные гу…» Оборвут на полслове песенки тон, и губами резиновыми не шевелит он, пораженный чудовищным энцефалитом, Робот ждет приказаний с открытым ртом. вернуться «His Masters Voice» — принадлежит английской компании «The Gramophone Company EMI Records», которая ведет свою историю от английского акционерного общества «Gramophone and Typewriter ltd.», созданного в 1899 г. на базе дочернего предприятия «Граммофонной компании Соединенных Штатов» (основана в 1893 г. Э.Берлинером). Название «HMV» появилось в 1899 г., когда акционерное общество «Gramophone …» купило у художника Ф.Барро картину, на которой была нарисована собачка, с удивлением заглядывающая в раструб граммофона. Это изображение стало эмблемой и торговой маркой общества. В 1900-х гг. марка «HMV» появилась на пластинках американской фирмы «Victor». Основанная в 1902 г., первая в России фабрика грампластинок также принадлежала обществу «Gramophone …». С 1913 г. это общество вошло в состав корпорации «EMI» («Electrical and Musical Industries») и марка «HMV» стала ее собственностью. «EMI» имеет во многих странах свои дочерние предприятия, которые также выпускают пластинки с маркой «HMV». вернуться Морис Огюст Шевалье (фр. Maurice Auguste Chevalier) (12 сентября 1888 года, Париж, — 1 января 1972 года, Париж) — французский эстрадный певец, киноактёр. В 1912–1918 играл в театре оперетты, затем выступал на эстраде как шансонье. Ракель Мельер, иногда Ракель Меллеер, собственно Франсиска Маркес Лопес (исп. Raquel Meller, 9 марта 1888, Тарасона — 26 июля 1962, Барселона) — испанская певица, актриса кино, звезда межвоенной эпохи. вернуться Фотофон — это прибор для передачи на расстояние звуков с помощью света. |
