— Ты посмотри вон на того, не хочет уступать! Тянется, а занял ведь левый ряд! Он увеличивает скорость — увидел, что ты поехал быстрее! Вот где проявляется натура человека! Ты можешь его обогнать! Давай! Ну давай же!
Как только Мерсье обгонял очередного «соперника», Люси оборачивалась, чтобы наградить его презрительным взглядом. Сидя на заднем сиденье, Франсуаза страдала от стыда и страха. Ей казалось, что годы жизни с Ивом Мерсье сделали ее мать еще вульгарнее и глупее. Она украдкой взглянула на Николя: он смотрел на дорогу, безразличный к тому, что делается и говорится вокруг него. Дождь хлестал по стеклам. Дворники без устали разгоняли воду.
— Ну вот! — вздохнула Люси. — Последний мой ребенок женится!
— Ты забыла про Анжелику, мама! — сухо заметила Франсуаза.
И тут же пожалела, что не сдержала злости. К счастью, Люси не почувствовала укола.
— И правда! — согласилась она. — Со мной остается бедный мой котеночек! Правда, если жизнь будет идти такими темпами, она может в пятнадцать лет захотеть выйти замуж за четырнадцатилетнего ученика колледжа.
— Не беспокойся, — снисходительно бросил ей Ив Мерсье. — У меня такой номер не пройдет!
— Да уж, да уж! На словах ты герой! Но стоит ей улыбнуться тебе, и ты таешь! Не отвлекайся, дорогой, там какой-то сумасшедший намерен тебя обогнать!
Ив Мерсье вдавил в пол педаль газа, выехал на середину дороги и сказал:
— Он подождет! Как и все остальные!
Он смеялся, гордо отведя назад плечи и глядя прямо перед собой.
— В любом случае, я очень счастлива за моего Жан-Марка, — продолжила Люси. — Валери очаровательна, и Шарнере как будто очень к нему расположены. Какой красивый у них дом! Иметь что-то подобное в сорока километрах от Парижа — мечта каждой женщины!..
«В таком случае, должно быть, я не женщина!» — подумала Франсуаза, сжимая руки в кулаки. Дождь почти прекратился. Из тумана выплывали серые дома. Грязный, мокрый, извилистый Париж проглотил поток машин.
— Где вас высадить? — спросил Ив Мерсье.
Студия Клебера Бодри находилась недалеко от площади Перейры, но Франсуаза, чье терпение истощилось, попросила остановить машину у Ворот де ла Шапель. Она готова была продолжить путь на метро — только бы не слушать рассуждения матери. Стоя рядом с Николя на тротуаре, она смотрела вслед сорвавшейся с места машине.
— Я представлял себе твою мать иначе, — сказал Николя. — Ты на нее совершенно не похожа! — Помолчав, он добавил очень серьезно: — А вот машину твой отчим водит хуже некуда!
Сидя на стуле в глубине зала среди десятка зрителей, Франсуаза скучала. Юноши и девушки, игравшие перед разношерстной публикой, были банальны до невозможности. В их устах Мюссе, Мариво, Расин и Бомарше превращались в пресную кашу. Машинисточки, голодные студенты, праздные «папины» дочки, служащие из крупных магазинов… Неужели они всерьез надеются выйти однажды на подмостки сцены? Франсуазе казалось, что она на их месте давным-давно бросила бы занятия в студии. Но чем больше критиковал и высмеивал их Клебер Бодри, тем сильнее им хотелось преуспеть. Сидя на полу среди товарищей по студии, Николя ждал своей очереди. Франсуаза даже со спины угадывала его напряженное внимание и неуверенность. Его скудный репертуар ограничивался отрывком из «С любовью не шутят», который они с Алисией репетировали сотни раз. Франсуаза запаслась терпением, чтобы выслушать этот текст в сто первый раз, но внезапно Клебер Бодри распрямился во весь свой небольшой рост, откинул назад гриву желто-серебряных волос и объявил, что прослушивание классических отрывков на сегодня окончено и сейчас все займутся «психодрамой». При этих словах по аудитории прокатилась волна невольного облегчения и радости. Николя подошел к Франсуазе и объяснил ей, что, заставляя своих учеников импровизировать драматические диалоги на заданную тему, мэтр учит их «выворачивать кишки».
— Это упражнение называется «Истина», понимаешь? — спросил он. — Не думаю, что до меня дойдет очередь…
Он снова сел на свое место, подложив под себя ноги, рядом с Алисией, нервно расчесывавшей волосы.
По команде Клебера Бодри юноша и девушка вышли в центр круга и начали осыпать друг друга оскорблениями, изображая сцену супружеской ссоры. Они подыскивали слова, вздыхали, размахивали руками. Наконец они остановились, поскольку вдохновение иссякло. Сменившая их пара проявила не больше оригинальности, разыгрывая отъезд человека на опасную автомобильную гонку.
Франсуаза смотрела на этих незнакомцев, двигавшихся в круге света, и спрашивала себя, что она делает здесь, в этой бедной студии с голыми стенами и огромным окном. Лучше ей было пойти домой и поработать… Она должна каждый день печатать двойную норму, если хочет освободиться к приезду Александра. Она попыталась представить его себе в далекой незнакомой стране; в мозгу вперемешку мелькали виды со старых почтовых открыток и кадры из документальных фильмов: разрушенные дворцы, церкви с разноцветными куполами, бескрайние степи, многолюдные улицы, тройки на снегу, ораторы, зажигающие толпу, военные парады на Красной площади… И посреди всей этой круговерти — Александр… Вот он идет, с кем-то спорит, счастливый оттого, что вернулся к своим. Он ел все русское, пил по-русски, думал по-русски, у него были русские мечты и русские сны…
Неузнаваемо изменившийся голос Николя вывел ее из задумчивости: по заданию Клебера Бодри он должен был признаваться жене, что проиграл все деньги, которые они отложили на отпуск. Жену изображала Алисия — застывшая в воображаемом гневе, с пустым взглядом и прилипшими ко лбу волосами.
— Это ужасно! — лепетал Николя. — У нас нет ни су! По моей вине!
— Боже мой! — восклицала Алисия. — Но как же ты мог?
Николя, бессильно разведя руки, пробурчал:
— Как я мог! Как я мог!..
Маленький круглый прожектор освещал их сбоку. Всем было совершенно очевидно, что артисты не знают, как завершить «психодраму».
Лицо Николя было расстроенным. Катастрофа. Все кончено. У Франсуазы сжалось сердце. Клебер Бодри уже поднял руку, чтобы остановить этюд, но тут Николя, движимый внезапным озарением, снова заговорил:
— Когда тебя захватывает этот вихрь, сопротивляться невозможно! — воскликнул он. — Клянусь, когда я пришел в казино, то был холоднее льда и тверже мрамора! Я просчитал все риски, записал все комбинации!..
Увлеченный собственным рассказом, Николя выдумывал события и сразу же переживал их. Лицо его искажалось от боли и угрызений совести, в глазах блестели настоящие слезы. Напрасно Франсуаза говорила себе, что это обычное актерское упражнение, — то, как легко Николя изображал печаль, любовь и раскаяние, заставляло ее задаваться вопросом, бывает ли он искренен в обычной жизни. Франсуаза была удивлена, она чувствовала грусть, ей было почти стыдно за Николя. Он заикался, стоя на коленях перед Алисией:
— Прости меня! Я больше никогда не буду играть! Я негодяй! Последний из мерзавцев!..
— Стоп! — скомандовал Клебер Бодри.
Николя поднялся, отряхнул пыль с коленей и улыбнулся в ожидании приговора.
— Неплохо, — продолжил Клебер Бодри, кладя руку ему на плечо. — Если бы ты вдвое сбавил обороты, было бы просто прекрасно. Необходима более тонкая внутренняя игра. Та же страстность, но более сдержанная, отфильтрованная. Понимаешь?
Николя кивнул, сказал, что в следующий раз будет сдержаннее, и сел рядом с Франсуазой. На смену им с Алисией за «психодраму» взялись следующие двое студентов.
— Понравилось? — спросил он.
— Ну… да, — не слишком уверенно ответила Франсуаза.
— Тихо там, сзади! — крикнул Клебер Бодри.
Николя втянул голову в плечи, подмигнул Франсуазе и, перешагивая через сидящих на полу товарищей, вернулся на свое место. Чуть позже к Франсуазе подошла Алисия.
— Ты это видела? — прошептала она.
Она протянула ей иллюстрированную газету и отошла, тихая, как тень. Франсуаза раскрыла «Нежный взгляд» и на второй странице узнала на фотографии Николя. Смуглолицый и напомаженный, он объяснялся с пышнотелой волоокой блондинкой. Текст помещался в белых треугольниках над их головами. «Доверься мне, дорогая! Меньше чем через неделю ты будешь есть на золоте», — говорил Николя. «Как ты этого добьешься? — вопрошала его партнерша. — Ты молодой офицер, и у тебя есть только твое жалованье!» Он — в ответ, мерзко хихикая: «Я покидаю армию. Я буду очень много зарабатывать!» Фотороман назывался: «Чем больше ты меня обманываешь, тем сильнее я тебя люблю. Правдивая история». Франсуаза сложила газету со смутным чувством неловкости.
