К вечеру я уже не находила себе места, ожидая звонка. Мои плечи болели, как будто я толкала огромный камень в гору. За целый день я смогла съесть лишь несколько крекеров с молоком.

Когда Сунил вернулся домой и застал меня лежащей на диване возле телефона, до сих пор одетой в ночную рубашку в окружении смятых бумажных платочков, лицо его посуровело.

— Анджали, — резко сказал он, — это смешно. Если ты так будешь себя вести, то всё равно не поможешь ни своей кузине, ни себе. Ты только причинишь вред моему сыну.

Его сыну. Несмотря на всё мое беспокойство, эта фраза Сунила поразила меня. Маленькая жизнь внутри меня, которую я считала только своей, уже принадлежала стольким людям. Внук, кузен, сын своего отца. Как и ребенок Судхи.

Пока я обдумывала эти сложности, Сунил поднял меня и подтолкнул к ванной.

— Прими горячий душ, — приказал он. — А если телефон зазвонит, я позову тебя.

Он протянул мне новый кусок сандалового мыла, которое мы берегли для особых случаев. Когда я вышла из душа, меня уже ждал приготовленный Сунилом томатный суп и гренки с сыром.

Я внезапно поняла, как голодна. Откусив огромный кусок, я сказала:

— Это самые вкусные гренки, которые я когда-либо ела.

Сладкое, давнее воспоминание проплыло в воздухе между нами. Мы улыбались и смотрели друг на друга сквозь пар, поднимавшийся от супа.

В эту ночь мне приснился кошмар — один из тех, в котором ты понимаешь, что вокруг сон, но он всё равно не становится менее страшным. Мне приснилось, что мой ребенок пойман в ловушку под водой далеко от меня. Он поднял крошечную телефонную трубку, чтобы позвонить мне и позвать на помощь. Я слышала приглушенные телефонные звонки и пыталась бежать к телефону, но ноги не слушались меня, словно каменные. Подводное течение становилось всё сильнее, и вода, которая до этого была спокойной, начала с бурлением закручиваться вокруг моего малыша и вырвала телефонную трубку из его пальчиков. Я видела в этом потоке лица Рамеша, миссис Саньял, тети Налини, Сунила, которые постепенно тускнели и покрывались черными чешуйками, и я видела, что у них раздвоенные языки — они превращались в змей и закручивались кольцами вокруг моего малыша всё плотнее. Его лицо начинало морщиться и исчезло в извивающихся кольцах змеиных тел. Анджу! Анджу! — закричал мой сын, и исчез.

— Анджу, проснись, — услышала я голос Сунила, склонившегося надо мной и осторожно трясущего мою руку. Я, всё еще под впечатлением от кошмара, с криком резко отдернула ее.

— Ну же, — сказал Сунил с нетерпением. — Заказной звонок из Индии. Может, это Судха.

Вложив трубку в мою онемевшую руку, Сунил уселся на пол у кровати.

— Пожалуйста, уйди, — прошептала я, но он сделал вид, что очень занят стрижкой ногтей.

Связь была настолько плохая, что я едва слышала голос Судхи.

— Говори громче, очень сильные помехи, — сказала я, но потом поняла, что это вовсе не помехи.

Судха звонила не из дома: я слышала дребезжание, крики людей, гудки автомобилей, отдаленный шум автобуса. Мое сердце бешено забилось. Свекровь никогда бы не отпустила Судху в такое место. Тем более одну.

Она говорила очень короткими рублеными фразами.

— Я на главном почтовом отделении. Дома говорить не могла. Я взяла велорикшу, чтобы добраться сюда, когда свекровь ушла отдыхать после обеда.

— Судха, что случилось? Я так волновалась. Что-то с Рамешем или со свекровью?

— Нет, — ответила Судха. И с ненавистью добавила: — С ними всё в порядке. Они хотят убить моего ребенка.

— Что?! — переспросила я, подумав, что мне послышалось.

— Свекровь хочет, чтобы я сделала аборт.

Мне показалось, что кровать подо мной заходила ходуном, и я вот-вот свалюсь с нее, а края стен комнаты стали коричневыми, как обуглившаяся бумага. Нащупав руку Сунила, я сжала ее, чтобы справиться с головокружением. Ладонь Сунила была очень напряженной и холодной.

Наконец, справившись с собой, я спросила, хоть и предвидела ответ:

— Судха, как такое может быть? Она же всё время не давала тебе покоя из-за того, что ты не можешь забеременеть.

— Когда я узнала, что будет девочка, — звучал гулким эхом голос Судхи, — моя свекровь сказала, что старшим ребенком в семье Саньялов должен быть мальчик — так, как всегда было на протяжении пяти поколений. Она уверена, что это неприемлемо, что рождение девочки опозорит семью и принесет несчастье. Хотя я думаю, что на самом деле, это из-за внука тети Тарини…

При чем здесь внук тети Тарини? Надо будет попросить Судху разъяснить в другой раз.

— Разве она не боится, что ты больше не сможешь иметь детей?

— Нет. Она говорит, что если богиня Шашти однажды улыбнулась женщине, то больше бояться нечего.

— А Рамеш? — голос мой стал резким и хриплым от охватившей меня ярости. — Что он сказал? Он ведь хороший человек, современных взглядов. Он ведь не думает, так же, как…

Судха засмеялась. Сколько горечи и потерянной надежды слышалось в ее смехе.

— Да, он хороший человек. Но он не может тягаться со своей матерью. Когда он сказал, что в аборте нет необходимости, и что он будет рад и девочке, она уставилась на него свои немигающим бесстрастным взглядом коршуна, пока он не отвел глаза. А потом она заявила, что я даже не забеременела бы, если бы она не отвела меня в храм Шашти. Я ждала, что Рамеш расскажет ей о своем визите к врачу, специальном курсе витамином и уколов, которые ему прописали, но он так и не решился. Она стала обвинять его, что он забыл, какие лишения она терпела после смерти его отца. Забыл о временах, когда ей приходилось недоедать, чтобы накормить детей, когда она лежала по ночам без сна, думая о Рамеше и его братьях. Обо всех ударах судьбы, которые ей пришлось пережить. Она спросила, неужели хорошенькое личико важнее всего, что она пережила. Как же она была жестока. Она подбирала слова, которые, как железные крюки с отравленными наконечниками, впивались Рамешу под кожу до тех пор, пока он не сдался.

— Что значит сдался?

— Он закрыл уши руками и вышел из комнаты. Потеряв всякую гордость, я побежала за ним и сказала, что он не должен допустить, чтобы его мать так сделала. Но у него было такое смешное выражение лица, словно он не понимал, где находится. Помнишь, как однажды наш кузен Полту засунул пальцы в электрическую розетку и чуть не умер? Точно такое же выражение лица было у Рамеша. Он сказал мне: «Пожалуйста, Судха, оставь меня в покое ненадолго». Я взяла его за руку и встряхнула, закричала: «Я не могу оставить тебя в покое! Мне нужна твоя помощь! Мне нужно, чтобы ты защитил нашу дочь!» Но он, выдернул свою руку, словно не понимал языка, на котором я говорила, и ушел из дома. Вчера поздно вечером он вернулся и закрылся в библиотеке. С тех пор я с ним не разговаривала. Я не могу положиться на него, Анджу. Я знаю, что свекровь уже записала меня к врачу на аборт, но не говорит когда. Если я не пойду по своей воле, она найдет способ отвести меня, может, добавит мне в еду снотворное, кто знает. Она способна на все, если что-то решила.

Я стояла остолбенев и не могла сказать ни слова. Я слышала про то, что женщины делают аборты, когда узнают, что у них будет девочка. Время от времени в газете «Индиа уэст» появлялись заметки о таких случаях. А в прошлом месяце в передаче «60 минут» рассказывали о том, как много появилось в Индии клиник, в которых делают аборты с тех пор, как стало просто узнать пол ребенка. Я пришла в бешенство, когда показали ряды коек вдоль грязных стен с лежавшими на них женщинами, которые отворачивались от камеры. Но эта ярость относилась к чужим, далеким людям, сцена из телевизионного сюжета была тусклой, словно проглядывающей сквозь толщу воды. Это было что-то, что никогда не случится со мной или с теми, кого я люблю. Так я думала.

— Время вышло, — прервал нас голос оператора с сильным индийским акцентом.

— Анджу, — кричала с отчаянием Судха, — что мне делать?!

Но мой мозг словно окаменел, как и язык.