— Я бы с удовольствием, Шелл. К сожалению, не могу.

— Не можешь?

— Меня уже пригласили.

— Пригласили? Но ты… я… мы… я думал…

— Он позвонил несколько минут назад. Если бы ты объявился на десять минут раньше, я бы с радостью сказала «да». Тебе не следовало оставлять меня одну на все утро.

— Оставлять одну? Дорогая, я думал… С кем ты идешь?

— Я не должна разглашать.

— Не должна? Что это значит?

— Он попросил меня никому не сообщать, только и всего. Сюрприз. Он зайдет за мной около двенадцати и объяснит подробности. Думаю, это какая-нибудь особая церемония и я буду в ней участвовать.

— Послушай, а если он предложит тебе выпрыгнуть из пушки вместе с фейерверком…

— Не беспокойся.

— Не стоит доверять мужчинам.

— Я знаю, — засмеялась она.

Мы опять обменялись милыми и приятными глупостями, о которых я умолчу. Наконец Мисти сказала:

— Все, я кладу трубку. В любом случае увидимся на собрании. Я уже выхожу.

— Да, хорошо, я займу тебе место.

— Я буду сидеть с Саймоном Лифом.

— Ты меня избегаешь?

Ее смех напоминал весенний говорливый ручеек.

— Не совсем. Увидимся позже, Шелл. — Она добавила еще несколько нежных слов, и я положил трубку, продолжая улыбаться — и недоумевать, с кем же она идет на церемонию. И почему это обстоятельство нужно скрывать.

Время приближалось к одиннадцати, и я помчался в зал заседаний, где вот-вот должно было начаться заведомо занудное собрание. Я оказался прав: оно уже начиналось и было впрямь невероятно занудным.

Я познакомился с другими судьями, в частности с модельером из Нью-Йорка с тонкими усиками, напоминавшими зубочистку, которой отшлифовали слишком много зубов, и его прославленной моделью, которая была чуть ниже меня и весила чуть больше, чем моя левая нога. Я подумал, что она носит бюстгальтер исключительно для тепла, как некоторые используют лейкопластырь, чтобы скрыть мелкие прыщики. Я не представлял, как они собираются голосовать и за кого. Но оставались еще восемь судей, включая Мисти, Саймона Лифа и меня, так что, надеюсь, конкурс все-таки окажется впечатляющим зрелищем.

Пришла Мисти — с Саймоном Лифом. Она мне улыбнулась, но не сказала ни слова, а он кивнул и вежливо поздоровался: «Доброе утро, Скотт». Они заняли свои места, продолжая оживленно беседовать.

Я попытался было привлечь внимание Мисти, ничего не добился и сел на свое место. В десяти футах от Мисти. Все шло не так, как мне бы хотелось. Может, на мне лежит проклятие?

Кто-то раздал папки с правилами оценки различных частей женской анатомии. Довольно интересно, надо заметить, хотя у меня свое мнение и свои критерии. Вскоре появился Орманд Монако, призвал всех к тишине и произнес небольшую речь. Он рад, что мы все согласились помочь в проведении этого крупного мероприятия; он не сомневается, что каждый из нас сделает все возможное для того, чтобы открытие «Кублай-хана» превратилось в грандиозное празднество, а конкурс талантов прошел весело и радостно. Потом он представил мистера Лифа, который скажет несколько слов, а сам отправился продолжать подготовку к церемонии открытия.

Саймон Лиф вышел на середину зала заседаний, встал за небольшую трибуну и оглядел нас с видом человека, который первым заметил сквозь туман берега Северной Америки.

— Достоинство, — провозгласил он. Он продолжал осматривать пенящиеся волны, раскинувшиеся просторы, скалистые горы. — Достоинство, — повторил он.

«Это еще, надо полагать, не все», — подумал я. Я наклонился вперед и снова сделал попытку перемигнуться с Мисти. И опять безуспешно.

— Достоинство! — выкрикнул что было мочи Саймон Лиф.

Ну и речь. Может, он следует старинному совету, который гласит: «Расскажи, о чем собираешься говорить, потом расскажи, о чем ты говоришь, а потом расскажи, о чем ты говорил». О, я понял. Мы все поняли.

— Вот что я хотел вам сказать сегодня, — заявил Саймон Лиф. — Все мое сообщение заключается в одном слове.

«В трех словах», — мысленно поправил я.

— Мы провели тщательную подготовку, — продолжал он, — чтобы все мероприятия, начиная с церемонии открытия сегодня в полдень и заканчивая вечерним конкурсом, прошли гладко и профессионально. Все наши действия должны быть проникнуты духом достоинства, аурой хорошего вкуса, окрашены благородным румянцем так, чтобы никто, даже самый придирчивый критик, не мог обвинить нас в непристойности.

«Тебе следовало бы закончить там же, где ты начал», — хотелось посоветовать мне мэтру. Судя по всему, Лиф принадлежал к тому типу людей, для которых звук собственного голоса слаще небесной музыки. Хотя, возможно, я был к нему не совсем объективен.

— На нас смотрит весь мир! — воскликнул он. — Вероятно, никто не запомнит то, что мы тут говорим, но то, что мы делаем… Ах. — Он сбился с текста. — Ах, ах.

Лиф потер лоб, словно стараясь достучаться до забытых фраз. Может быть, с того места, где он стоял, он прозревал не только калифорнийское побережье, но и Южную Америку. Очевидно, он был дальнозорким человеком.

— То, что мы делаем, отзовется во всех уголках, в каждой щелке — во всем мире. На нас лежит огромная ответственность. Каждый из нас, вместе и по отдельности, представляет «Куб-лай-хан» — этот цветок юности, жизни, яркой сексуа… э-э-э… юной, невинной женственности. И, — он направил указующий перст куда-то в небо, — и… «Саймон Лиф продакшнс»!

А, так вот где собака зарыта. Но мне было непонятно, как каждый из нас вместе со всеми может совершить что-нибудь такое, что где-то, в какой-то щелке отзовется. Теперь мне действительно стало интересно.

Он говорил еще целую минуту. Особо подчеркнул, что среди судей не должно быть никакого веселья — и, уж конечно, никакой выпивки, по крайней мере до вынесения оценок. Мы должны предстать перед «всем миром» облаченные в святые одежды беспристрастности, воплощать собой мудрость и благочестие монахов, богомольцев и ангелов, для того чтобы весь мир узнал, что «Кублай-хан» — этот цветок женственности — и «Саймон Лиф продакшнс» представляют собой само… — Он глубоко вздохнул, закатил очи горе, тряхнул головой: — Достоинство!

Естественно, это было кульминацией собрания. После захватывающей речи Саймона Лифа деловые инструкции — время и место нашей встречи перед началом конкурса, список призов и тому подобное — казались безумно скучными. Наше действо закончилось к половине двенадцатого, и после неудачной попытки вырвать Мисти из лап Саймона Лифа, нашего современного Демосфена, я ушел.

Комната Лиссы Велдон находилась в северном крыле «Хана», и я не стал ей звонить, а направился прямиком туда, набрав по дороге полные легкие чистого, свежего воздуха. Я нажал кнопку на двери номера 218, и мое сердце слегка зашлось.

На этот раз она оказалась дома.

Дверь немного приоткрылась, и на меня уставился черный глаз с зелеными крапинками.

Но вот глаз широко распахнулся со своим обычным выражением удивления, и она открыла дверь со словами:

— Шелл, радость моя. Я думала, это Булл. Хотя для него еще слишком рано.

— Может быть, сейчас слишком рано и для меня.

Видимо, она вылетела из-под душа — на ее коротких черных волосах сверкали и переливались алмазными горошинами капельки воды. Влага поблескивала на шелковистой коже плеч, шеи и верхней части груди — остального не было видно, потому что она прижимала к себе пушистое белое полотенце, которое явно схватила на бегу.

Хотя бы одно из моих здешних умозаключений оказалось правильным, его подтвердила и Лисса:

— Я только что из душа. Собираюсь на перерезание ленточки. Заходи.

— В душ?

Она хихикнула:

— Можешь помыться, если хочешь. А я уже все.

— Вообще-то меня уже умыли. Но я, пожалуй, войду.

И я вошел.

— Быстро закрой дверь, — приказал я, — иначе нас затопчут в толчее.

— В толчее?

— За нами могут наблюдать из коридора. Ворвется толпа. Закрой и забаррикадируй дверь, придвинь к ней кровать. Я пристрелю первых шестерых.