– Если я сделаю тебя своей женой, Атосса, то тем самым уподоблюсь Камбизу, – промолвил Бардия. – Я этого не хочу.

– А я не хочу делить ложе с мидийцем! – гордо бросила Атосса. – Наш отец сокрушил величие Мидии и лишил мидян права иметь своих царей. Ему бы совсем не понравилось твое намерение, брат, сделать меня женой мидийца, пусть и самого знатного.

– Не забывай, сестра, наш отец сам был наполовину мидийцем, – напомнил Бардия. – И в его царствование мидяне наравне с персами пользовались всеми привилегиями.

– Ты, как видно, решил в привилегиях мидянам превзойти нашего отца. – Атосса недобро усмехнулась. – А ты не боишься, брат, что Гаумата, получив в супруги дочь Великого Кира, возгордится настолько, что возжелает большего.

– Чего именно?

– Например, возродить царскую династию в Мидии.

– Нет, Атосса, не боюсь. Я знаю Гаумату и вполне доверяю ему.

– Доверять – не значит знать человека до конца.

– Вот ты и узнаешь Гаумату до конца, став его супругой, – улыбнулся Бардия. – Поверь, Атосса, Гаумата хороший человек.

– Это твое окончательное решение, царь?

– Да.

– Позволь мне хотя бы остаться во дворце.

– Конечно. Ты и Гаумата всегда будете рядом со мной. А теперь прости, я очень устал и хочу спать.

Бардия хотел было запечатлеть на щеке сестры прощальный поцелуй, но Атосса уклонилась и вышла с гордо поднятой головой.

Глядя на прямой стан удаляющейся Атоссы, на ее гибкую талию и широкие покачивающиеся бедра, Бардия невольно подумал: «Не будь ты моей сестрой, Атосса, я с удовольствием вкусил бы твоих прелестей на ложе любви!»

В тронном зале древнего дворца мидийских царей было многолюдно.

Из узких окон под самым потолком лились яркие потоки солнечных лучей. Под этим ослепительным дождем полуденного света вспыхивали и переливались россыпи драгоценных камней на богатых одеждах множества знатных гостей, толпившихся в ожидании выхода царя. Здесь были представители родовой знати всех двенадцати персидских племен и шести племен мидийцев.

Персы были немного смущены тем, что дворцовая стража сплошь состоит из мидян и кадусиев. А конные телохранители Бардии, встречавшие всех приглашенных на широкой дворцовой площади, – в основном бактрийцы. Жрецы, освящавшие молитвами и жертвоприношениями торжественное собрание, тоже были из мидийского племени магов.

– Одно утешает: хотя бы часть евнухов в этом дворце – персы, – усмехнулся Гистасп, переглянувшись со своим другом Интаферном.

– Слабое утешение, – негромко обронил тот.

Наконец глашатай возвестил о выходе царя.

По огромному залу будто прокатилась волна: сотни вельмож все как один опустились на колени, коснувшись лбом гладких мраморных плит пола.

Бардия вступил в тронный зал, облаченный в длинный кандий[25] пурпурного цвета с вышитым на груди золотыми нитками изображением солнца. Высокий стоячий воротник кандия и широкие рукава были обшиты жемчугом. На ногах царя были сафьяновые башмаки красного цвета, на голове – высокая тиара из белого мягкого войлока. Тиара была повязана фиолетовой лентой, длинные концы которой свешивались на спину.

Царя сопровождала свита из гладколицых евнухов, дворцовых служителей и мальчиков. Шествие замыкали плечистые телохранители с короткими копьями в руках.

Только в этот миг, глядя на раболепное приветствие первых людей Персидского царства, Бардия до конца уверовал в то, что стал повелителем гигантской империи, созданной его воинственным отцом и жестоким братом.

Когда царь сел на трон, к которому вели застеленные коврами ступени, огромная толпа, блистающая золотом украшений, поднялась с колен. Наступила торжественная минута: Бардия должен был объявить о новом распределении государственных должностей и о составе своей ближайшей свиты.

Глашатай зычным голосом повторил сказанное Бардией, называя имена персидских и мидийских вельмож. Кто-то становился сатрапом, кто-то царским судьей, кто-то хранителем царских сокровищ… Рядом с троном стоял писец с папирусным свитком в руках, на котором был составленный вчера вечером список людей, облеченных царским доверием. Поскольку Бардия не умел читать, имена и должности в списке оглашал писец тихим, но внятным голосом. А Бардия повторял специально для глашатая, который находился на две ступеньки ниже трона.

Всякий удостоившийся назначения, либо оставленный в прежней должности, приближался к трону, отвешивал почтительный поклон, получал царский поцелуй и возвращался в зал на свое место. Процедура была долгой. Прошло больше двух часов, прежде чем были перечислены все назначения.

Затем Бардия опять-таки устами глашатая объявил, как он намерен управлять царством. Сказанное им несказанно изумило большинство из собравшихся в зале: столь необычного царского обращения к своим подданным здесь еще не звучало.

Бардия заявил, что намерен распустить половину войска, поскольку в ближайшие три года не будет никаких войн. Было также объявлено о прощении недоимок за все прошлые годы, и все угодившие в долговое рабство должны были вновь обрести свободу. Произвольные поборы сатрапов и сборщиков налогов отныне заменялись упорядоченной системой выплат в царскую казну каждым городом и селением. Были перечислены льготы тем, кто получил телесное увечье на войне или на общественных работах, женщинам, потерявшим мужа либо всех сыновей, работникам царских усадеб и земледельцам, проживающим на священных участках. Сатрапы и чиновники, обвиненные в вымогательствах, подлежали царскому суду в присутствии обвинителей. И в довершение всего было объявлено об освобождении от податей на три года всех народов Персидского царства.

На этом торжественный прием был закончен. Царь поднялся с трона и удалился вместе со всей свитой, которая значительно увеличилась за счет вельмож, получивших придворные должности.

Знать проводила своего нового царя в подавленном настроении.

Вечером того же дня состоялся пир, на который было приглашено более трехсот гостей. Однако особого веселья не получилось, несмотря на все старания музыкантов, танцовщиц и акробатов. Вино пьянило, но не радовало душу пирующим, пребывавшим в удрученном состоянии духа после тронной речи царя. Одни пили заздравные чаши только из вежливости, другие и вовсе не прикасались к вину.

За столами тут и там звучали недовольные приглушенные голоса:

– Ты слышал, Отана, в ближайшие три года не будет ни войн, ни походов. Так что своим боевым топором можешь колоть дрова!

– С таким царем персы разучатся владеть оружием!

– Клянусь Митрой, не ожидал я услышать такое из уст Бардии.

– Слышал бы Кир речь своего сына…

– Вот и задумаешься теперь, стоило ли убивать Камбиза.

– Тише, Интаферн. Придержи язык!

Находившийся неподалеку Каргуш расслышал реплику подвыпившего Интаферна и узнал того, кто старался заткнуть ему рот. Это был знатный перс Мегабиз.

До окончания застолья внимание Каргуша было приковано к этим двоим.

Арсам, хоть и был в числе приглашенных, но, возмущенный тронной речью Бардии, предпочел дворцовому пиршеству скромный ужин в доме своего друга, у которого он остановился, приехав в Экбатаны. Гистасп же посчитал неблагоразумным пренебрегать царским приглашением, тем более что милостью Бардии он был назначен сатрапом Парфии и Гиркании. Это означало, что Бардия ему доверяет. Парфия и Гиркания граничат с Мидией и землями кадусиев.

На пиру Гистасп сидел за одним столом с Отаной и Гобрием. Гобрий остался наместником Вавилонии. Отана из начальника конницы возвысился в сатрапы, ему Бардия доверил богатую провинцию – Сузиану.

Гистасп пошутил по этому поводу:

– Полагаю, друг Отана, своим назначением ты обязан красивым очам Фейдимы, которая досталась Бардии вместе с гаремом Камбиза. Ни для кого не тайна, что твоя дочь – самый прекрасный цветок в царском гареме.