Она в последний раз совершила всю процедуру, вставила в бетакам оригинальную пленку, прослушала исходную дорожку, которая всегда звучала одинаково: «Но это вполне устраивает Питера Твомбли. Он говорит, что ни на что другое не согласится». Потом цифровым способом скопировала фразу и нажала «Play»:

— Луб, Луб, Луб, Янка, Янка, Янка…

Джулия поехала домой, но уснуть не смогла. Час она стояла под душем, прислоняясь лбом к керамической плитке. Мужу о случившемся не сказала ни слова. Забравшись под бок к храпящему супругу, она надеялась, что раскаты заглушат повторяющееся у нее в голове мерзкое слово, сигналом «занято» зудящее в недрах мозга. Звучало оно как женское имя, как жалобный зов влюбленного, обращенный к женщине, потерянной столетия назад.

На следующее утро за кофе в столовой перед совещанием с Бобом Салли сказала, что тоже плохо спала. Чтобы избавиться от гадкого слова, она прибегла к детской игре и придумывала считалки: «Спозаранку, спозаранку опрокинем мы Лубянку». Не помогло. Она глаз не сомкнула. Посовещавшись, они решили поговорить с Бобом.

Джулия уже все продумала.

— Говорить будешь ты. Ты же продюсер. Он тебя любит.

— Ерунда.

— Не пытайся объяснить всего. Отведем его в монтажную, пусть сам все услышит.

Салли задумалась.

— А что, если проблемы больше нет? Выставим себя идиотками.

— Хочешь еще послушать? Только чтобы удостовериться?

Салли покачала головой. Кто-то вошел в столовую, и женщины нырнули в коридор.

— Ну, предположим, он нам поверит. Что тогда?

Джулия пожала плечами.

— Возьмем больничный. Вызовем изгоняющего дьявола. Не наша проблема.

— Ты веришь в изгнание бесов?

Джулия не нашла подходящего ответа.

— Я католичка.

— И что, все католики верят в изгнание бесов?

Джулии не нравилось, куда ведет этот разговор. Через несколько минут они войдут в кабинет властителя их судеб, а тогда как можно прагматичнее им надо будет донести неприятную новость — Боб Роджерс не отличался большим воображением. Он обладал поразительным диапазоном талантов в сфере вешания: знал, как маневрировать и манипулировать людьми, как учуять ахинею в сюжете, как писать реплики и подбирать кадры для телевидения. Во всех аспектах тележурналистики его можно было считать гением, но в предстоящем разговоре это им ничем не поможет.

— Нельзя, чтобы он счел нас психованными, — предостерегла Джулия.

Салли глянула на нее с ужасом.

— Это ты первая заговорила про изгнание бесов. Может, не стоит с ним разговаривать? Может, лучше сам пусть посмотрит сюжет? Пусть кто-то другой обнаружит проблему и пожалуется?

— И это, по-твоему, ответственное поведение?

— А что, более ответственно рискнуть потерять работу, когда у тебя маленькие дети? Боб ведь вспомнит, что это мы нашли Ремшнейдера. Ты же это понимаешь, да?

Теперь и Джулия засомневалась.

— И что мы ему скажем, когда он попросит объяснить, в чем проблема и как мы ее обнаружили?

— Скажем, что, на наш взгляд, это вирус.

— Не знаю, Салли…

— А я знаю. Пойду куплю пончик. Тебе что-нибудь взять?

— Три.

Ради разнообразия Боб к десяти утра на работу еще не пришел. Женщины попросили его ассистентку дать им знать, как только он появится. Джулия как раз доедала третий пончик, когда зазвонил телефон.

— Готова?

Салли сжала ей локоть. Боб сидел за столом в своем угловом офисе, где небо и Нью-Джерси заполняли экран естественного телевизора. Над Гудзоном занялся ясный и радостный день, на Джулию внезапно накатило сожаление. Они переполошились из-за глупой технической неполадки, о которой могли бы — должны были — сообщить в службу техподдержки, которая занялась бы ее устранением. Ей хотелось рассмеяться над неизбежным нагоняем. Боб закончил стучать по клавишам и с легкомысленной улыбкой повернулся к сотрудницам.

— Как там с сюжетом с альтернативной медициной? Жду не дождусь. Сами знаете, меня все это занимает. А у того типа есть доказательства, что его метод работает, верно? Эхинацея вылечивает простуду! Кто бы мог подумать!

— Не совсем так, Боб.

— Но он же умопомрачительный, да?

— Сногсшибательный.

— Он ведь мне понравится, да?

— Несомненно.

— Замечательно!

Салли кивнула, и ее лицо расплылось в томной улыбке. Джулия все ждала, когда она перейдет к делу.

— Когда можно будет посмотреть? — с извращенным нетерпением спросил Боб. Он видел, что сюжет они считают дерьмовым. Просто знал. Чуял их страх.

— Когда скажете, Боб.

— Сейчас.

— Пойдемте.

Джулия решила, что должна вмешаться, и кашлянула, прочищая горло.

— Есть мелкая проблема, Боб.

На лицо Роджерса нашла туча, точная копия той, какая затянула солнце за окном.

— Проблема чисто техническая, но, на наш взгляд, серьезная. Да, Салли?

Продюсер ответила Джулии омерзительно равнодушной улыбкой, будто показывала, что умывает от всего руки.

Тут Боб Роджерс их удивил — рассмеялся им в лицо:

— Да знаю я о вашей проблеме. Это администрация сети пытается подложить мне свинью, и, знаете, что я вам скажу? — Он щелкнул пальцами. — А пошли они. Не обращайте внимания. Работайте дальше. Жду сюжет через час.

Вставая, Салли перебросила через плечо конец кашемировой шали и почти бегом покинула кабинет. Джулия задержалась.

— Будет вам сюжет.

Но Боб уже отвернулся к экрану компьютера.

— Увидимся через час, золотко.

Продюсера Джулия нагнала в коридоре у столовой. Во взгляде Салли блеснула враждебность.

— Он с самого начала знал! Глупо было открывать рот.

— Ты струсила, вот и все.

Салли потупилась.

— И что с того? Ты же сама слышала. Ему плевать. Когда я родила близнецов, на меня уже начали давить. А если я сейчас заговорю про голоса на пленке, или что там еще мы слышали, то лишь дам новую причину меня вышвырнуть. Боб скажет Сэму, что у меня с гормонами не в порядке, и конец всему. Как ты думаешь, почему Нина Варгтиммен детей не завела?

Они разошлись: одна к солнечным далям продюсерских офисов, другая — к полным шорохов теням монтажных.

Просмотровый зал нередко сравнивали с рубкой звездолета «Энтерпрайз» и прочими вымышленными командными пунктами, и в нем определенно витала атмосфера серьезности — в значительной степени благодаря большому серебряному прямоугольнику, поблескивающему на задней стене. Экран был причиной и смыслом существования как просмотрового зала, так и всей программы и потому являлся центром всего на двадцатом этаже. Перед ним тянулась лишенная стульев пустошь ковра, заканчивающаяся у самого важного предмета обстановки в комнате — стола, за которым стояли три стула и на котором стоял телефон. Средний стул вот уже тридцать пять лет принадлежал Бобу Роджерсу. Справа от него обычно сидел его заместитель Дуглас Васс, правозащитник и личный интеллектуальный тренер Боба, журналист с острым глазом и нюхом, который уцелел, благополучно пережив полвека худших эксцессов вещания, который знал, в какую драку полезть, а от какой отвертеться. Если Боб на что-то ополчался, один только Васс осмеливался ему противоречить. Если Боб в кого-то или во что-то влюблялся, Васс стоял на страже, дабы в корне пресечь неуместный роман и избавиться от останков. Место слева от Боба занимал человек много моложе, которого Джулия окрестила Дозорным во Тьме: при просмотрах он обычно молчал, зато делал множество пометок. Она была твердо уверена, что этот Дозорный, известный также под фамилией Крейн, служит своего рода ходячим архивом для администрации: он в точности помнил, чьи сюжеты, как и когда провалились. По обе стороны судей маячили две седовласые внушительные матроны, закаленные и достаточно навидавшиеся непростительного отношения мужской части программы к женщинам-подчиненным, и достаточно умные, чтобы ничего не прощать. Когда требовалось высказать мнение, они его высказывали. Обе, бывало, говорили: «Боб, ты не прав», но крайне редко, только если Дуглас Васс произнес эту фразу первым.