Сардиса застрелили около четырех часов тридцати минут — во всяком случае, в это время поступил звонок в полицию с сообщением о выстреле; 4.28, насколько я помню.

Главными подозреваемыми были Орманд Монако, Джерри Вэйл, Уоррен Фелпс и Булл Харпер, если только Джин и Сардиса не убил какой-нибудь человек со стороны. Булла можно сразу исключить. Он никого не убивал. Только не при помощи пистолета. Во-первых, я верю, что он вчера встретился с Лиссой вскоре после полчетвертого и уж точно до того, как поступило сообщение о выстреле; далее, если бы это Булл убегал по Мшистой горе, я бы непременно обратил внимание на его рост и комплекцию. Нет, это точно не Булл.

Значит, остаются Джерри, Орманд и Уоррен. И может быть, сама Нейра Вэйл, хотя это маловероятно. Нужно поговорить с Нейрой при первой возможности.

Вернемся к Джин — с нее все началось.

Она была замужем и в «Хане» увидела мужа, с которым давно не живет. По словам Фелпса, тот бросил ее, слинял, прихватив ее деньги. По словам же Мисти, Джин утверждала, что они просто не живут вместе.

Мисти… Опять что-то шевельнулось в подкорке. И беспокойство стало нарастать.

Почему, что, когда? Надо сосредоточиться. Я вспомнил свой первый «допрос» Мисти вчера вечером. А потом мы разыграли повторный «допрос» в присутствии Орманда Монако и Джерри Вэйла…

И вдруг, как маленький, юркий червячок, в мои извилины вползла одна реальная мыслишка: «Если бы убийцей оказался Вэйл или Монако и услышал, как Мисти отвечает на мои вопросы во время этого псевдодопроса…»

Я почти понял.

Рявкнуть бы, чтобы эти люди, наконец, заткнулись. Ну разве можно сосредоточиться в такой обстановке? Я посмотрел на часы. Без четырех минут двенадцать. Очень скоро все как один соберутся у входа в отель на грандиозную, потрясающую, полную великого достоинства церемонию, на которой будут произносить речи и перережут ленточку. Долгожданное открытие сказочного «Кублай-хана». Политики и знаменитости будут говорить речи и фотографироваться под музыку. Может быть, даже губернатор штата согласится сказать несколько тысяч слов. Да, зрелище предполагается впечатляющим. И все придут туда. Кроме Булла. И Лиссы. И меня, разумеется.

Итак, вернемся к Вэйлу и Монако. Хорошо, допустим, один из них убийца — и напал на меня, попытался лишить жизни прошлой ночью. Были ли у этого человека какие-нибудь причины, мотивы для убийства Мисти? И если были, то почему он не попытался убрать ее той же ночью? Если мой ход рассуждений верен, так и должно было случиться. Только… Ну конечно. Ведь прошлую ночь Мисти провела со мной.

Я уже не мог не думать о Мисти. Мое беспокойство все нарастало, по спине пополз противный холодок. Я все еще не знал почему, но понимал: раз меня охватывает страх, значит, для этого есть причина. Она сидит где-то глубоко в подсознании, а может быть, отошла на задний план из-за событий последних минут; но эта причина существует, и она реальна.

Одну секунду. Попробуем зайти с другой стороны. Предположим, только предположим, что существует какое-то лицо, у которого есть причина и есть мотив убить не только меня, но и Мисти тоже. Кем бы могло быть это лицо и почему ему необходимо избавиться от нас обоих? Я почти нашел ответ и тут же подумал о другом.

Прошлая ночь как нельзя лучше подходила для убийства Мисти Ломбард — если бы не я. Темнота, и никого вокруг. И тут вползла еще одна мыслишка, на этот раз в виде мерзкого червяка: «Совсем необязательно, чтобы было темно».

В мозгу завертелась дюжина разнообразных предположений. У меня вдруг похолодело внутри. Казалось, пот на моем теле превратился в маленькие льдинки. Я перестал дышать. Страх за Мисти комком застрял в горле. Я знал. Я не просто знал, я был уверен: это происходит сейчас. Если она еще жива, значит, это происходит в эту минуту.

Последняя мысль молнией озарила мозг: «Необязательно, чтобы было темно. Главное, чтобы никого не оказалось поблизости. Время, когда все гости и почти вся обслуга собрались у входа в „Кублай-хан“. Время, когда кто-то собирался зайти за Мисти к ней в номер, около двенадцати».

То есть прямо сейчас.

Я уставился на секундную стрелку своих часов.

Я даже не понимал, который сейчас час, я только видел, как эта маленькая стрелка движется — быстро, слишком быстро и неумолимо, словно сама смерть.

Я уже готов был выскочить из-под кровати, но вовремя одумался.

Сейчас дорога была каждая секунда, от одной секунды зависело, сможет Мисти сделать еще один вздох или нет. Мог ли я рисковать?..

Я потряс головой. У меня в мозгах образовался лихорадочный коктейль, и я не мог найти верное решение. И немедленное. Если я сейчас все испорчу, то не успею добраться до Мисти. Наверняка еще есть время, возможно самая малость, и я должен перестать думать о нем, отбросить в сторону свой страх и сделать все правильно — и в нужный момент.

Подумай об этой секунде и о следующих. Итак, я должен выскочить за дверь и пробежать через весь отель к номеру Мисти. Я подполз к самому краю кровати. И увидел свои проклятые брюки, свисающие с гладильной доски. Черт с ними.

Я не могу их взять, у меня нет времени даже на это. Если Булл меня засечет, у меня будут крупные неприятности. Ага, мне снова пришла в голову та же самая мысль, которая немного притормозила меня мгновение назад. И это хорошо. Потому что, если Булл все-таки меня засечет, он немедленно загорится желанием свернуть мне шею. И даже если я по счастливой случайности останусь в живых, мне его ни за что не образумить. У меня не будет никакой возможности что-нибудь ему объяснить.

Слава богу, я не поддался первому импульсу и не выскочил с громким шумом, что наверняка повысило бы содержание адреналина в крови у Булла, которого у него и так — в этом я нисколько не сомневался — было более чем достаточно. Нет, я обязан вести себя крайне осторожно, двигаться бесшумно, пусть даже поначалу до боли медленно, но я должен как можно ближе подобраться к двери, и только тогда я смогу прорваться.

Поэтому я, как одинокий партизан, крадущийся в тылу врага, осторожно выдвинулся из-под кровати. Я прополз еще один фут и неправдоподобно медленно, не дыша встал на колени. И тут мое колено хрустнуло.

Ну, сейчас начнется, черт побери.

И сразу после громкого щелчка раздался странный клокочущий звук, словно закуддыкала индюшка, которую ударили бамбуковой палкой.

Я не оглядывался назад. Мне совсем не хотелось оглядываться. Какого дьявола, нельзя же всегда делать только то, что ты хочешь. Я оглянулся.

Невероятно, странный индюшачий клекот исходил не от Булла Харпера. Он меня еще даже не углядел и не соображал, что происходит. Собственно, это и не имело особого значения, потому что его большая голова уже пришла в движение, и очень скоро, сейчас, он должен был увидеть меня.

А звук исходил от Лиссы, которая, увидев меня в столь нелепой позе, впала в безумное веселье. Или совершенно неуместную радость. Во всяком случае, она давилась от смеха. Пока, правда, еще не хохотала во весь голос, однако безуспешно пыталась сдержать приступ внезапного смешливого слабоумия.

Она стиснула зубы, потом ее рот приоткрылся, как будто его разжала неведомая сила, и она пропищала: «И-и-и-и, у-и-и-и, у-и-и-и». В любое другое время я бы сказал, что этот звук напоминает мне писк крошечной птички, разговаривающей со своей подружкой. Наконец она захлебнулась или подавилась своим писком, как грубо придушенный попугай.

То, что было недавно между нами, больше никогда не повторится. От понимания этого мне стало грустно. Хотя сейчас было не до веселых мыслей. Да у меня не было времени и для грустных мыслей.

Потому что свирепый большой Булл наконец повернул свою огромную башку и, широко открыв обезумевшие от изумления глаза, уставился прямо на меня.

Этого не выразить словами.

Этого не передать музыкой.

Даже десять тысяч сенаторов не смогли бы произнести об этом связную речь. Даже великие композиторы, сочиняющие симфонии, и сумасшедшие, выбивающие ритм на литаврах, были бы бессильны сыграть это.