— Ладно, хорош пока, — смилостивился Феклистов, принимая у Шахова очередную оформленную накладную.

— Иди на обед. А то у тебя изо рта разит, как из мусорника. — Он отвернулся.

Шахов надел пилотку и вышел. В столовую он решил не идти — себе дороже. Лучше сходить к давешнему земе в гости. Авось чего пожрать и перепадет. Он осторожно выбрался из казармы и побрел по вьиоженной бетонными плитами аллейке в сторону возвышавшейся на постаменте тридцатьчетверки с традиционной надписью «За родину!». Где-то в тех краях, как он слышал, и располагался ДШБ — десантно-штурмовой батальон.

Проходя мимо свалки, Шахов заметил там какого-то доходягу, выбрасывающего короб, полный мусора Шахов даже остановился от неожиданности: он отлично знал этого духа — они вместе призывались из Волгограда, — хотя узнать его теперь было трудно. Вместо цветущего девяностокилограммового крепыша, кровь с молоком, нахального и непоколебимо уверенного в себе, Шахов увидел концла-герно-тощий, аж черный, с глазами больной собаки, сгорбленный полутруп, едва переставляющий ноги и ничего не замечающий вокруг.

— Привет, Андрюха, — осторожно произнес Шахов, приблизившись.

— Привет, — прохрипел Андрюха, часто мигая.

— Как дела?

— Хреново, — ответил Андрюха, этакая вещь в себе, уже не реагирующая на внешние раздражители. — Сдохну скоро.

— Чего? — не понял Шахов.

— Мочусь кровью, — он обратил на Шахова взгляд своих прозрачных глаз. — А старшина в санчасть не пускает — говорит, гоню.

— Что-то с почками, — сказал Шахов. — Может, отбили?

— Какая хер разница, — пробормотал Андрюха, глядя куда-то в пустоту. — Скоро сдохну.

Он медленно зашаркал прочь. «Скорее б уже», — еще расслышал Шахов. Он несколько секунд смотрел вслед Андрюхе, в глубине души радуясь, что живет не в роте, потом вздохнул и побрел своей дорогой.

Пройдя несколько казарм, Шахов уточнил, куда идти, у какого-то духа-краснопогонника, подметавшего ступени не то штаба части, не то клуба. Тот, не поднимая головы, махнул веником в сторону белого трехэтажного здания неподалеку и отключил связь. Шахов направился в указанном направлении.

Получив положенное количество «включений» (виданное ли дело: какой-то паршивый душара, которому из роты носа не казать и ебошить круглыми сутками, шарится по корпусу и пристает с расспросами, как черпак какой-нибудь! А ну-ка сюда иди, козел! Получи и распишись!), он в конце-концов нашел первую роту.

— А тебе зачем это Митяй нужен? — подозрительно ответил вопросом на вопрос рослый дневальный.

— Он — мой зема, — терпеливо объяснил Шахов, стараясь, чтобы его голос звучал как можно более нейтрально. — Приглашал сегодня зайти…

— Да-а? — с недоверием в голосе протянул дневальный. — Ну ладно. В конце расположения справа — сушилка. Они все там.

— Можно идти?

— Попробуй, — нехорошо усмехнулся дневальный. — Может, получится.

Шахов еще раз умоляюще взглянул на него и осторожно вошел в расположение.

— Кто такой? — тут же схватил его за погон мощный краснорожий солдат.

Шахов в очередной раз начал объяснять, кто он, к кому идет и зачем, но солдат перебил его на полуслове:

— Хорош шиздеть, придурок! Всю эту пургу бабушке своей расскажешь.

Он еще крепче ухватил Шахова и потащил его по коридору. Шахов не успел понять, в чем дело, как солдат завел его в туалет и резким рывком развернул к себе.

— Видел, что в расположении мало людей?

— Видел, — ответил Шахов.

— Рота в наряде, — пояснил солдат. — А туалет мыть некому. Вот и приступай.

— Но я же к земляку пришел, товарищ солдат, — чуть не плакал Шахов. — Он меня ждет. Мы с ним догова…

Тяжелый удар швырнул его на пол.

— Хлебало завали, урод, — сказал солдат. — Сейчас ты начинаешь мыть туалет. Если укладываешься в час времени — я тебя отпускаю. Если нет — останешься ебошить до утра. Мы тут тебе работу найдем, будь спокоен.

— Ну товарищ солдат, — заныл Шахов, поднимаясь и глотая кровь, — ну можно мне пройти?..

— Куда?

«Черт с ними, с гостями этими, — подумал Шахов, — тут бы хоть как-то ноги унести».

— Я обратно уйду, можно?

— А-а, такчты шиздеть горазд, военный? — возмутился солдат. — К земе тебе уже не надо?

— Я лучше потом зайду, — пролепетал Шахов.

— Так, может, и земы здесь у тебя никакого нет? — прошипел солдат, все более распаляясь. — Короче, колись, чмырь, чего пришел. Может, украсть чего хотел, а?

— Нет, — замотал головой Шахов, — я…

— Гонишь! — перебил солдат и со всей дури вмазал ему по морде. Шахов упал снова.

— Дневальный! — заорал солдат, подходя к двери. Послышался грохот сапог, и в дверном проеме нарисовался дневальный.

— Че хотел, Оскал? — спросил он с почтением в голосе.

— Агеева сюда, — небрежно бросил Оскал. — Живо! Дневальный кивнул и исчез.

— Сейчас сдам тебя бойцу — он за тобой присмотрит,

— сказал Оскал Шахову, усаживаясь на подоконник и закуривая.

Шахов молча поднялся с пола и прислонился к стене, затравленно глядя на него. В коридоре опять послышался грохот сапог, и в туалет ворвался квадратный мосел со зверской, порубленной оспой в говядину физиономией.

— Че случилось?

— Возьми этого ублюдка, Агеев, — обратился к нему Оскал. — Туалет должен блестеть.

Он неторопливо встал, выбросил бычок и вышел. Тут же Агеев молча, без всяких выяснений, налетел на Шахова и принялся его дубасить. Работал он основательно. Через несколько секунд Шахов уже снова лежал на цементе, только успевая прикрывать самые уязвимые места. Минуты через две он был готов впахивать здесь целые сутки напролет, лишь бы Агеев остановился.

— Созрел? — спросил Агеев, делая паузу. Шахов истово закивал и с трудом поднялся.

— Ладно, тогда начинай. Швабры и тряпки — в углу.

Шахов безропотно вымыл очки и пол, потом — умывальник, потом — еще после нескольких ударов — пол в «предбаннике», где находилась тумба дневального.

— Все? — спросил он с надеждой.

— Ты че, гонишь?! А лестницу кто мыть будет? Шахов сполоснул тряпку и вымыл лестницу до самого низа. Агеев не отходил от него ни на шаг, хмурясь и сжимая и разжимая кулаки.

— Так, хорошо, — осмотрел вымытую лестницу Агеев.

— А теперь надо навести порядок в бытовке.

— Ну товарищ младший сержант, ну можно я уйду? — заскулил Шахов, уже ни на что не надеясь и проклиная тот миг, когда узнал, что у него есть земляк. — Ну отпустите меня, пожалуйста…

— Ах ты козел! — зарычал Агеев, размахиваясь.

Шахова спасло только то, что по лестнице спускался какой-то офицер. Смекнув, что при офицере его бить не будут, Шахов положил тряпку и бочком-бочком переместился к выходу. Агеев несколько секунд зло стрелял глазами с Шахова на офицера и обратно, потом прошипел что-то матерно-невразумительное и отвернулся.

Шахов пулей вылетел из казармы десантно-штурмового батальона и сломя голову помчался в направлении своего родного штаба тыла. Темнело. На бегу Шахов с ужасом подумал о том, что его, в общем-то, отпустили на обед, а сейчас уже скоро ужин. О приеме, который ожидал его в продслужбе, можно было только догадываться.

Но прибыв в продслужбу, Шахов обнаружил, что ошибался. Никто даже не заметил его отсутствия. В продслужбе, как это часто бывало по субботам, гуляли. («Суббота — казацкий день», — так объяснял это явление старший прапорщик Дыбенко.) Сквозь закрытую дверь Шахов услышал пьяные вскрики, шум и звяканье стекла. Кто-то фальшиво наяривал на аккордеоне. Шахов замотал головой и поморщился, так это было отвратительно.

На осторожный стук из двери вынырнул полупьяный прапорщик Дыбенко, несколько секунд тупо таращился на Шахова, потом узнал.

— Шахов, иди подбери в коридоре зампотыла. Вместе с Синим из ГСМ доставите его домой, — Дыбенко неожиданно громко икнул. — Эта… короче, Синего мы уже озадачили, он тебя ждет, — прапорщик еще немного подумал, шевеля жирными от сала губами, и добавил: — На сегодняшний вечер ты свободен. Все, исполняй.