Осенью 1940 года в Берлин прибыл советский разведчик Александр Михайлович Коротков. Это был опытный сотрудник, владевший в совершенстве немецким языком. И следом поступила шифрограмма от Берии, в которой говорилось, что никаких специальных зданий Брайтенбаху давать не следует. От него брать надо то, что дает он сам, особенно важны сведения о работе различных разведок против СССР. В условиях военного времени тем самым заметно сужались возможности столь ценного агента. Роль связника с Леманном выпала молодому сотруднику резидентуры Б.Н. Журавлеву, который недавно приехал в Берлин и не знал толком немецкого языка. Именно с ним Брайтенбах встречался на затемненных улицах Берлина, ему передавал свои бумаги, которые тот переснимал и рано утром возвращал обратно. Брайтенбах рисковал жизнью, он ходил буквально по острию ножа, но тем не менее всеми имевшимися у него возможностями он сопротивлялся агрессивной политике и тому режиму, которому вынужден был служить. От него поступали все более и более тревожные сведения о том, что в абвере расширили подразделения, работающие на Советский Союз, в него набирали новых сотрудников, изменился режим работы — появились круглосуточные дежурства офицеров. Все свидетельствовало об особом состоянии армии и разведки, о начале каких-то больших перемен. Но каких?
И вот 19 июня 1941 года, только что вернувшись из отпуска, Брайтенбах настоял на срочной, немедленной встрече с Журавлевым. И когда тот прибыл, Брайтенбах в устной форме передал ему текст приказа Гитлера, согласно которому, немецким войскам, размещенным вдоль границ Советского Союза, предписывалось 22 июня 1941 года начать боевые действия в три часа утра…
Эта оперативная информация тотчас ушла в Москву. Но она попала на стол Берии. Тогдашний уже нарком внутренних дел СССР очень сомневался в достоверности сведений от гестаповскою агента, такого, как Брайтенбах. И он не торопился показать шифрограмму Сталину. Утром 22 июня 1941 года советское посольство в Берлине оказалось оцепленным эсэсовцами с автоматами в руках. Всякая связь с внешним миром прекращалась. Германия объявила войну Советскому Союзу. Оборвались и связи с Вилли Леманном, с Брайтенбахом, с агентом А/201. Начинался тяжелый период.
Конечно, законспирированные советские разведчики-нелегалы в Берлине оставались, как они оставались и на территории всей Германии, других стран, но уже не работали. Только после некоторого шока они пытались наладить связи с Центром. Прежде всего старались установить контакты с немцами антифашистами. Теперь важные сведения пришлось передавать через эфир. Не собирался прекращать свою работу и Вилли Леманн. После некоторого перерыва ему удалось наладить связь с немцами антифашистами. И он не хотел обрывать эту связь. Понятно, что в условиях контролируемого эфира много не передашь, ни чертежей, ни подробных планов. И все же сигналы из Берлина начали снова поступать…
В самом конце 1942 года, в разгар войны против Советского Союза, нацистская контрразведка перехитрила в радиоигре советских радистов и шифровальщиков. Не сумели наши понять сигнал тревоги, прозвучавший из Берлина. Не поняли и работали в прежнем режиме. На запрос, как обычно, послали по эфиру явки, пароли, назвали нескольких агентов. В их числе был и Брайтенбах. В радиограмме оказались его пароль, явка и домашний телефон…
Больше никаких сигналов из Берлина от агента А/201, от Брайтенбаха, от Вилли Леманна в Москву не поступало. Никакой информации. Агент замолчал. О его судьбе долго ничего не было известно, до самого конца войны. В мае 1945 года на разрушенных останках зданий по улице Принц-Альбрехтштрассе трудились представители советской разведки. Возглавлял группу полковник госбезопасности А.М. Коротков. Разбирались завалы, разыскивались документы. Наиболее ценные передавались Короткову. В ходе поиска один из офицеров наткнулся на учетную карточку некоего гауптштурмфюрера СС Вилли Леманна, арестованного гестапо в конце 1942 года. Никаких других сведений на карточке не было. Никто ничего об этом Вилли Леманне не знал. И документ с кипой других отправили в Москву для разбирательства. Похоже, что о Леманне Короткову так ничего и не доложили, хотя сам факт ареста нацистского чиновника такого уровня должен был заинтересовать разведчиков. Не заинтересовал. И вполне возможно, мы о нем так ничего и не узнали бы, если бы не его жена Маргаретте, которая спустя годы рассказала, что в конце декабря 1942 года ее мужу позвонили со службы и просили срочно явиться. Больше его она не видела и ничего о нем не слышала. Сама потом скрывалась и боялась разоблачения. Позднее сослуживец мужа по работе в гестапо по секрету рассказал ей, что с Вилли особенно не возились, расстреляли в подвале, сделали это как можно быстрей. И Мюллер и Кальтенбруннер имели все основания опасаться крупного скандала, который мог завершиться и арестами и расстрелами среди руководства РСХА. Скорее всего, сведения о том, что среди руководства гестапо был человек, работавший на советскую разведку, так и не попали на стол Гиммлеру или Гитлеру…
В конце девяностых годов двадцатого столетия автор этих строк вместе с Юлианом Семеновым посещал разные памятные места в Берлине, которые напоминали о прошлом фашистского режима, о его главарях. Не раз подъезжали к прежней Принц-Альбрехтштрассе, где еще оставались остатки Берлинской стены, разделявшей город на Восточный и Западный. С тяжелым чувством молча проходили мимо фрагментов того самого дома номер восемь, гестапо, в подвалах которого в 1942 году был расстрелян Вилли Леманн. Этот человек работал по зову совести, он совершил настоящий подвиг, который, к сожалению, так и не был отмечен советской разведкой. Разве что тайно послужил прообразом выдуманного советского разведчика Макса фон Штирлица.
«Germania» вместо Берлина
Гитлер никогда не любил Берлина. И не потому, что он был выходец из провинциального австрийского городка Браунау и долго преодолевал в себе комплексы неудачника художника и архитектора, просто считал, что для имперской столицы, для тысячелетнего рейха этот город не годится. Он слишком серый, хаотичный, нет в нем идеи величия. И когда в открытом синем «Мерседесе» проезжал по древней Унтер-ден-Линден, усаженной липами, и горделивым взмахом руки отвечал на приветствия ликовавшей многотысячной толпы, уже тогда замысливал переделать весь центр города, все улицы преобразить, расширить. Для этого требовалось сперва снести все старое, невзрачное, кайзеровское. В частных разговорах фюрер неоднократно подчеркивал необходимость создать новую столицу. И допускал возможность ее переноса и возведения заново, например, севернее, возле озера Мюрицзее, в районе земли Мекленбург. Он специально пугал своими планами обер-бургомистра Берлина доктора Липперта, который упрямничал и не хотел никаких особых нововведений. Угроза переноса столицы подействовала. Гитлер вполне серьезно говорил, что там, на севере, настоящий нордический климат, в лесах много зверей, сама природа располагает к философскому размышлению об избранности немецкой нации. В 1937 году он вызвал к себе Альберта Шпеера, главного инспектора рейха по архитектуре, и изложил ему свои идеи. И тот отговорил Гитлера от переноса столицы. В районе озера Мюриц, по словам Шпеера, почвы песчаные, они слишком слабы для возведения грандиозных сооружений, кроме того, там много болотистых мест. Нет и хороших подъездных путей. Это все огромные затраты. После долгой беседы Гитлер предложил архитектору сделать свой проект нового Берлина, новой столицы, достойной тысячелетнего рейха, воплощающей в себе идеи величия и дух героической истории, дух немецкой нации, дух предков, дух арийцев. Берлин должен был затмить Париж, Лондон, не говоря о прочих городах. Приезжающих он должен был ошеломлять, подавлять и вызывать неподдельный восторг перед всем немецким. Это будет генеральный план строительства столицы под названием «Germania». А что скажет Липперт? Он уже согласился, к тому же скоро потеряет свой пост. Шпееру предстояло изрядно потрудиться. Задача оказалась непростой. Но в то же время он прекрасно понимал, что основные градостроительные представления фюрера заключались не столько в величии, сколько в простом гигантизме, в высоких колоннах, грандиозных скульптурах воинов, которые отражали идеи его прежних духовных наставников — Ханса Гербигера и Карла Хаусхофера. Первый, в соответствии с видениями Ницше и с вагнеровской мифологией, утверждал, что арийская раса спустилась с гор, она судьбой предназначена для того, чтобы управлять планетой и звездами. Они люди-гиганты. Второй геополитик толковал о необходимости завоевания нового жизненного пространства. Именно у Хаусхофера Гитлер заимствовал так понравившееся ему выражение — «пространство как фактор силы». Этот фактор силы в пространстве и в арийских людях-гигантах предстояло воплотить Шпееру в новом генеральном проекте столицы, названной «Germania», столицы не только Германии, но и Европы и даже всего мира.
