Глава восьмая — Доведу ее до плача я! — говорит сестрица младшая. — Плеткой спину пощекочем! — шевелит усами отчим. — Уж замучаю, расспрашивая! — говорит сестрица старшая. — Я линейкой по рукам! — шевелит губой карга. — Без пилюли придет, уж мы-то ее — так и сяк!.. — Неодеваные, немытые, ждут, глядят на дверной косяк. Все нечесаные, ходят с оглядкою. Утро в полный свет. — Что-то долго нет… А дорога хорошая, гладкая — вьюги нет, волка нет… Как завидел Золушку с крыши дым, замахал платком дымовым. Соскользнул в дымоход до горящего дна, сообщил огоньку: — Замарашка видна! Дым, как лифт, поднялся в дымовом ходу, а зола сквозь решетку мигнула коту. Страдиварием-скрипкою выгнулся кот, вымыл личико кот для приличия и, подсев у окошка на черный ход, заиграл большое мурлыччио. Воробьи построились в ряд, утки вышли, как для парада, флюгер вертится — страшно рад, ходит форточка — просто рада! Под босыми шагами расквасился лед, ходит рядом весна с Замарашкой. Замарашка пройдет — и ромашка цветет, василек спешит за ромашкой. Лишь в окне у карги два чертячьих рожка — не цветы, а раки и крабы. Кактус тянется к Золушке из горшка бородавчатой лапою жабы. Распахнулись настежь двери, кошка выгнулась дугой, зарычали, заревели отчим с мачехой-каргой: — Где лекарство? Будешь бита, — ждет посуда, ждет корыто. Стол не убран, хлеб не спечен, холст не соткан, дочь не сыта, пол не чищен, грязь не смыта, — бита будешь, будешь бита!.. Лают болонки, крысы теснятся… Золушка стала шагов за семнадцать, взглядом окинула, прядку откинула, слово сказала, как порохом кинула: «Мачехи, мучихи, падайте в муть! Жилушки Золушки будя тянуть! Чур меня чур — оборочу пулю в пыль, муку в муху, деньги в льдинки, жадность в жабу. Ягу в уголь, зло в золу, сестер…» Глянула Золушка на сестер: скулят жалостно, по-сиротски, кулачок слезу по щеке растер, обернулись платочками розги: — А нас-то зачем? За дело за чье? — Укрылись одним полушалком, дрожат, растрепались, и слезы ручьем — и Золушке сестер жалко. — Ты же добренькая, разве тронешь кого, наша Золушка, наша сестреночка… Жалко… Чего поминать, что было? — Кто зло помянет… (Зола… зло… дай памяти… щель… Кощей… позабыла!) Тут руку арапником как обожгло, как свистнет над Золушкой розга карги, как ухнет обухом отчимов окрик, и сестры как… хвать! за обе руки, скрутили и Золушку — в погреб. Втолкнули и замкнули в погребе, веревки впились в руки до крови. А скворка все услышал издали, помчался — Замарашку вызволить. Сзывает он, теряя перышки, товарищей на помощь к Золушке. Глава девятая Темен погреб — ни окна, плачет Золушка одна… В сале вымазав усы, засновали ноты «си», ноты «си» — рота крыс, не свечное сало грызть — шевелятся усики, лапками сучат, мачеха науськала Золушку помучить. Тяжело железо входа, цокнул в стену клювом кто-то: — Это я, скворец, тут, тут! А со мною мой приятель, золотой зеленый дятел, долбит щелочку: тук-тук. Вышла рота пауков, лапа длинная — укол, к Золушке идут они стрелками минутными. В полосатом кителе поручик паучий. Головогруди вытянули Золушку помучить. — Потерпи еще немного, — летит дятлу на подмогу с длинным клювом журавель… Дятел щелку пробуравил, а товарищ мой журавль слово всовывает в щель. Ногу вытянул паук. Зажужжала стая мух. Летят они, ползут они, цеце и злыдни-зудни, рыжие пуза, — вылетели тучи, завели игру — Замарашку мучить. Сыплют глиной кирпича на клюв журавки перочинный, слово лезет в щель стены. — Ухвати за запятую, тяни букву завитую, слово-заговор тяни! Ухватилась крепко за слово ногтями, буковку, как репку, тянет-потянет. Вспомнила, глаза горят: — Чур меня, чур… — Чудесный голос заговора: — Оборочу! Раскрылись двери погреба, и только слово молвила — прошла сквозь тело оборотней судорога-молния. Кощей орлом-стервятником по окнам захлопал, гадюкой скользкой мачеха ударилась об пол, выскользнули змеи, орел в окно, лежит одна чешуйка, перо одно. |