С той далекой поры магов стали воспринимать именно как жрецов-огнепоклонников. Не всякий маг был жрецом, но всякий жрец непременно был магом, во всяком случае среди мидян.

Поэтому Атосса не удивилась, когда узнала от Смердиса, что он в юности был жрецом, вернее, помощником жреца.

– Что входило в твои обязанности? – поинтересовалась Атосса.

– Я лишал девственности девушек, приходивших в храм Астарты,[38] – простодушно признался Смердис.

– И скольких же девушек ты лишил невинности за все время своего пребывания в храме? – в голосе Атоссы прозвучала неприязнь.

Но Смердис, не заметив этого, ответив с горделивым видом:

– Через меня прошло больше двух тысяч девушек. Я пробыл в храме три года, потом мне это надоело, и я стал воином, как мой брат.

– А почему Гаумата не стал таким же прислужником в храме, каким был ты? – спросила Атосса.

– Гаумата с юных лет рвался служить царям, а не богам. В общем-то, я тоже не стремился стать жрецом, меня взяли в храм только из-за размеров моего…

Смердис запнулся, но Атосса поняла, что он имел в виду.

Атосса все больше убеждалась в том, что ее супруг обладает слишком ограниченными умственными способностями для правителя столь обширного царства. Смердис больше тяготел к утехам на ложе, нежели к государственным делам.

Во время встречи Смердиса с Прексаспом, на которой присутствовала и Атосса, все шло хорошо, покуда Смердис молчал, слушая, что говорит Прексасп. Но едва Смердис открыл рот, как то же самое сделал Прексасп, внимая бессмыслице, которую тот понес. Атосса то бледнела, то краснела. Наконец, не видя иного выхода, она прервала словесный сумбур мужа долгим поцелуем в губы. Смутившийся Смердис враз онемел, и Атосса выпроводила его за дверь.

«Что случилось с царем? – недоумевая, обратился к царице Прексасп. – Я не узнаю Бардию. Его будто подменили!»

Атосса, тоже изобразив сильнейшие недоумение и тревогу, сказала, что, видимо, ее брат не совсем здоров.

«Для усиления своей мужской потенции царь принял какое-то снадобье, и это плохо отразилось на его памяти, – заявила Атосса ошарашенному Прексаспу. – Не только ты, но все вокруг обеспокоены самочувствием царя».

Прексасп удалился, пообещав прислать во дворец опытного лекаря-индуса.

Однако лекарь не обнаружил у Смердиса никакой болезни. Наоборот, он сказал, что не встречал более здорового человека.

Атосса подкупила лекаря, убедив его сказать Прексаспу, будто у царя небольшое помешательство рассудка и ему нужен покой.

На следующую встречу Атосса отправилась одна.

Но поскольку Прексасп не привык серьезные дела обсуждать с женщиной, даже если это была супруга царя, беседы не получилось. Атосса была скована. Прексасп подозрителен и замкнут.

Атоссе пришлось уговорить Гаумату выслушать очередной доклад Прексаспа. Когда же, немного выждав, она пришла сообщить Прексаспу о самочувствии царя, то выяснила, что Прексасп и Гаумата обсуждают не государственные дела, а делятся впечатлениями о странностях Бардии, который вдруг так сильно изменился. Вернее, больше говорил Прексасп, а Гаумата лишь поддерживал беседу.

Когда Прексасп ушел, Гаумата грубо накричал на Атоссу, возмущаясь, что та появилась некстати и не позволила ему выведать у Прексаспа то, что он хотел.

«Ах, я так беспокоюсь за царя! Ах, он не желает лечиться! Ах! Ах! – передразнил Атоссу Гаумата. – Кому нужны твои показные охи и ахи! Думаешь, Прексасп настолько глуп, что не разберется, когда ты искренна, а когда притворяешься».

Атосса тоже не осталась в долгу, обругав Гаумату последними словами, помянув при этом и Смердиса.

«Все, на что способен твой брат, это лишать невинности наивных глупышек в храме Астарты, – сказала царица. – В постели он бог, зато на троне – ничтожество!»

Услышав раздраженные голоса, в покой заглянул евнух из свиты царицы. Гаумата в тот же миг склонился в низком поклоне перед Атоссой, которая сменила непристойности на фразы хоть и гневные, но не режущие слух, якобы отчитывая Гаумату за какие-то провинности.

Двойная жизнь скоро стала в тягость Атоссе. По сути все государственные дела и заботы лежали на ней и на Гаумате. Они вдвоем опекали Смердиса как маленького ребенка, постоянно следя, чтобы он при посторонних не сказал что-нибудь несуразное, либо не совершил поступок, недостойный царя.

У Атоссы оставалась надежда, что Смердис проявит себя на военном поприще, поскольку оружие и кони были его слабостью. Смердис не раз показывал дворцовым стражникам свою меткость в стрельбе из лука, кидал копье с такой силой, что пробивал насквозь медный щит с сорока шагов. В этом отношении Смердис ничем не отличался от Бардии.

Однако на ежегодном летнем военном смотре случилось непредвиденное.

Сначала любимый конь Бардии сбросил наземь Смердиса в присутствии его телохранителей. Смердис потребовал себе другую лошадь и выехал к войску верхом на ней. Затем, объезжая конные отряды, выстроившиеся на равнине, Смердис перепутал имена некоторых военачальников, а имена других и вовсе позабыл, так как перед этим для храбрости выпил вина, но явно превысил меру. Окружающие видели, что царь пьян, поэтому только усмехались украдкой. Но Гаумата заметил тем не менее, с какой пристальной подозрительностью взирают на царя некоторые из сатрапов. И особенно Гаумату встревожило то, как разглядывал Смердиса Прексасп.

Своими опасениями Гаумата сразу после военного смотра поделился с Атоссой.

– Конечно, необходимо время, чтобы Смердис постиг все премудрости царской власти, запомнил имена и лица всех друзей Бардии и научился мыслить, как мой умерший брат, – сказала Атосса. – Это будет трудный период в жизни Смердиса, но он должен его преодолеть с нашей помощью. Зато по прошествии нескольких месяцев, за которые Смердис как бы переродится в Бардию, наступит наконец спокойная жизнь и для него и для нас.

– Если к тому времени Прексасп или кто-нибудь другой не разоблачит его, – проворчал Гаумата, настроенный мрачно.

Понимая, что, пряча Смердиса от Прексаспа, они тем самым только усиливают его подозрения, Атосса и Гаумата были вынуждены возобновить встречи царя и патиакша.[39] Впрочем, на этих встречах непременно присутствовала Атосса либо Гаумата. Смердис в разговоре с Прексаспом держался все более уверенно и уже рассуждал о разных государственных делах. Постепенно Смердис усваивал и привычки Бардии, которые были хорошо известны близко знавшим его людям.

Так прошел месяц.

В начале осени у Атоссы состоялся разговор с одной из царских наложниц – Фейдимой, дочерью Отаны.

Фейдима была дружна с Атоссой. Они иногда вместе коротали вечера, поскольку Атосса находила отдохновение от повседневных забот, только общаясь с Фейдимой. Женщины были одногодки, их взгляды на жизнь совпадали, им даже нравились мужчины одного и того же типа. Мягкая незлобивая Фейдима была приятной собеседницей, тонкий ироничный ум как бы возвышал ее над окружающими. К советам Фейдимы Атосса всегда прислушивалась, ее мнение было неким эталоном непогрешимости. Вдобавок Фейдима обладала той красотой, которая неизменно притягивает мужчин и приятна для женского глаза. Подруги Фейдимы обычно находили какой-либо изъян в своей внешности, ставя себе в пример совершенство черт лица Фейдимы и безупречность ее фигуры.

В тот вечер, боясь, что их могут подслушать, Атосса увела ее в маленькую комнату возле своей спальни, где можно было не опасаться чужих ушей.

Фейдима с тревогой призналась Атоссе, что она все больше убеждается в том, что Бардия – это не Бардия, а другой человек, очень на него похожий.

Атосса с замиранием сердца поинтересовалась у подруги, на чем основаны ее подозрения. И услышала в ответ слова женщины, познавшей на ложе двух мужчин, которые являлись к ней под одним именем и с похожей внешностью. Однако разницу в темпераменте и некоторые физиологические отличия было нельзя не заметить.