Блин, я всегда говорил, что чем меньше часть, тем приятнее в ней служить. В небольших частях — как в нашем батальоне, например, — все как-то по-семейному получается, каждый кухонный наряд старается, чтобы все было хорошо, потому что все ведь свои, вместе живут, вместе служат. А в больших частях всем на все плевать. Солдаты из разных батальонов друг друга только на плацу видят, во время больших построений, или в очереди, в гарнизонном магазине. Откуда ж тут забота о сослуживце возьмется?

Но жрачка у мазуты не только по качеству не выгребает — там же и количество не то после всех этих обвесов на продскладе, в столовой и когда уже порции насыпают. На таких пайках не то что лось — и воробей-жидок кони двинет. А нам жрать хорошо надо — мы ж не шланги какие-нибудь мазутовские, мы дело делаем.

Конечно, нас обвешивать особо не рискуют, и со столов воровать боятся, но все равно иногда нам кажется, что добавка просто необходима.

Так и в этот раз получилось. Пришли на ужин, поклевали это дерьмо, пока здоровья хватило, заскучали. А потом Оскал сказал, что очень хочется сахарку. Потому что ту пайку, которую мы получили, — что съел, что радио послушал. Тут же Чернов, Хохол, Фома и остальные за нашим столом подтвердили, что они тоже сахару хотят. Дружно так подтвердили, с уверенностью в голосе. Блин, я заглянул в себя и тоже обнаружил, что просто умираю от желания съесть чего-нибудь сладенького. Так я и сказал.

— Тогда надо что-то решать, мужики, — заявил Оскал. — Лоси мы или нет?

— Лоси, — ответили мы.

— А разве лоси могут уйти сейчас отсюда без сахара?

— Нет, — ответили мы.

— А кто виноват, что нам не хватило сахара?

— Наряд, — хором сказали мы.

И это была правда: всегда, если в столовой какие-то проблемы, виноват наряд. Это все отлично знают, вы уж мне поверьте. Жрачки кому-то не хватило? Наряд съел. Посуда грязная — наряд испачкал. Трубу в столовой прорвало — и тут наряд виноват. Так что наряд виноват всегда. Хотя нет, если кто-то из крутых отравился — морду бьют поварам. А в остальном, как говорит Обдолбыш, семь бед — один наряд.

Короче, подорвались мы с Оскалом и Хохлом и пошли сахар добывать.

Когда мы подошли к трем столам у дальнего окна, за них как раз усаживался столовский наряд. Мы, не сговариваясь, подошли каждый к «своему» столу, взяли миски с сахаром — молча, не торопясь, как будто за столами никто не сидел, — и преспокойно направились в обратном направлении.

— Э, че за дела? — запоздало крикнул кто-то сзади. Мы; не оглядываясь и не убыстряя шага, продолжали движение. Этого наряда для нас просто не существовало.

Но топот нескольких пар ног за спиной заставил нас обернуться. Они все таки решились! Вот никогда бы не подумал.

Мы ждали их приближения молча.

— Э, мужики, на хера эти шутки! — крикнул нам в лицо первый. Буро так крикнул. Слишком.

— А мы с вами и не шутили, — холодно ответил Оскал. — У вас какие-то трудности?

— У нас — никаких, — произнес запальчиво мазутчик. — Вот только сахар верните, и все.

— Ребята, кто вы такие? — негромко сказал Оскал. — Мы вас в первый раз видим.

— Мужики, нам не нужны разборки, — покачал головой мазутчик. — Сахар отдайте…

— Сейчас, — кивнул Оскал и крикнул куда-то в сторону: — Гуляев! Ко мне!

Возле него нарисовался Гуляев.

— Отнеси-ка сахар на наш стол, — мягко попросил его Оскал.

И не успели мазутчики дернуться, как Гуляев уже помелся к нашему столу с тремя мисками сахара в руках.

— Хорошо. А теперь поговорим, — сказал Оскал, медленно приближаясь к мазутчикам. Мы с Хохлом последовали его примеру.

Как ни странно, мазутчики не съехали с темы. Наверное, им никогда еще не приходилось сталкиваться с лосями. Что ж, им же хуже.

Их было пятеро — придурков в пилотках с черными погонами на плечах. Они стояли в ряд напротив нас и, кажется, собирались драться всерьез.

Мы налетели на них, как три бээрдээмки на гнилой деревянный забор. Я ушел от удара первого и всадил ему хороший апперкот под ребра. Он крякнул и сел на стол. Второй попал мне в скулу, но этот удар был не из тех, которые могут положить лося. Я дал ему в челюсть, потом в нос, и он, брызгая кровью, отключился. В это время Оскал, опрокинув на пол первого своего противника, ломал о второго разводягу, а Хохол — два на два, что поставь, что положь — просто взял своего, взял руками, и бросил. Тот в падении опрокинул стол и затих. Из-за нарядовских столов поднялось еще несколько человек. Дело становилось интересным.

Мы дрались лихо, наступая сомкнутым строем, «стенкой», и рубили мазуту напрочь, переворачивая столы, расшвыривая жрущих, пиная ногами звенящие на полу бачки и миски. А сзади неслись хохот и подбадривающие крики нашей роты.

Короче, через три минуты все было закончено. Наряд превратился в кучу грязных, избитых свиней, ползающих среди разбросанной по полу посуды, по остаткам пищи и пятнам крови.

А еще через минуту, когда в обеденный зал Карлсоном влетел дежурный по столовой, мы уже сидели за своим столом и преспокойно пили чай. С сахаром.

Не думаю, что наряд нас заложит. Если бы он так сделал — застучал, им всем просто наступила бы труба. Даже не труба — трубень. Стукачество — это ж западло, а за западло в армии убивают.

Конечно, вы можете сказать, что, мол, такие законы выгодны самым сильным, которые могут безнаказанно чмырить остальных. Что ж, наверное, вы правы. Но вывод из этого прост: будь сильным. И тогда ты будешь очень хорошо жить. Вот и все.

А вечером, после отбоя, мы с Оскалом пошли на «швейку». На этот раз по моей инициативе. Блин, приколола меня эта Наташа, труба. Так чего-то потянуло к ней… И не понять, почему. Симпатичная, конечно, но дело не в этом. Вкусная она какая-то, сладкая, клевая…

И хорошо так сходили! В общем, после этого стал я там бывать довольно часто — и с Оскалом, и без.

А чего? Дело молодое, здоровое…

Сегодня была моя очередь работать в парке. Был обычный ПХД, парко-хозяйственный день. После развода батальон пришел в парк и растасовался по своим бээрдээмкам. Поставив задачу духам, Гуляеву с Банником, я улегся на броню, к башне, и закурил.

Мы с Оскалом всегда ходим на работу в парк по очереди: просто облом торчать там каждый день, все равно ведь дурака валяешь. Совсем не прийти нельзя: вдруг какой начальник с паливом нагрянет. А так один из двух — либо я, либо Оскал — всегда на месте и в случае чего всегда может отмазать другого, мол, все нормально, товарищ майор, сержант такой-то здесь, не дезертировал, в бега не подался, а так, просто отошел на минутку, может, по нужде, а может, за рожковым ключом на десять к соседям пошел. Вот у соседей и спросите. А соседи, ясное дело, всегда подпоют, мол, только что видели, во-он в ту сторону побрел. Ну и так далее.

День сегодня выдался солнечный и жаркий, как почти все летние дни здесь. Климат очень сухой. От океана далеко, вот тучи дождевые и не долетают. На моей памяти за полгода только один дождь и был. Паршивый такой дождичек, так, кончик носа намочил и увял.

Летом здесь жарко, а зимой холодно. Очень. По крайней мере, так старослужащие рассказывают. Мол, на учениях, где-нибудь на Долге, вышел ночью из палатки по нужде, присел за бээрдээмку — и примерз.

Но сейчас, слава тебе яйца, лето. Жарко-жарко. Сопки, долина, линии пограничной колючки — все тонет в каком-то желтом, горячем мареве. Плывет, тает, переливается, как… ну, как в парах горящей соляры. Все вокруг — по форме «голый торс». Я тоже попотел, помаялся да и разделся до пояса. На такой жаре даже сигарета не в кайф. Блин, кажется, что потеешь даже изнутри.

Лежу. Кочумаю. Позади машины Банник шуршит, порядок внутри наводит, спереди Гуляев чинит тент. А я — на броне, с закрытыми глазами — лежу, думаю о чем-то своем. Как сзади тишина — значит, Банник завис, как спереди — Гуляев шлангует. Матернусь, расторможу того, другого и снова кочумаю.