Усадьба не упоминалась ни в одной из книг о войне за независимость, ни в более ранних источниках. В приходских метрических книгах Тамарина значилось немало Джеймсов, но связь хотя бы одного из них с Лили или с Ратнари-Хаусом невозможно было установить, эта ниточка никуда не привела.

Так случилось, что первый же человек, с которым Джоди договорилась об интервью, получил инсульт, и это стало для нее болезненным потрясением. Джоан решила на время умерить свою активность и вернулась к привычному и наиболее легкому способу поиска информации, к Интернету. Но, немного успокоившись, она решила, что исследователю не стоит искать легких путей. Если хочешь получить результат, нужно не бояться разговаривать с людьми.

С помощью Дэна Джоди разработала план действий.

— Доктор Магарри входит в шкальный совет, куда до него входил его отец, — объяснил Дэн, — этому почтенному джентльмену сейчас должно быть за восемьдесят, и, думаю, он хранит в памяти все, что происходило в городке. Тебе будет полезно с ним побеседовать.

Джоди так и не собралась ему позвонить, но сейчас никаких других дел у нее не было, и она наконец решилась.

Просьба Джоди привела доктора Магарри-старшего в восторг.

— Сейчас никто не хочет ничего знать о прошлом, — взволнованно произнес он. — Все только и рассуждают, что о будущем, а ведь прошлое тоже способно многому нас научить.

— И я так думаю, — согласилась Джоди. — Мы можем договориться с вами о встрече? — спросила она, держа перед собой ежедневник.

— Готов принять вас прямо сейчас. Я как раз свободен, — с воодушевлением предложил доктор.

Доктор Магарри жил в приморской части города, в высоком узком доме с мансардой, где он любил сидеть и глядеть на океан. Джоди поднялась туда вслед за хозяином, неся в руках поднос с чаем и печеньем. Невероятно дряхлый спаниель взобрался вместе с ними по лестнице, с трудом переваливаясь со ступеньки на ступеньку, и, тяжело отдуваясь, улегся на полу.

Доктор торжественно разлил чай по чашкам и опустился на стул.

— Во Вторую мировую медицина была совсем другой, — задумчиво произнес он, и Джоди тотчас представила, каким он был сорок лет назад, когда сидел на таком же вот стуле в лекционном зале перед студентами, с жадностью ловившими каждое его слово. Похоже, доктор любил рассказывать истории и был хорошим рассказчиком. Неудивительно, что он с готовностью согласился побеседовать с ней. — Война все изменила. Прежде у нас не было пенициллина. Теперь в это трудно поверить, правда? Пользовались порошком серы. Господи, подумать только! Старой доброй серой. — Доктор Магарри вздохнул и устремил взгляд вдаль. — Мы посыпали ею раны, чтобы избежать инфекции. Это не всегда помогало, знаете ли. Когда появился пенициллин, я часто думал о тех, кому он мог бы сохранить жизнь. По тем временам это было настоящее чудо. Мы все слышали о пенициллине и ждали его, как сейчас ждут лекарства от СПИДа, наверное. С его помощью еще во время войны резко снизилась смертность от туберкулеза, хотя этот препарат не так-то просто было достать, в первые годы его использовали только для нужд армии. У нас в Ирландии он стал доступен только в пятидесятые.

— Расскажите мне о Тамарине в годы войны, — попросила Джоди.

— Здесь не было войны. Ирландия не участвовала в войне. Мы сохраняли нейтралитет. Или, как еще говорят, придерживались политики невмешательства. У нас ввели так называемое чрезвычайное положение. Ужасное название, чертовски дрянное. Простите, что не сдержался, дорогая. Теперь, когда мы знаем всю правду об этой войне, говорить о каком-то чрезвычайном положении не слишком-то достойно. Миллионы людей умирали в лагерях, гибли под бомбами, а мы и не знали, что такое авианалет. «Чрезвычайное положение», надо же придумать такое! Очень по-ирландски. У нас тоже ввели продовольственные нормы, но здесь, в сельской местности, мы почти ни в чем не нуждались. Извините, — одернул себя доктор. — Я, как всегда, отклонился от темы. На чем мы остановились?

— Вы когда-нибудь говорили с Лили о ее работе медсестрой во время войны?

— Не слишком много. Миссис Шанахан никогда не была моей пациенткой, но городок у нас маленький, и мы, конечно же, встречались. Медицина у нас не особенно изменилась со времен Первой мировой войны, и мне было интересно, что она видела в Лондоне. Хотя, если честно, Лили неохотно об этом рассказывала. Люди, побывавшие в самом пекле, не любят это обсуждать, зато тех, кто отсиживался в тылу, просто не остановить. Миссис Шанахан была операционной сестрой — адова работа в те дни. Нужно было обладать железным здоровьем, чтобы вынести такое. И уход за ранеными — только полбеды. Не меньше хлопот было с хирургами. Они ведь считались тогда настоящими королями. На них буквально молились. У операционных сестер стальной хребет, так мы любили говорить. — Доктор на мгновение задумался, вспоминая о тех временах, когда Джоди еще на свете не было. — Помню, мы как-то разговаривал и с миссис Шанахан о том, как хирурги использовали человеческие волосы для наложения швов. Они творили истинные чудеса, вы не поверите. В больницах тогда царил образцовый порядок. Никакого перекрестного заражения или инфекций, с которыми приходится бороться сейчас. Никакого стафилококка, устойчивого к метициллину. Тогда он попросту еще не появился. Правила гигиены соблюдались неукоснительно. А матроны прежних времен, которые заправляли в больницах, когда я был студентом! Мы их боялись как огня. У нас поджилки тряслись при одном их появлении. Но, ясное дело, мы старались этого не показывать, частенько подтрунивали над ними, дразнили, выдумывали разные смешные шуточки. Помнится, я любил повторять: «Лечение прошло успешно, но пациент умер». Юмор висельника, вот что я вам скажу, моя дорогая. Врачи известные циники. Скажите мне, — спросил вдруг доктор, — что там говорит наша молодежь в больнице? У миссис Шанахан есть шансы?

— Надежды мало, — с грустью признала Джоди. — Это очень печально, Иззи Силвер, ее внучка, просто в отчаянии. Наверное, миссис Шанахан так и не придет в себя.

— Очень жаль, — вздохнул доктор Магарри. — Милая была женщина. И настоящая красавица. Да-да, можете мне поверить. Когда она вернулась домой после войны, в городе как будто стало светлее, словно рассеялся туман, и засияло солнце. Толпы молодых людей увивались вокруг нее, мечтая надеть кольцо ей на палец, но она мало где бывала. А потом вдруг взяла и вышла замуж за Робби Шанахана. Симпатичный был малый, правда, довольно тихий. Я никогда не мог понять, почему она предпочла именно его. Эта женщина могла выбрать любого, ее внимания добивался весь цвет города, и в Ратнари-Хаусе на нее тоже заглядывались. Люди никогда не перестанут удивлять друг друга, вот что самое поразительное.

Доктор Магарри поговорил еще немного, но не сказал ничего существенного. Он не смог припомнить ни одного человека по имени Джейми, кто был бы как-то связан с Лили.

— Надеюсь, я не сказал ничего, о чем не следовало говорить, — заявил он под конец. — Жена все твердит, что это мне, а не собаке надо носить намордник. — И доктор громко рассмеялся собственной остроте.

— Вовсе нет, — заверила его Джоди. — Я только хотела спросить, почему все удивились, когда Лили вышла замуж за Робби Шанахана?

— Трудно назвать причину, просто возникло смутное ощущение, что здесь что-то не так, — задумчиво заметил Магарри. — Мне показался странным ее выбор. Погодите, меня вдруг осенило: вам нужно поговорить с Виви Уилан. Ей, надо думать, перевалило за девяносто пять, и если она по-прежнему пребывает в здравом уме и твердой памяти, вам стоит с ней встретиться. Никто лучше Виви не расскажет вам о Тамарине в те давние времена. Она замужем за мясником, понимаете, к чему я клоню? Мясники все обо всех знают, потому что, хочешь не хочешь, весь город приходит к ним в лавку, чтобы купить себе мяса к обеду. — Доктор рассеянно побарабанил пальцем по носу. — Мясник, почтальон и аптекарь — вот кто видит все, что происходит в маленьком городке. Я бы поставил на Виви, это дело верное. Она поможет вам разгадать вашу загадку.