— У нас не так много угля и дров, чтобы обогревать вторую комнату. А здесь мы используем тепло плиты, которую разжигаем, чтобы готовить еду, а вечером подбрасываем в камин охапку виноградной лозы — для удовольствия. Из-за этого холода кухня стала самым уютным местом в доме. Бывают дни, когда мы не решаемся разойтись по своим комнатам. Несмотря на грелки, постели словно ледяные. Мне-то еще ничего, я выросла в суровых условиях: в Эльзасе гораздо холоднее, чем здесь, но твои сестра и тетя очень страдают. У них обморожены ноги и руки, у меня же только руки, да и то лишь потому, что приходится мыть посуду в ледяной воде.

Бедная Руфь — гувернантка, воспитательница, компаньонка — из-за своей доброты и заботливости ей пришлось стать прислугой, выполняющей всю домашнюю работу! Как в былые времена, Леа бросилась ей на шею.

Слова Руфь напомнили ей детство:

— Солнышко, малышка моя… Дикарочка… Как я рада, что ты вернулась! Монтийяк без тебя уже не Монтийяк. Ты помнишь, что говорил твой несчастный отец?

Леа отрицательно покачала головой.

— Он говорил, что ты — добрый дух этого дома, что без тебя Монтийяк был бы совсем другим и что однажды он может навсегда потерять свою душу, если ты его покинешь.

— Так никогда не будет, Руфь, и папа знал об этом. Эта земля, эти стены стали частью меня, словно руки, голова и сердце, без которых я не могу жить… Знаешь, каждый раз, когда я уезжаю отсюда, мне становится страшно, что я могу не вернуться, а возвращаясь домой, я всегда чувствую прилив сил и огромную радость.

— Это любовь, малышка моя.

К ним присоединилась Бернадетта Бушардо. Они устроились за столом, чтобы отведать фасоли с курицей — подарок Файяра. Леа сообщила им парижские новости, а Руфь рассказала о своем вместе с Камиллой и Лаурой аресте. Леа никак не удавалось отделаться от тягостного чувства, овладевшего ею еще на платформе Сен-Жанского вокзала. Она не узнавала свой Монтийяк — этот огромный холодный дом был ей чужим. Она уже с избытком испытала голод и холод и теперь хотела лета, тепла, фруктов… Лаура очень повзрослела, превратилась в настоящую женщину. Шарль носился по всему дому — он был очень похож на свою мать — тот же рот, те же глаза… Леа казалось, что все происходит без ее ведома, как бы за ее спиной. Несмотря на привычную обстановку, Монтийяк будто ускользал от нее. Переставили мебель, Руфь казалась не такой бодрой, как раньше, у нее прибавилось морщин…

В тот момент — когда гувернантка поймала маленького Шарля, чтобы наконец уложить его спать, дверь настежь распахнулась.

На порог ступил мужчина с длинными свисающими усами, в канадке и берете, натянутом до самых бровей. В руке у вошедшего был чемодан.

— Закрывайте скорей, вы выпустите все тепло! — крикнула Бернадетта Бушардо. — Кто вы? Что вам нужно? Уже ночь; это не лучшее время ходить в гости.

Мужчина молча закрыл дверь. Он огляделся вокруг, как человек, вернувшийся домой.

С замирающим сердцем Леа встала.

— Месье, ответьте же, наконец: кто вы? — продолжала вопрошать Бернадетта.

— Успокойся, тетя. Добро пожаловать, Лоран.

На какое-то мгновение возникло подобие паники. Все разом хотели поздороваться с Лораном, обнять его. Руфь изо всех сил пыталась усадить к нему на руки сына. Малыш ревел от страха перед этим огромным усачом, которого он совсем не знал…

Леа успокоила их.

— Не шумите так сильно. Мне бы не хотелось, чтобы ваши крики привлекли внимание Файяра и Матиаса.

Лоран сел за стол, чтобы немного перекусить. Глаза его, не переставая, перебегали с Леа на Шарля, получившего возможность еще немного поиграть и возившегося на полу.

— Тавернье предупредил меня, что Леа должна приехать сегодня вечером. Я подумал, что раз ты здесь с разрешения властей, то, может быть, сможешь навестить Камиллу. Мне бы хотелось передать ей весточку о себе… Завтра в Бордо у меня важная встреча…

Бернадетта Бушардо бросилась шарить по шкафам, пытаясь найти немного еды. Лоран с трудом убедил ее, что не голоден. Он опустился на четвереньки, и Шарль безоропотно принял его в свою игру. Он даже позволил ему отнести себя в постель и согласился поиграть завтра в прятки…

Когда, наконец, все улеглись, Леа и Лоран, прижавшись друг к другу, уселись на каменный приступок камина. Леа была счастлива. Она гладила его по усам, груди, отметив про себя, как он окреп. Указательным пальцем она провела по морщинкам около глаз.

— Ты постарел.

— Ты тоже. Но стала еще красивее. Сейчас ты похожа на настоящую даму. Даже Тавернье признал это.

Несколько часов подряд они рассказывали друг другу о том, что пережили после их последней встречи.

Скрываясь от людей Леюоссана, Адриан и Лоран были вынуждены покинуть Тулузу и скрываться в Лимузене, ночуя на чердаках или в овчарнях домов, где жили участники Сопротивления или сочувствующие. Подполье в этом районе возглавлял некий Рауль, бывший учитель, коммунист, скрывавшийся с февраля 1941 года. За ним охотились люди комиссара Комба и гестапо. Через два месяца такой бродячей жизни Адриан решил тайно вернуться в Бордо, поскольку считал, что там он будет полезней, чем в лесах. Лоран же остался, чтобы обучать молодежь военному делу. Они нападали на мэрии и службы сбора налогов, чтобы раздобыть необходимые им продовольственные карточки, печати, незаполненные удостоверения личности и деньги.

— Эта война превратила меня в бандита с большой дороги!

Однако он не был коммунистом, и очень скоро между ним и партийными руководителями подполья произошел глубокий раскол. Он все чаще думал о том, чтобы вернуться в Тулузу, оттуда попытаться перебраться в Лондон, а затем в Северную Африку, чтобы сражаться. Но тут он узнал об аресте Камиллы и о том, что ее поместили в форт «А». В тот же вечер он расстался с партизанами Лимузена и вернулся в Тулузу, где установил контакты со своими товарищами по подполью. Они устроили ему встречу с Большим Клеманом.

— Поручитель папы?! — воскликнула Леа.

— Да, он самый, — подтвердил Лоран. Большой Клеман стал шефом военной и гражданской подпольных организаций Бордо и области, что очень удивило Лорана, поскольку в 40-м тот не скрывал своих симпатий к правительству Виши. Но среди участников Сопротивления Большой Клеман был не единственным, кто в свое время доверял маршалу Петену. В Тулузе Лорану передали, что в кафе «Бертран» он встретит Дэвида, который в августе 42-го с парашютом был выброшен англичанами возле Шатору. Лоран должен представиться ему под именем Люциус. Дэвид уже извещен о его скором приезде по радио из Лондона. Встреча назначена на завтра.

Леа показала ему письмо Камиллы. Лоран читал с волнением, и девушка с удивлением обнаружила, что не испытывает ни малейшей ревности. Она рассказала о своей встрече с Отто Крамером и его обещаниях. Правда, Леа не упомянула о возвращении Матиаса и том, что тот рассказал ей о своих новых знакомствах. Она лишь сообщила Лорану, что Камилла теперь находится в лагере Мериньяк.

— Завтра день посещений, и я пойду к ней. Если хочешь, напиши, я передам твое письмо.

— Нет, не нужно, это очень опасно.

— И, тем не менее, напиши: если я увижу, что за нами следят, я оставлю письмо у себя. Сейчас я схожу за бумагой и чернилами.

Когда она вернулась, он сидел за столом.

Она нежно положила руку ему на плечо.

— Не переживай.

Он поднял глаза, обнял ее и прижался головой к ее животу. Они надолго замерли.

Наконец Леа высвободилась.

— Руфь приготовила тебе постель в папиной комнате. Надеюсь, что будет не очень холодно, она положила две грелки. В котором часу ты встанешь?

— Не слишком рано. Встреча назначена на три часа пополудни.

— Тогда спи спокойно. До завтра, — сказала она, обнимая его, как сестра.

— Леа… Леа, здесь никого нет… Не бойся… Это всего лишь плохой сон…

Лоран вскочил с постели, разбуженный криками и стонами, доносившимися из комнаты молодой женщины. Он поспешил туда. Во власти своего обычного кошмара, вся в слезах, Леа сидела на кровати, отбиваясь от человека, убитого ею в Орлеане. По странности судьбы, у него теперь был компаньон: Мазуи, истязатель Сары; он медленно приближался к Леа, таща за собой наполненную нечистотами ванну, кишащую змеями…