5 Забыт теперь, разрушен храм, И у дорической колонны, струя священный фимиам, блестит росой шиповник сонный. Забыт алтарь. И заплетен уж виноградом дикий мрамор. И вот навеки иссечен старинный лозунг «Sanctus amor». И то, что было, не прошло… Я там стоял оцепенелый. Глядясь в дрожащее стекло, качался лебедь сонный, белый. И солнца диск почил в огнях. Плясали бешено на влаге, — на хризолитовых струях молниеносные зигзаги. «Вернись, наш бог», — молился я, и вдалеке белелся парус. И кто-то, грустный, у руля рассыпал огненный стеклярус. Ноябрь 1903 Москва Гном 1 Вихрь северный злился, а гном запоздалый в лесу приютился, надвинув колпак ярко-алый. Роптал он: «За что же, убитый ненастьем, о Боже, умру — не помянут участьем!» Чредою тягучей года протекали. Морщинились тучи. И ливни хлестали. Всё ждал, не повеет ли счастьем. Склонился усталый. Качался с участьем колпак ярко-алый. 2 Не слышно зловещего грома. Ненастье прошло — пролетело. Лицо постаревшего гнома в слезах заревых огневело. Сказал он «Довольно, довольно…» В лучах борода серебрилась. Сказал — засмеялся невольно, улыбкой лицо просветилось. И вот вдоль заросшей дороги Неслась песнь старинного гнома: «Несите меня, мои ноги, домой, заждались меня дома». Так пел он, смеясь сам с собою. Лист вспыхнул сияньем червонца. Блеснуло прощальной каймою зеркальное золото солнца. 1902 Серенада Посвящается П.Н. Батюшкову Ты опять у окна, вся доверившись снам, появилась… Бирюза, бирюза заливает окрестность… Дорогая, луна — заревая слеза — где-то там в неизвестность скатилась. Беспечальных седых жемчугов поцелуй, о пойми ты!.. Меж кустов, и лугов, и цветов струй зеркальных узоры разлиты… Не тоскуй, грусть уйми ты! Дорогая, о пусть стая белых, немых лебедей меж росистых ветвей на струях серебристых застыла — одинокая грусть нас туманом покрыла От тоски в жажде снов нежно крыльями плещут. Меж цветов светляки изумрудами блещут. Очерк белых грудей на струях точно льдина. это семь лебедей, это семь лебедей Лоэнгрина — Март 1904 Москва Одиночество («Сирый убогий в пустыне бреду…») Сирый убогий в пустыне бреду. Все себе кров не найду. Плачу о дне. Плачу… Так страшно, так холодно мне. Годы проходят. Приют не найду. Сирый иду. Вот и кладбище… В железном гробу чью-то я слышу мольбу. Мимо иду… Стонут деревья в холодном бреду… Губы бескровные шепчут мольбу… Стонут в гробу. Жизнь отлетела от бедной земли. Темные тучи прошли. Ветер ночной рвет мои кудри рукой ледяной. Старые образы встали вдали. В Вечность ушли. Апрель 1900 Москва Утешение Скрипит под санями сверкающий снег. Как внятен собак замирающий бег… Как льдины на море, сияя, трещат… На льдинах, как тени, медведи сидят… Хандру и унынье, товарищ, забудь!.. Полярное пламя не даст нам уснуть… Вспомянем, вспомянем былую весну… Прислушайся — скальды поют старину… Их голос воинственный дик и суров… Их шлемы пернатые там, меж снегов, зажженные светом ночи ледяной… Бесследно уходят на север родной. 1901 Жизнь («Сияя перстами, заря рассветала…») Посвящается Г.К. Балтрушайтису 1 Сияя перстами, заря рассветала над морем, как ясный рубин. Крылатая шхуна вдали утопала. Мелькали зубцы белых льдин. Душа молодая просила обмана. Слеза нам туманила взор. Бесстрашно отчалил средь хлопьев тумана от берега с песней помор. Мы сдвинули чащи, наполнив до краю душистым, янтарным вином. Мы плакали молча, о чем, я не знаю. Нам весело было вдвоем. |
