Сибилла попала в гамбургский свет. Ее муж был одним из самых богатых людей города. Она носила изысканные наряды и дорогие украшения и с каждым днем становилась все прекраснее. Но состояние ее нервов ухудшилось.

Со времен Первой мировой войны ее мужа преследовал постоянный страх быть убитым ночью. Кроме того, он не мог пользоваться кроватью. Спал он прямо на жестком полу спальни с заряженным револьвером у изголовья и Сибиллу заставлял спать с собой. Он говорил, что не хочет изнеженного сына. Время от времени Брунсвик с криком вскакивал от кошмаров и, опрокидывая все, носился по дому с оружием в руках.

Для поездок он никогда не пользовался своими тремя автомобилями — только мотоциклом с коляской. В нем он возил полное палаточное снаряжение и настаивал на том, чтобы Сибилла неизменно сопровождала его.

— Ты — мой кислород, — говорил он. — Без тебя я — ни шагу. Ты приносишь мне удачу.

И Сибилла сопровождала его. Она сидела сзади на жестком кожаном сиденье и колесила с ним по стране. По вечерам он разбивал палатку. Они спали на обочинах проселочных дорог, завернувшись в одеяла. Поездки продолжались и зимой, и летом, и в грозу, и в снегопад, под ливнями и ветрами. Его сын должен быть сильным, здоровым парнем, говорил Брунсвик. Сибилла выяснила, что была его четвертой женой…

Из Берлина от отца пришло письмо, что он уезжает со своей новой женой в Америку. Письмо переслали Сибилле в Кельн, где она лежала в госпитале с тяжелым гинекологическим заболеванием. Она простудилась на проселочных дорогах. Долгое время она находилась между жизнью и смертью. Наконец врачи сообщили: «Через полгода вы снова будете здоровы. Но детей у вас не будет никогда».

Рольф Брунсвик тут же подал на развод. «Ты должна понять, Сибилла, — сказал он. — Мне нужен сын». Брак был расторгнут. Сибилла получила отступные — семьдесят тысяч марок наличными. Она вернулась в Берлин и некоторое время жила в отеле. Независимая и свободная, она пережила множество бурных романов, потом ей повстречался Петер Шпарр, молодой писатель, публиковавшийся в газетах. В него Сибилла влюбилась. Они сняли небольшой домик на Ваннзе и жили вместе. Шпарр мог работать только по ночам. Днем он отсыпался. Такой режим дня был для Сибиллы мукой.

— У нас достаточно денег, — как-то сказала она. — Не пиши некоторое время. Отдохни. Подумай над романом.

Шпарр принял это предложение, и их отношения наладились. Но теперь молодой писатель вообще не работал. Он жил на деньги Сибиллы. Однако оба не слишком заботились об этом, все равно они хотели умереть вместе, если разразится война. Шпарр говорил, что скорее убьет себя, чем наденет униформу. Сибилле тоже было невыносимо думать, что ее нежный, утонченный возлюбленный попадет в грязные казарменные бараки. Уже в девятьсот тридцать пятом они запаслись цианистым калием.

Но война все не начиналась.

Счет в банке таял. Тогда Сибилла начала продавать свои украшения, одно за другим. На упреки подруг она неизменно отвечала: «Оставьте меня в покое. Что я могу получить за свои деньги лучше, чем Петер с его нежностью?! Кроме того, я сама довольна своей жизнью. А если разразится война, я покончу с собой».

Наконец Сибилла решила, что творческая пауза Петера чересчур затянулась, и ласково напомнила возлюбленному, что пора бы начать что-то писать. Он выразил готовность. В одном антикварном магазине на Курфюрстендамм, сказал он, он присмотрел великолепный старинный письменный стол и кресло к нему.

— Если ты купишь мне эти вещицы, я тут же начну мой роман. Я уже чувствую, как замечательно за ним будет писаться!

Сибилла продала браслет и приобрела стол с креслом. Ее друг взялся за перо. Он целый год работал над своим романом, рукопись все разбухала. Сибилла продала норковую шубу. На это они смогут прожить долго, думала она, а потом будет напечатан роман.

Роман не был напечатан.

Издатели, которым Шпарр его предлагал, качали головами и говорили об откровенном дилетантизме. Шпарр отнес это на счет политических веяний и счел себя жертвой фашизма.

Сибилла сказала:

— Для меня это самая лучшая книга из всех, которые я когда-либо читала!

У нее еще оставалась каракулевая шубка и множество сумок из крокодиловой кожи. Кроме того, война приближалась. В осознании этого она жила мирно и спокойно, пока до нее не дошли слухи, что ее друг изменяет ей с маленькой белокурой продавщицей. Он тотчас же во всем признался и поклялся порвать с той отношения.

Потом наконец-то началась война.

— Умрем, — сказала Сибилла.

— Сегодня вечером, — ответил Шпарр.

В этот вечер он исчез. И больше не вернулся.

Сибилла видела его еще один-единственный раз, тремя годами позже, на улице.

Петер Шпарр носил форму лейтенанта люфтваффе[71] и Рыцарский крест[72]. Он был по-прежнему моложав и приветлив. Маленькая белокурая продавщица держала его под руку.

— Моя жена, — представил тот.

Он сказал, что хорошо бы как-нибудь посидеть всем втроем и как следует поболтать. Обо всех ребячествах прошлого, вроде той романтической идеи с самоубийством. Вспомнив об этом, он от души рассмеялся.

— Ну, а вообще, как дела?

— Отлично! — ответила Сибилла. Тогда она как раз жила в меблированных комнатах и работала секретаршей в Ведомстве иностранных дел. — А у тебя?

— Спасибо, у меня тоже! — просиял он.

— Петер уже убил одного англичанина! — поведала маленькая госпожа Шпарр.

— Чистое везение, — скромно пояснил он. — Завтра, может, убьют меня. Но удовольствие это доставляет, да!

Сибилла расхохоталась.

— Что такое? — спросил он.

— Да ничего, я как раз вспомнила о том, как тогда одна проглотила цианистый калий, когда ты не вернулся!

— Боже мой, и что же?

— И ничего. Мне стало дурно, и мне промыли желудок. Человек, что продал нам яд, надул нас, тот просто не подействовал.

Над этим они посмеялись все втроем.

Годом позже Сибиллу отправили в Рим по поручению Ведомства иностранных дел. Здесь она познакомилась со многими мужчинами, с ней приключались разные истории. Но новые связи больше не могли сделать ее несчастной. Теперь она была невозмутимо-спокойной, теперь мужчины страдали из-за нее. Она приобрела репутацию ослепительной и холодной женщины.

На каком-то приеме ей представили Тонио Тренти. И Сибилла страстно влюбилась еще раз. Весь Рим говорил об их отношениях. Они хотели пожениться, как только кончится война. Казалось, ничто не могло их разлучить, дни и ночи они были вместе. Многие вечера провела Сибилла в доме Тренти. И все были в шоке, когда узнали, что Сибилла выдала своего возлюбленного немцам, после того как открылось, что он изменяет ей с Петрой Венд.

Как это было возможно?! Оба казались необычайно гармоничной парой! Соседи еще долго вспоминали те вечера, когда из дома Тонио Тренти по саду разливались чарующие звуки рояля.

Тренти играл превосходно, особенно когда слегка выпивал. Он постоянно играл Шопена. Сибилла сидела напротив и слушала. Тонио Тренти играл все те пьесы, что и ее отец когда-то давно, в Берлине…

Я проснулся оттого, что Сибилла пошевелилась в моих объятиях. Я почувствовал ее мягкие шелковистые волосы на своем плече и смутно подумал: как это она оказалась со мной?!

Я открыл глаза. Я все еще лежал на ковре, но Сибилла положила мне под голову подушку и укрыла одеялом. Теперь и она вздохнула и проснулась. Мы всегда просыпались вместе.

— Любимая, — начал я, — ты…

— Да. Около пяти я обнаружила, что тебя нет в постели. Я включила свет и нашла тебя здесь. — Она поцеловала меня в щеку. — Ты даже не заметил, что я прилегла рядом. Тебе, наверное, снился какой-то дурной сон. Ты спал очень беспокойно и бормотал что-то бессвязное.

— О чем?

— В основном о Шопене.

— Спасибо, что укрыла меня, — сказал я.