— А значит, нам пора наконец определиться.

— Но мы вроде бы все решили.

— Возможно, только никто, кроме нас, об этом не знает. Так дальше продолжаться не может. Мама меня измучила, а отец делает вид, будто его все это не касается. С меня хватит!

Жан-Марк сделал глоток вина и промокнул губы бумажной салфеткой. Живительно, но подобного рода разговоры возникали между ними как раз в те моменты, когда он меньше всего этого ждал. Только что небо было ясным, горизонт чистым и ничто не предвещало грозы, но вдруг, в одно мгновение, со всех сторон набегали облака и слышались раскаты грома. Необходимость оправдываться вызывала у Жан-Марка отвращение — скорее всего потому, что совесть была нечиста. Не так давно смирившись с идеей женитьбы, он стал воспринимать ее как очередной этап, как пункт программы по достижению цели.

— Ты же сама говорила, что лучше подождать до весны, чтобы можно было устроить помолвку в Шантийи[10], — пробормотал он.

— Вот именно! И весна уже не за горами! Можно было бы назначить помолвку на апрель, сразу после Пасхи, а свадьбу сыграть в мае.

— Как хочешь!

— Можно подумать, что я заставляю тебя жениться силком! — смеясь, заметила Валери.

Какое-то время они продолжали есть молча, потом Жан-Марк вдруг спросил:

— А на моем месте ты бы думала о свадьбе?

— Ну уж нет! — ответила Валери. — Я не такая дура! Но у меня другой характер. Если бы я была мужчиной, независимость была бы для меня превыше всего! А с тобой всегда кто-то должен быть рядом, иначе ты пропадешь. Нравится тебе это или нет, но ты из породы мужей! Успокойся, в нашем с тобой браке все будет очень демократично.

— Вот это мило!

— А разве ты сам не этого хочешь?

— Этого.

— Понимаешь, я выхожу замуж, чтобы освободиться. У нас с тобой будет что-то вроде свободного союза.

Валери положила вилку поперек тарелки, в которой еще оставалась добрая половина макарон, и вздохнула:

— Я больше не могу.

Потом она взяла ломтик хлеба и, намазав его горчицей, с жадностью откусила.

— Как ты можешь есть такую гадость? — удивился Жан-Марк.

— Это божественно!

Валери ужасно раздражала Жан-Марка, но, что удивительно, несмотря на все ее недостатки, он уже не мог без нее обходиться. Ему не удавалось припомнить, в какой точно момент он окончательно смирился с перспективой женитьбы. Все происходило постепенно, изо дня в день, от встречи к встрече. В нужную минуту Валери всегда оказывалась рядом, всегда под рукой. Жан-Марк и не подозревал, что она опутывает его своими сетями. Опутывает нежно, медленно, но очень крепко. В один прекрасный день он вдруг осознал, что не может больше ни пошевелиться, ни вздохнуть. При этом он был, скорее, пленником привычек, чем данных обещаний. Жениться Жан-Марк совершенно не хотел. Он просто подчинился обстоятельствам, отдавая себе отчет в том, что свадьба, видимо, должна стать логическим завершением их дружбы. Но мысль о выгоде, которую влекло за собой это решение, тоже была ему не чужда, хотя оттого, что он принимает во внимание и материальную сторону дела, Жан-Марку становилось как-то не по себе. С другой стороны, что ему делать? Не может же он отказаться от Валери только потому, что у нее состоятельные родители. Она говорила, что ее отец не прочь взять его к себе на фирму, в юридический отдел. В этом случае Жан-Марк имел бы возможность полдня работать в бюро, а все остальное время готовиться к экзаменам. Со временем можно было бы подумать и о диссертации: вначале — на степень лиценциата[11], потом — докторской. Он словно стоял со связанными ногами на краю пропасти, а внутренний голос нашептывал ему: «Ну, давай, прыгай! Прыгай! Вот увидишь, ты не разобьешься, ты полетишь!» Жан-Марк с удовольствием доел остатки своих спагетти.

— Ну, что? Надо решаться, дорогой мой! Когда ты поговоришь с моими родителями?

Жан-Марка охватила паника, он не знал, что ответить.

— Какой же ты можешь быть занудой, — вздыхая, выдавил он из себя.

— Занудой?! — воскликнула Валери, насупив брови. — Это уж слишком! Объяснись-ка!

Жан-Марк разозлился, его пробирала дрожь. Пойманный в ловушку, он высоко поднял голову. Это было восстание раба.

— Я сам решу, когда и что мне делать, — проговорил он. — А если ты будешь мне надоедать, то я вообще не пойду к ним.

Валери вытянула сигарету из лежащей на столе пачки Жан-Марка и взглядом попросила дать ей прикурить. Он щелкнул зажигалкой. Это Валери ему ее подарила. Позолоченная, с тонкой гравировкой. Из зажигалки вырвался язычок пламени. Валери на секунду склонилась к огню и выпрямилась. Ее лицо было спокойным и строгим.

— На этот раз, мой дружочек, ты перешел все границы. Ты что думаешь, я долго буду терпеть все эти выкрутасы? Шаг вперед, два шага назад. Может быть, тебя это и забавляет, но меня-то уж точно нет!

— Ладно, не сердись, — внезапно смягчившись, сказал Жан-Марк. — Вполне естественно, что я раздумываю. Для меня это очень важное решение.

— А для меня что, не важное?

— Ну, не такое.

— Потому что ты считаешь себя блестящей партией, а меня — так себе, второсортным товаром!

— Не говори глупостей. Я имел в виду, что для девушек брак — это цель жизни.

— А для юношей средство?

— Нет, но молодые люди не строят все свое будущее на браке.

— Будь спокоен, девушки тоже не строят.

— Но в какой-то мере все-таки…

— Не в наше время, дорогой мой. Ты отстал от жизни!

Официантка принесла им меню. Все еще злясь, Валери заказала себе апельсиновый десерт. Жан-Марк взял чашку кофе «эспрессо». Эта ссора утомила его. Будучи от природы мягким и покладистым, он терпеть не мог сложных ситуаций, громких жалоб и упреков. Он предпочитал недосказанность, намеки, полутона. Неужели своими дурацкими капризами Валери испортит ему сегодняшний вечер?

А ведь он уже заранее предвкушал удовольствие, которое получит от концерта. Бетховен, Бах… Валери продолжала есть свой апельсиновый десерт, зачерпывая его самым кончиком чайной ложки.

— Ну как, вкусно? — спросил Жан-Марк.

— Тебе-то какое дело? — надменно ответила Валери.

Он взял ее за руку и сказал:

— Я поговорю с твоим отцом в следующую субботу. Ты довольна?

— Мне наплевать!

Какое-то время они холодно смотрели друг на друга, а потом, чуть поколебавшись, дружно расхохотались.

Поток звуков словно покрывалом накрыл Жан-Марка и, подхватив, унес в такую невероятную высь, что на глазах у него выступили слезы. Он мельком взглянул на Валери. Под аллегро из Тройного концерта до мажор Бетховена она, должно быть, размышляла об их будущем. Они сидели на самой верхотуре, где места были дешевле.

Раньше, когда Жан-Марк бывал здесь вместе с Кароль, он всегда брал билеты только в партер. Она ни за что не согласилась бы сидеть на плохих местах. Он вспомнил тот день, когда она заставила его уйти в начале антракта, потому что у нее якобы разыгралась мигрень. Валери никогда так не поступит, можно не опасаться! У каждой из них была своя манера слушать. Музыка обволакивала Кароль. Казалось, проникая сквозь поры ее кожи, звуки пронизывают все ее существо, и от этого Кароль становится еще более таинственной и женственной. Что же до Валери, то лившаяся со сцены мелодия как бы наталкивалась на нее и, не задерживаясь, обтекала, точно кусок прекрасного белого мрамора. Она слушала старательно, но равнодушно. Вслед за оркестром основную тему по очереди подхватывали и с изысканной утонченностью развивали солирующие инструменты: фортепьяно, скрипка и виолончель. Каждый раз, когда вновь слышался лейтмотив, у Жан-Марка сладко щемило сердце.

Он не виделся с Кароль с того дня, когда они случайно встретились в саду клиники. На ней тогда был серо-бежевый плащ с воротником из выдры. И все вокруг тоже было серым: и небо, и земля, и деревья, и старая каменная стена. Она улыбнулась ему: «Здравствуй, Жан-Марк». Взгляд ее серых, цвета мокрого асфальта, глаз был ласковым и грустным. В этом взгляде читалась напрасная мольба, прощание с прошлым и в нем, как в зеркале, отразились все бессонные ночи Жан-Марка. Ночи, когда он не мог уснуть, представляя себе ее немного увядшее, печальное лицо с приоткрытым чувственным ртом. Какой элегантный плащ! А как прелестно ее короткое синее пальто! И меховой жакет из оцелота, и костюм цвета увядшей листвы. Жан-Марк помнил все ее платья. Он мог бы с закрытыми глазами описать содержимое ее шкафов, шкатулки для драгоценностей. И в то же время ему случалось забыть, во что днем раньше была одета Валери. Ну и что? Это ничего не значит! Ведь женщину любят не за ее туалеты.