Я не могу, да и не пытаюсь описать Булла Харпера и загадочное выражение его лица в тот момент, потому что частично он и сам находился уже в четвертом измерении. Но если вы когда-нибудь видели человека, в голову которого въехал грузовик, вы можете немного представить, как выглядели его глаза, в которых плясали и лопались маленькие электрические искры.

Он зачарованно смотрел на меня, склонив голову набок, поэтому видел меня, надо полагать, вверх тормашками, и на его блестящей черной физиономии отражалось самое невероятное и незабываемое выражение, какое только можно себе вообразить. Оно представляло собой причудливую смесь отвергаемой истины, постепенно перерастающей в неосознанное понимание, в сочетании с всепоглощающей скорбью и неприкрытым отчаянием.

Казалось, он получил травму — я очень надеялся, что она необратима; мои нервы тоже были оголены, я чувствовал себя как ощипанный рождественский гусь и не мог сдвинуться с места. Оцепенел. Я хотел пошевелиться. Я знал, что должен — по ряду причин, но не мог вспомнить ни одной из них.

Поэтому я досмотрел развернувшееся мгновенное действо до конца.

Сначала он просто застыл на месте. Натянутый, как струна. Ошарашенный. Неподвижный. Совершенно отупевший. Потом он шевельнулся — чуть-чуть. Постепенно выражение его неописуемой физиономии стало меняться. Глаза превратились в щелочки; сузились; зажмурились. Челюсть отвисла. Я инстинктом хищника, попавшего в западню, сразу поймал то мгновение, когда он понял, уверился наверняка, что и как: что здесь происходило; что это за мерзкое существо с безумными глазами, которое застыло раскорякой на ковре; как я оказался в такой нелепой позе; как мои шикарные брюки попали на гладильную доску Лиссы. В момент осознания истины его глаза стали пустыми и грустными, как кофейник, из которого вылили остатки кофейной гущи.

Но это было только начало его возвращения в реальность.

Оно продолжалось целую вечность.

Время стало таким же тягучим (физики меня поймут), как в тот момент, когда меня ударили по голове. Я снова находился в том странном мире, куда всегда отправляюсь в минуты смертельной опасности. И из этого почти застывшего мира я наблюдал, как губы Булла, его глаза, ноздри, зубы, волосы, брови, подбородок и все остальные чести могучего тарана постепенно меняются, превращаясь в гримасу убийственного гнева, рвущегося наружу, и пока еще молчаливого проклятия. Казалось, миновали миллиарды лет и на его перекошенном лице промелькнула вся эволюция мира. Здесь, на моих глазах, родилась и умерла история — землетрясение, шторм, пожар, наводнение и бог знает какие еще катаклизмы.

Господи, надо что-то предпринимать.

— Булл, — как можно дружелюбнее произнес я, — не делай поспешных выводов.

Вытянув губы в трубочку, он просвистел: «Ш-ш-ш-ш», словно штормовой ветер с мыса Хаттерас.

— Булл, — снова попробовал я, — это не то, что ты себе представляешь. Совсем не то. Ты… ты думаешь? Булл… ты меня слышишь?

— Ш-ш-ш-ш-ш…

— Ты меня понимаешь? Я ничего не сделал. Совсем ничего. У меня не было времени…

— Ш-Ш-Ш-Ш-Ш…

Все громче и громче. Теперь он шипел, как газ, выходящий из дирижабля.

— Ш-Ш-Ш-Ш-Ш-Ш…

Интересно, что он пытается сказать? Шелуха? Нет, вряд ли. Но и не Шерлок Холмс, готов поспорить на миллион.

— Ш-Ш-Ш-Е-Е-Е-Л-Л-Л…

Вот оно!

— СКОТТ!

Ну наконец-то. Вместе с этими словами Буллу удалось сбросить оцепенение. Он вдруг стал дико, ужасающе, реактивно активен. В следующую секунду он взметнулся ввысь, словно преодолев земное притяжение, и полетел по воздуху, готовый обрушиться на меня, как стадо слонов. Это было… Надеюсь, я больше никогда ничего подобного не увижу.

До сих пор все было крайне нелепо и неприятно; но это не шло ни в какое сравнение с тем, что я видел сейчас, — Булл Харпер, распростертый, как гигантский кондор, в атмосфере, со сжатыми кулаками, с оскаленным ртом и извергающими пламя глазами.

Мир не видел более жуткого зрелища со времен извержения Кракатау и трагедии Атлантиды. Никогда еще на море и на суше или — как, например, Булл — в воздухе человечество не лицезрело столь ужасающее переплетение стремительной ярости, адской надвигающейся муки, шока, ужаса, сексуальной привлекательности, оглушающего оцепенения и смертоносной неудержимой энергии. От всего этого стекленеют глаза, мозги шипят, как сигарета в унитазе.

«Хо-хо, — подумал я, — сейчас меня убьют. Как минимум».

Не знаю, какие таинственные психофизиологические причины побудили Булла к действию, но и я тоже вышел из ступора. И это спасло мне жизнь.

Я перевернулся на спину, выбросил вперед ноги и, прежде чем он приземлился на меня, ударил его в живот. Он перелетел через мою голову. Я не видел, как он упал на пол, но грохот был адский. Потом с таким же шумом он врезался в стену.

«Ну, все, я его уделал!» — подумал я, перекатился на ноги и… шпок!

Увы, я его не уделал.

Но его нога чуть было не достала меня. На самом деле это был кулак; ему бы понадобились обе ноги, чтобы так быстро отскочить от стены. Но по ощущению это была нога со свинцовой подошвой.

Удар пришелся мне в голову, и я покатился по ковру. Когда я притормозил, то не сразу сообразил, где нахожусь. Хотя не сомневался, что с удовольствием оказался бы где-нибудь в другом месте. Единственно верное решение — любой ценой выбраться отсюда. Я подтянул под себя ноги, встал и — нырнул.

Очень вовремя. Я сфокусировал свой взгляд на гигантской туше Булла Харпера, нацелившего в меня свой огромный кулак, и успел опустить голову, так что его пушечное ядро лишь скользнуло по моим волосам.

Он продолжал движение по инерции, и я выбросил вперед правую руку и ударил его в твердый, как кирпич, живот, а когда он резво повернулся и попытался схватить меня, я уперся ногами в земной шар и прямой левой саданул ему в челюсть.

Это был хороший удар.

Таким классическим ударом заканчиваются на ринге девяносто девять боев из ста. Я вложил в него всю свою энергию плюс немного отчаяния, а Булл — невероятно! — всего лишь упал на одно колено. Он не отключился, он не рухнул навзничь, как должен был; но он находился в ярде от меня и еще не успел подняться. Это был мой шанс. И я им воспользовался.

Я прыгнул к двери, выскочил на улицу и заковылял по траве. Я понукал себя, и наконец мои ноги побежали, помчались, как маленькие пятипалые динамомашины. На бегу мои мысли вновь вернулись к Мисти и убийству. Я двигался с максимальной для меня скоростью, но осознание опасности, угрожавшей Мисти, прибавляло силы моим ногам, и к тому времени, как я достиг парадного входа в отель, я летел, как перепуганная птица. И все время ворочал мозгами.

Я думал о том, что времени слишком мало, поэтому я должен добраться от комнаты Лиссы в номер Мисти кратчайшим путем. Они выходили на внешнюю сторону и находились в разных концах «Кублай-хана»: комната Лиссы — почти в самом конце северного крыла, а номер Мисти — в южной пристройке отеля.

Значит, я должен пробежать вдоль внешней стороны отеля, потом повернуть направо, пересечь площадку перед главным входом, снова повернуть направо — и прямиком к южному крылу, в номер Мисти. К Мисти. И к убийце.

Поэтому я завернул за угол и опрометью ринулся к входу в «Кублай-хан». Я пробежал меньше половины пути и уже еле дышал, потому что несся как сумасшедший. В ушах у меня стоял шум: я слышал удары своего сердца, топот своих ног, звериные вопли позади.

Вопли позади? Впереди тоже слышались какие-то крики, но я решил, что звериные вопли важнее, и оглянулся.

Булл.

Ну конечно, кто же еще.

Кажется, мы где-то встречались.

Он мчался за мной, широко разинув рот, из которого вырывалась жуткая громоподобная какофония — чтобы воспроизвести это величественное произведение первобытной ярости, потребовалось бы поджарить целый квартет музыкантов в кипящем масле. Но — я не поверил своим глазам — в левой руке несущийся черный Аполлон сжимал мои чудесные брюки с узенькими красными полосками, которые развевались в его кулаке, как знамя сумасшедшего нудиста, со скоростью урагана скачущего в бой; в другой руке он сжимал свою огромную саблю, которая сверкала на солнце и была частью его костюма или, вернее, единственной частью того, что совсем недавно было его костюмом. Вне всяких сомнений, Булл Харпер собирался поймать меня и разрубить на две части, а скорее всего, и на несколько.