— У меня такое чувство, будто я ляпнула что-то невпопад, — сказала Клемми.

Я не сводила глаз с дороги.

— Ты уверена, что дело не во мне?

— Напротив. Я благодарю Бога, что мы встретились. Правда. Я Его благодарю.

— Да брось.

— Случайностей не бывает, Эвангелина.

Сердце у меня забилось быстрее. Словно бы она оказалась призраком из моего прошлого, дщерь Иисуса в кафетерии азальской школы: глаза горят счастьем, пышут огнем высшей истины. «Если бы ты знала то, что знаю я, — говорили эти глаза, — у тебя они тоже сияли бы». Я никогда не верила в высшую истину, хотя в выпускном классе подыгрывала, когда была в группе поддержки, потому что мой тогдашний парень вступил в «Содружество атлетов-христиан» и сказал, что станет заниматься со мной сексом, только если мы будем едины во Христе. Поэтому я пошла в команду и дала волю полузащитнику — ни тем, ни другим я не горжусь.

Клементина Спенсер внимательно на меня посмотрела.

— Ты чем-то расстроена.

Мое молчание ее только подстегнуло.

— Но, кажется, ты расстраиваешься без причины.

Я покачала головой.

— И вовсе я не расстроена.

— Просто скажи. Чем я тебя обидела?

Я взвесила варианты. Нам предстоит провести по меньшей мере еще два часа вместе. Можно с ней поссориться, и эти два часа будут пренеприятными, или можно дать задний ход и потянуть время. Если я не клюну на наживку, она скорее всего притихнет.

— Я бываю ужасной сукой, когда мне вожжа под хвост попадет, — сказала я. — А ты дала мне повод усомниться в твоих мотивах. Извини. — Я решила проверить, насколько она сама благоразумна.

— Он тоже был миссионером?

— Кто?

— Твой муж.

Клемми провела рукой по глазам.

— Мы терпеть не могли это слово.

— Вот как?

— Мы называли себя катализаторами перемен. — Порывшись в рюкзаке, Клемми нашла бумажные платки, один положила на лицо, а после смяла его и высморкалась в ком. — На самом деле муж называл нас катализаторами перемен. Выражение позаимствовано из теории менеджмента.

Ее слезы показались мне неподдельными. В воздухе пахло дождем. По обе стороны дороги вздымались скалы, меж вершинами ползли облака. Мы въезжали в Трансильванию.

Движение остановилось. Клементина заметила вслух, что первые нефтевозы застряли, наверное, уже несколько минут назад. Мы опустили окна, и в напряженной тишине раздалось пение птиц. Водители заглушили моторы, кое-кто даже вышел на дорогу. Солнце скрылось за грядой на западе, и тени у амбаров почернели. На коньках мазанок покачивались сухие снопы соломы. В нашей машине витал сладковатый запах лосьона. Горный перевал был всего в километре над нами, но всяческое движение замерло. Оставалось лишь ждать и недоумевать.

— Слушай, — начала вдруг Клемми. — Ты веришь… ну, в байки, которые рассказывают про место, куда мы едем?

Я и так сидела как на иголках, и вопрос едва не вывел меня из себя.

— О чем ты, скажи на милость?

— Выходит, нет.

Она словно знала о моем задании. Она знала, что оно имеет отношение к парку аттракционов, знала, что оно связано с расхожими стереотипами о Трансильвании. Но оставался еще один крошечный шаг, и его она пока не сделала. А пока не сделала она, не сделаю и я.

— Один мой друг называет место, где я работаю, Страной Клыков, — сказала я.

— Бр-р-р.

— Вот именно. Граждане этой страны, мягко говоря, не самые приятные люди. Они безумны. Амбициозны. Они орут друг на друга. Они критикуют и порицают. В лучшем случае поднимаются до рудиментарной порядочности. Но, насколько мне известно, никто из них реальную кровь не сосет.

— Ты уверена?

— Не совсем. Но опять же, я в такое не верю.

— Об этом я и спрашивала.

— То есть ты сама веришь? Веришь в вампиров?

Она задумалась над моим вопросом, словно он прозвучал осуждением (чем, по сути, и являлся).

— Моя проблема в том, что я не могу исключить факт их существования.

Мне уже приходило в голову, что ее, возможно, послал кто-то из членов синдиката, противящегося строительству парка. Но это слишком уж смахивало на выдумки Стимсона Биверса, и я решила не опускаться до теорий заговора. Солнце садилось.

— Катализатор перемен, — сменила я тему. — Любопытное выражение. А что, собственно, оно означает?

Клемми вздохнула.

— Точно? Не знаю. Кого-то или что-то, что проникает в реальность и меняет ее. Переиначивает саму ее основу. Термин и меня тоже всегда немного смущал. Но Джефф верил в него — всем сердцем. Катализатор перемен, агент перемен. Для мужа это звучало героически, словно из Джеймса Бонда.

— Думаю, вампир был бы своего рода катализатором перемен. Верно?

— Да, — улыбнулась она. — Только из команды противника.

— Так объясни, что плохого в слове миссионер?

— Дурные ассоциации. Белые ставят частоколы в джунглях и распевают «Все ближе Ты ко мне, Господь» утром, днем и вечером. Насильственное обращение чернокожих. Никому это не нужно, и уж тем более тем, кто отдал этому жизни. Мы хотим, чтобы Иисус приходил к людям в их собственной культуре, на их собственных, понятных ими условиях, а не на наших.

Ответ прозвучал убедительно, но я начала уставать. И она, наверное, тоже. Она притихла. Ветер принес тучи. По капоту застучали капли.

— Ты не против, если я закурю? — спросила Клемми.

Разве тело не храм Господень? Я махнула рукой, показывая, что не против. Поспешно вытащив из кармана рюкзака пачку, она закурила и поймала мой косой взгляд.

— В Святом писании про это ничего не сказано, уж поверь мне. Хочешь?

Я виновато улыбнулась. Я уже много лет не курила. Роберт считал, что благовоспитанной девушке курить не пристало. Но я не буду его целовать по меньшей мере неделю, а к тому времени запах дыма выветрится.

Прикурив еще сигарету, Клемми протянула ее мне.

— Мы сажали церкви.

— Что вы сажали?

— В предгорьях Гималаев к северу от Шринагара в Кашмире. Мы пытались привести мусульман к вере через понимание Христа. Нет, христиане нам были не нужны. Нам нужны были последователи Иисуса. Мусульманские последователи Иисуса. И все равно ничего путного не вышло.

Она снова прикрыла рукой глаза. Сигарета была поразительно хороша на вкус.

— Мой муж… — Клемми глубоко затянулась. — Он сломался. — На лице у меня, наверное, читалось недоумение. — Я про веру. Он избавился от иллюзий, так он мне заявил. Он от меня ушел.

Сосредоточившись на сигарете, я пропустила ее последнее замечание мимо ушей. Но прошло несколько секунд, и до меня дошел смысл ее слов.

— О боже. Твой муж тебя бросил? В Кашмире? Это ужасно. Когда?

— Год назад. Нет. Уже два.

Мне вспомнилось ее сочувствие, когда мы говорили про теракт 11 сентября, и я почувствовала себя мошенницей, ведь считала, будто со мной случилось что-то дурное.

— Мне так жаль, Клемми.

Она смотрела в пустоту перед собой. Казалось, ей нечего было добавить.

— Этим ты сейчас занимаешься тут, в Румынии? Сажаешь церкви?

Шмыгнув носом, она подняла на меня нежно-голубые глаза.

— Нет. Это не мой дар. Мне удобнее работать в одиночестве.

Я не стала вдаваться в подробности, опасаясь какой-нибудь проповеди. На один склон долины падал дождь. Над другим прореху между горами заполняло затуманенное красное солнце. Его диск подернулся золотом. Вспыхивали и мерцали капли на капоте. Клемми высунулась из окна.

— Ха, а там ведь что-то происходит!

Мы вышли из машины — какое облегчение. С неба сеялась морось, но я была рада даже помокнуть. Один водитель заметил, что мы курим, и подошел стрельнуть сигаретку. Порывшись в рюкзаке, Клемми не без труда отыскала новую пачку.

— Что там? — спросила я.

Она повторила вопрос водителю по-французски. Тот пожал плечами. Он, кажется, не знал французского. Мы ждали. Мы застряли на плато, но по обе стороны громоздились скалы, и под взрезающими небо вершинами темнели чешуей еловые леса. На одной, к западу от нас, я увидела крест, черный на фоне солнца. Я указала на него Клемми. Выдув струйку дыма, она кивнула.