— О да. У меня… — Он задумался, тряхнул чубчиком, потом глупо ухмыльнулся: — у меня целая орава кошек. — И расхохотался.

Все. Я уже достаточно отвлекся.

Я просто уставился мимо него, брезгливо оттопырив нижнюю губу. И в этот момент увидел в зеркале, как девушка с шоколадными глазами и сладкими губами яростно замахала рукой перед своим лицом, а потом повернулась к здоровяку.

Я услышал ее вежливую просьбу:

— Прошу прощения. Вы не могли бы не делать этого? Я скоро…

Он сидел, все так же развалившись на стуле и выставив вперед жирную ногу. Зажженную сигару он держал между большим и указательным пальцами. С ухмылкой посмотрев на нее, он небрежно бросил:

— Тебе это мешает, детка? Ну что ж, если тебе не нравится, можешь уйти. Мы живем в свободной стране.

«Наверное, один из этих умников», — подумал я. И напомнил себе — сиди тихо, ни во что не влезай, не строй из себя идиота. Я застыл на своем месте, но мое лицо против моей воли запылало, и на верхней губе выступили капельки пота. Вне всяких сомнений, мои железы начали усиленно работать из-за контраста между тем, что сказал этот жирный буйвол, и как он это сказал. И частично из-за только что завершившегося нелепого разговора с барменом.

Может, парнишка за стойкой и не походил на Геркулеса или Казанову, он даже показался мне слегка туповатым, но был приятным малым и никому не желал зла. Чего не скажешь о другом «парнишке». Ему явно не терпелось причинить зло.

Уф, в конце концов, я здесь по долгу службы. Я не могу разобрать это заведение по кирпичику. И мой белый боевой конь давно пошел на мясо. Так я внушал себе.

Девушка отвернулась, придвинулась поближе к столу — и, бог мой, ее лицо пылало.

Вместо карнавального костюма на ней было бледно-голубое вечернее платье с глубоким вырезом, открывающим высокую грудь с обольстительной темной ложбинкой. Когда она взволнованно, глубоко дышала, ее грудь ритмично поднималась и опускалась, и было в этой полуобнаженности что-то необычайно чувственное. Казалось, у нее внутри тихо напевает труба и дюжина альтовых саксофонов. Пальцами одной руки она нервно барабанила по столу.

Потом она начала оглядываться по сторонам.

Я не мог понять, что или кого она ищет. Наконец догадался. Она высматривала официантку — они все были одеты в прозрачные желтые шаровары и серебристые бюстгальтеры с золотыми змейками вокруг чашечки, которые, вероятно, символизировали смерть Клеопатры, — а когда официантка подошла к ее столику, маленькая красотка заказала еще один коктейль.

Вот те на. Девчонка явно не собиралась никуда уходить, невзирая на дым, даже на угрозу задохнуться. Мне это понравилось. Конечно, если бы она была участницей сидячей забастовки в каком-нибудь месте, куда ее не приглашали, — ну, например, курильщик сигар являлся бы хозяином отеля, — я бы сказал: «Ну и задохнись здесь». Сейчас же совсем другое дело.

Ей принесли выпивку, она поднесла стакан к губам и только начала пить, как ублюдок глубоко затянулся, придвинулся к ней поближе, так что его мерзкая морда оказалась всего в футе от ее головы, и выдохнул. Думаю, она набрала полный нос — во всяком случае, что-то произошло. Несколько секунд она действительно задыхалась, видимо от смеси спиртного и дыма.

Она кашляла и кашляла, опустив голову и закрыв рукой рот, и никак не могла остановиться, а толстяк снова затянулся, раздув щеки, и приготовился нанести решающий удар. Слезая со стула, я неуверенно сказал себе: «Не делай этого, Скотт» — и не послушался себя.

В три широких шага я оказался на месте боевых действий, положил левую руку ему на грудь, прямо у основания шеи, и толкнул его на место. Он не ожидал нападения, поэтому я без труда усадил его, но когда его задница приземлилась на стул, он вскинул голову и вытаращился на меня:

— Какого…

Изо рта вырвалось облако дыма и поплыло над его головой. Вблизи он выглядел довольно привлекательным, правда, сейчас его лицо несколько портило выражение крайнего удивления. Он оказался моложе, чем я думал. Его лицо немного расширялось кверху, но это был тот мужественный тип, от которого многие женщины сходят с ума. Глубоко посаженные глаза с нависшими над ними густыми бровями, прямой нос, полные чувственные губы, волевой подбородок. Он все еще держал сигару в правой руке. На столике рядом с ним стоял недопитый стакан пива.

Я вынул сигару из его пальцев, поднял стакан и опустил сигару в пиво. Оно зашипело и немного вспенилось. Тогда я поставил стакан обратно на стол и вернул изумленному типу сигару.

— Ах ты, сукин сын, — выдохнул он.

— Эй, полегче. Пока я всего лишь взволнован. Не выводи меня из себя.

— Что… — Он замолчал и задумался. Потом начал было угрожающе подниматься и снова притормозил. Наконец он спросил: — Какого черта ты это сделал?

Я, не скрывая издевки, ухмыльнулся:

— Мы живем в свободной стране.

Я стоял и ждал, но он, скрежеща зубами, глянул на своего приятеля и произнес:

— Слушай, по-моему, сегодня здесь собрались одни придурки.

После этих слов я развернулся и пошел к своему стулу.

Через пару минут я увидел, как здоровяк и его друг выходят в вестибюль.

А еще через минуту, когда я сидел, сердито уставившись в свой стакан и не испытывая при этом ожидаемого веселья, я услышал голос, напоминающий жужжание пчелки, шелест ветра в зеленой траве, теплый, как мартини в пустом желудке.

И этот голос просто сказал:

— Привет.

Я медленно повернулся, посмотрел на нее, и мои губы невольно растянулись в улыбке.

— Что вы сказали?

— Просто «привет».

Вполне достаточно. Она произнесла это так, как всегда было принято в южной Калифорнии.

Думаете, я не разглядел ее и она только показалась мне такой красавицей? Так вот, позвольте вам доложить: до этого я видел ее как сквозь мутное стекло.

Вблизи она оказалась мягкой и горячей. Кожа — гладкая, как шелк, глаза — темные, почти черные, с зелеными крапинками цвета мокрого мха, или морской волны, или изумрудов. Они были большими и круглыми, и этот удивленный взгляд придавал ей вид девственной невинности — но только пока вы смотрите в ее глаза. Если вы опустите взгляд чуть ниже, то увидите то место, где умирает девственница и рождается вакханка.

Ее губы распускались ярким, плотоядным цветком — ловушка и гибель для мужчин; эти жаркие губы молча испепеляли вас, они зовуще шевелились, словно вспоминая долгие, страстные поцелуи; эти губы были пухлыми и влажными, казались мягкими, сладкими и неотразимыми на распутном лице. Не верите? Друзья мои, это надо было видеть.

Ее лицо находилось в шести дюймах от моего. Я поднялся во весь свой рост и подошел к ней почти вплотную, глядя на красотку сверху вниз.

Я наклонился еще ближе и, продолжая улыбаться, спросил:

— Надеюсь, твой привет означает «Привет, ура!»?

— «Привет, салют!», милый.

— Здорово. Ты только что убила во мне три тысячи кровяных телец.

— Какой кошмар, — притворно испугалась она.

— Леди, — я начал подстраиваться под ее стиль, — вы лучше любого переливания крови, вы — сама плазма. Думаю, мы могли бы сыграть свинг вместе, если бы я знал мелодию.

— О, нет ничего проще, милый. Я вступлю, а ты что-нибудь сымпровизируешь.

— Хей-хо, кажется, я понял как. Теперь бы найти где…

— Я знаю где.

— Ну так веди меня туда.

— Это недалеко, папочка.

— И там играют свинг?

— Вот именно, там. — Ее улыбка стала зазывнее и жарче, пару раз она задорно щелкнула пальцами.

Я тоже решил пощелкать.

— «Школьные годы, — пропел я, — школьные годы, золотые деньки…» Звучит неплохо.

— Здорово. И очень просто, милый. Стоит только начать, и все пойдет как по маслу.

— Леди, с вами я снова чувствую себя маленьким мальчиком.

— Ты — лжец, папочка. Я хочу сказать… — она улыбнулась с видом Лукреции Борджиа, помешивающей любовный суп, — я хочу сказать: ты — л-ж-е-ц, большой белый папочка. — На этот раз она понизила голос и произнесла фразу с каким-то гортанным звуком. Ее голос действовал на меня как электрический разряд, как возбудитель, как предощущение смерти на электрическом стуле. Ее слова пронзали меня и включали все бешено работающие счетчики моего естества.