Он отошел к настенному динамику, нажал на кнопку и прокряхтел:

— Поехали, Зепль!

Кабина дернулась. Мы начали возноситься к «Небесам». Нижняя станция быстро осталась позади. Уже через две минуты мы поднялись к нижней границе облаков. Нас обступила серая мгла. Кабина ползла со скрипом и скрежетом. Около мачт ее раскачивало. В ней было холодно. Впервые с тех пор, как я снова встретил Сибиллу, мы были наедине. Она сидела напротив меня, вдавленная в угол ледяной гондолы, и дрожала от холода.

Я сказал:

— Я представлю тебя моей женой. Арендатора зовут Ольсен. Он очаровательный человек. И сразу уеду назад, в Зальцбург.

— Я так и думала, — ответила она.

Теперь кабина качалась сильнее, злые порывы ветра разбивались об ее стенки. Мы были среди облаков.

Я сказал:

— Сегодня утром я был в полиции. Я хотел заявить на тебя.

— Но ведь не сделал этого, — ответила она без всякого триумфа.

— Нет, почему-то не смог. Я помогу тебе, Сибилла. Ты получишь новые документы. Но мы расстанемся. Я просто больше не смогу жить с тобой.

Она молча кивнула.

— Это невозможно. Ты убила, из своекорыстных и низких мотивов ты убила двух человек, за это тебе нет прощения.

— Ты говоришь, что любишь меня. Как же ты можешь уйти, если ты меня любишь?

— Я больше не люблю тебя, — ответил я.

Кабина остановилась перед мачтой. Я поспешил успокоить:

— Не бойся, это они останавливают из-за бурана. Сейчас она двинется дальше.

И действительно, гондола осторожно и медленно миновала опору и дальше пошла быстрее. Внизу заскользила черная тень. Это была вторая гондола. Мы миновали половину пути.

Все больше темнело.

— Конечно, я люблю тебя, — сказал я. — Поэтому я тебе и помогаю, поэтому я здесь. Но я больше не могу быть с тобой вместе, я боюсь тебя, я вижу, что действительно совсем тебя не знаю. Я люблю твое лицо, твой голос и твои руки. Но твои руки убивали, твой голос лгал мне, твое лицо обмануло. Я в полном смятении, но одно я знаю точно: я больше не хочу иметь с тобой ничего общего.

— Какой ты правильный, — горько сказала она. — Какой порядочный, какой великодушный. Какие великолепные речи ты говоришь. Как это благородно звучит.

Я спросил:

— А что бы ты сделала на моем месте?

Она вдруг заплакала:

— Я не это имела в виду. Мои нервы совсем никуда не годятся. Ты полностью прав. Но, пожалуйста, пожалуйста, останься со мной! Не бросай меня! Я тебе все объясню!

— Больше нечего объяснять.

— Нет, есть… Ты еще не все знаешь… — Она заговорила быстрее. — Петра тебе не все рассказала… Она не могла тебе рассказать всего… Я скажу тебе, как все было…

Крохотная кабинка раскачивалась и робко принимала боковые удары, ролики на канате скрипели, стало совсем темно.

— Тут мы равны, — сказал я. — Вытри глаза, Сибилла.

Дрожащей рукой она вытерла глаза и сказала:

— Я сделаю все. Я пойду в полицию и сама дам показания, только останься со мной.

— Ты и в те времена не пошла в полицию.

— Потому что я надеялась, что меня не найдут. Десять лет все шло так хорошо, правда ведь? — Она произнесла это тоном несчастного ребенка. — Я все время молилась Богу.

— Об этом ты молилась.

— Да, — ответила она. — Говорят, Он отпускает все грехи.

— Я больше не желаю говорить о твоем Боге, — сказал я.

Гондола скользнула в здание верхней станции. Здесь горел электрический свет. Зепль, здоровый баварец в шортах, открыл кабину и поздоровался. Возле него стоял арендатор.

— Здравствуйте, господин Ольсен. Позвольте представить вам мою жену.

Ольсен поцеловал Сибилле руку. Он был очень милым и, когда смущался, краснел. У него была совсем юная жена.

— Рад, что вы снова нас посетили, господин Голланд! К сожалению, погода не слишком хорошая.

Короткой дорогой, через снег и облака, мы двинулись к отелю. Здесь наверху уже спустилась ночь. Проход через сугробы был расчищен недавно.

— Мы единственные гости?

— Почти, господин Голланд. Здесь еще две дамы. — Он поспешно добавил: — Можете выбрать себе комнату, выбор богатый.

— К сожалению, я сегодня же должен вернуться обратно.

— О-о-о, — разочарованно протянул он.

— Моя жена побудет здесь несколько дней. Я вернусь забрать ее.

Внезапно Сибилла остановилась прямо в снегу и безудержно расплакалась.

— Господи Боже мой… — Ольсен в испуге посмотрел на меня.

— Извините, — сказал я, — моя жена нуждается в отдыхе.

Он смущенно спросил:

— Кто-то умер?

— Да, — ответил я, — внезапно умер очень близкий ей человек.

С фасада дом был выстроен полностью в баварском стиле: много дерева, узкие балконы и низко спускающиеся скаты крыши. Интерьер имел признаки некоторой роскоши: старинные гравюры, хорошие ковры и античную мебель. В холле стояло несколько резных фигурок святых.

Ольсен провел нас сразу на второй этаж. Он отвел нам номер, в котором я давным-давно жил с девушкой, которая сбежала. Здесь была прихожая и душ. На белых стенах висели две головки ангелов. Массивные кровати стояли напротив окна, занимавшего всю стену.

Опуская шторы, Ольсен грустно сказал:

— Когда погода хорошая, отсюда видны Баварские Альпы и Швейцария.

Сибилла уже успокоилась. Она ответила:

— Погода меня не волнует, господин Ольсен.

Странный стон раздался довольно громко.

— Что это?

— Центральное отопление, — сказал я.

— Это ветер, господин Голланд, — ответил молодой симпатичный арендатор. — Будет буран. — Он потерянно добавил: — Вы знаете, что моя жена ждет ребенка?

— Рад за вас.

— Мы тоже радовались, господин Голланд. А теперь все идет к тому, что владельцы закроют отель. Что мы тогда будем делать? Я уже вложил собственные деньги.

Снова до нас долетел жалобный стон ветра, тоненький, полный муки и одиночества. Штора заколыхалась. Я подумал: мне пора уезжать. Ольсену я сказал в утешение:

— Не беспокойтесь, эти люди так богаты!

Это в действительности было так. Я слышал одну историю, которая свидетельствовала об их богатстве. На Рейне они держали скаковых лошадей. Как-то на пробу они послали на Рейн немного сена с южного склона «Небес». Оказалось, что рейнским лошадям баварское сено пришлось по вкусу больше, чем родное. С тех пор накошенное на южном склоне сено регулярно отправляется в Дюссельдорф воздушным фрахтом.

Арендатор Ольсен возразил:

— Богатые люди особенно осторожны с деньгами, господин Голланд!

Он поклонился Сибилле и отступил к дверям, сказав мне на ходу:

— Я позволю себе прислать вам наверх карту гостя.

Я возразил поспешно:

— В этом нет необходимости, я спускаюсь с вами!

Покидая комнату, я старался не смотреть на Сибиллу.

Я чувствовал, как она глядела мне вслед и принуждала меня своим взглядом обернуться, но я не оглянулся и по этому поводу исполнился дурацкой гордости, спускаясь по лестнице вместе с Ольсеном. Наши шаги да свист приближавшегося бурана были единственными звуками в невероятной тишине дома.

За администраторской стойкой я заполнил бумаги. Я не снимал пальто, и моя дорожная сумка стояла возле меня — ее не относили наверх. Я заполнил квиток сплошь фальшивыми датами.

— Паспорт показать?

— Будьте добры, господин Голланд, — ответил портье.

— Я женат всего лишь месяц, и жена еще не записана в мой паспорт.

— Конечно, господин Голланд. Позвольте?

Он записал номер моего паспорта и вернул мне документ.

— Спасибо, это все.

Я сказал:

— Думаю прямо сейчас спуститься обратно, пока буран не разошелся.

— Хорошо, господин Голланд. Мне передать вашей супруге…

— Я уже попрощался, — солгал я и подал ему руку. Я не хотел снова встречаться с Сибиллой, я решил позвонить ей из Зальцбурга.

— Спокойной ночи, господин Голланд. Надеемся, вы в скором времени навестите нас еще.

Я вышел из дома. Шквал ветра ударил мне в лицо. Я пошел через снег на огни канатной дороги. Тяжелая дверь станции была закрыта. Я с трудом смог ее открыть. В холле никого не было.