Июль 1908 Дедово Перед грозой Увы! Не избегу судьбы я, Как загремят издалека Там громовые, голубые, В твердь возлетая облака, Зане взволнованные силы Их громовой круговорот, — Над бездной мировой могилы Молниеблещущий полет. В поток быстротекущей жизни, В житейский грозовой туман, Забыв о неземной отчизне, Низринулся, и всё — обман. Увы! Не избегу судьбы я. И смерть моя недалека. И громовые, голубые В дверь возлетают облака. 1908 Дедово Рок Твердь изрезая молньи жгучей Копиевидным острием, Жизнь протуманилась — и тучей Ползет в эфире голубом. Всклубились прошлые годины Там куполами облаков. А дальше — мертвые стремнины В ночь утопающих веков. За жизнь, покрытую обманом, Ужалит смертью огневой Повитый ледяным туманом Тучегонитель роковой. Восстанет из годин губитель В тумане дымно грозовом, Чтоб в поднебесную обитель Тяжелый опрокинуть гром. Копиеносец седовласый, Расплавленное копие, В миг изрывая туч атласы. На сердце оборви мое. Июль 1908 Дедово Просветление Ты светел в буре мировой. Пока печаль тебя не жалит. Она десницей роковой В темь изначальную провалит. Веселье xмельное пьяно. Всё мнится что восторг пронижет. Гортань прохладное вино Огнистою cтpyею лижет. Испил: — и брызнувший угар Похмельем пенистым пылится. И кубок ядовитых чар, Опорожненный, чуть дымится. Нет, он меня не обожжет: Я возлюбил души пустыню. Извечная, она лиет Свою святую благостыню. Извечная, она, как мать, В темнотах бархатных восстанет. Слезами звездными рыдать Над бедным сыном не устанет. Ты взору матери ответь: Взгляни в ее пустые очи. И вечно будешь ты глядеть В мглу разливающейся ночи. Вот бездна явлена тоской, Вот в изначальном мир раздвинут… Над бездной этой я рукой Нечеловеческой закинут. Ее ничем не превозмочь… И пробегают дни за днями; За ночью в очи плещет ночь Своими смертными тенями. * * * Вздохнешь, уснешь — и пепел ты, Рассеянный в пространствах ночи… Из подневольной суеты Взгляни в мои пустые очи, — И будешь вечно ты глядеть, Ты, — бледный, пленный, бренный житель — За гранями летящих дней В теней прохладную обитель… 1907
Париж Время («Еще прохладу струй студеных…») Еще прохладу струй студеных Не иссушил жестокий круг… Здесь, в переливах я зеленых — Твоих, необозримый луг. Ветров раскатистые гулы. Всё где-то это видел взор. Всё тот же топчет дед сутулый Рассыпчатый цветов ковер. Проходит дед стопою лютой. Пройди — но цвет полей не тронь… Идет: на плуг ложится круто Шершавая его ладонь. Необозримых пашней пахарь — Над зацветающей весной… Круговоротов грозных знахарь, Яви же жирный перегной. Для прозябанья мыслям-зернам! Воскинь секущим острием Над луговым, корнистым дерном Хаоса мрачный чернозем! Косматые склонил седины. Прости же, непопранный луг! Взрезает мягко дерновины Лениво лязгающий плуг. Онучею истопчет хворост И гребни острые кремней. Над бархатами свежих борозд Да всходит свежесть зеленей. Так лет мимотекущих бремя Несем безропотные мы, Когда железным зубом время Нам взрежет бархат вечной тьмы. Ты скажешь день; и день обманет. Он — вот: но голову закинь — Гляди: и в хмурый сумрак канет Его сапфировая синь. 1907 Петровское Посвящения Льву Толстому Ты — великан, годами смятый. Кого когда-то зрел и я — Ты вот бредешь от курной хаты, Клюкою времени грозя. Тебя стремит на склон горбатый В поля простертая стезя. Падешь ты, как мороз косматый, На мыслей наших зеленя. Да заклеймит простор громовый Наш легкомысленный позор! Старик лихой, старик пурговый Из грозных косм подъемлет взор, — Нам произносит свой суровый, Свой неизбежный приговор. Упорно ком бремен свинцовый Рукою ветхою простер. Ты — молньей лязгнувшее Время — Как туча градная склонен: Твое нам заслоняет темя Златистый, чистый неба склон, Да давит каменное бремя Наш мимолетный жизни сон… Обрушь его в иное племя, Во тьму иных, глухих времен. |
