В одном из них лежала сейчас девушка с моим семенем в заднице.

В другом – моя жена смывала с задницы чье-то семя.

Уверен, в оставшихся шести-семи происходили не менее интересные события. Может быть, в одном из них придумали лазерную бомбу, а в другом изнасиловали и убили девственную лилипутку. Кто знает? Но это чужие истории. Они меня не касаются.

Как и все бывшие писатели, я страшно ревнив к чужим жизням.

Оставив Яну лежать на полу – мне бы отдохнуть, господин писатель, со вздохом сказала она, – я спустился на первый этаж дома. В наших окнах было пусто. Значит, Рина была в ванной. Закутавшись в халат, я выскочил из дома, и быстро пробежал к своему крыльцу. Стараясь не хлопать дверью, вошел в прихожую, и быстро налил себе пол-стакана джина. У него резкий запах, и он отобьет привкус Яны, знал я.

Как и все дьявольские создания, Рина обладала дьявольским нюхом.

Но джин отбивает нюх у собак и дьяволиц. Так что, когда я выпил половину порции, маслянистая пленка джина уже скрыла мой грех, как покров Богородицы – осажденный Константинополь. И я, чувствуя себя предводителем крестного хода, торжественно поднялся на второй этаж, и тихо открыл дверь ванной. Рина стояла под душем, ее почти черные из-за загара ягодицы блестели под слоем воды, спина скрывалась за мыльной пеной. Судя по ее сытой улыбке, она действительно трахалась с кем-то. Что же, подумал я.

Добро пожаловать домой, дорогая, – сказал я.

Она резко обернулась. Я увидел в ее глазах плохо скрытое удивление.

Рина явно не ожидала увидеть меня снова.

Обычно я избегал взгляда жены.

Сейчас что-то заставило меня посмотреть ей в глаза.

От глаз Рины словно бы пахнуло мутно-зеленым. Мне явно представилось, что под блестящей оболочкой ее прекрасных глаз – она оттеняла из изумрудными серьгами, – таится гнилая слизь давно уже павшей рыбы. Что-то от утопленницы я увидел в ней. Неудивительно, ведь она и правда утонула. Я вспомнил слова одного своего коллеги, сраженного наповал на вручении какой-то литературной премии фуршетом и литровыми мисками шампанского, которое там выдавали за бокалы. Он говорил: если кто умер, не воскрешай. И пусть он подразумевал вовсе не живых людей, а персонажей, я не видел никакой разницы. В конце концов кто мы, если не чьи-то персонажи.

Рина улыбнулась мне и задернула штору.

Мимолетный запах смерти и разложения тины, водорослей и заплутавших в них рыбешек вновь сменился ровным химическим запахом шампуня. В уголок, не прикрытый шторкой, я видел, как она собирается над сливом ванной. Белоснежная, как всегда. Рина могла выйти в город на месяц, могла перепихнуться с тысячей мужиков, каждый из которых спустил бы в нее свое грязное семя, – так похожее на мыльную водичку, – могла валяться в лужах блевотины у туалетов ночных клубов, маринуясь там, словно треска… но она всегда возвращалась белоснежной. Ни кусочка грязи на оставалось на ее теле. Видимо, все абсорбировала душа. И хоть я уже не любил свою жену, я почувствовал легкую боль. Я чуть сдвинул корпус влево и увидел ее. Стройная, загорелая, без белых полосок – конечно, она если и загорала, то обнаженной, – с небольшой, но красивой крепкой грудью. Стройные ноги без намека на жир или целлюлит. Плоский живот. Аккуратная, собранная задница, из тех, что навевают мысли о времени, проведенном на вечеринке со школьницами, – что немаловажно, вы были там будучи школьником сами, – и, конечно, прекрасная щель. Дыра, которую я не видел сейчас, но которую явственно представлял, потому что пизда и была Риной, а Рина была лишь сопровождением для дыры. И когда моя жена чуть расставила ноги, чтобы промелькнуть между ними ладонью, я лишь утвердился в этом.

Рина это свита для собственной дыры, подумал я.

Она служит ей, она окружает ее обожанием и почтительным вниманием, она выполняет любой каприз своей дыры, и ее дыра может послать кого-нибудь в ссылку, а то и на эшафот. Я представил, как голова казненного скатывается с колен Рины и стремглав влетает в ее дыру, пахнущую стружками. Кажется, ими заполняли корзины под гильотинами? Но ее дыра умела и ласкать. Окажись она милостивой к вам, как вы начинали чувствовать себя на седьмом небе. Для того, чтобы почувствовать себя женщиной, мне не было необходимости переодеваться или отправляться к хирургу, который отрезал бы мне яйца. Достаточно было одного благосклонного кивка дыры Рины, как я чувствовал блаженство, восторг и экзальтацию, более приличествующие фаворитке какого-нибудь сластолюбивого Людовика из семейки прожорливых Бурбонов.

Тут я увидел на плече Рины лилию.

Ты сделала татуировку? – сказал я.

Ты подсматриваешь? – сказала она.

Интересно посмотреть на свою жену после стольких-то дней отсутствия, – сказал я.

Уверена, ты не скучал, – сказала она.

Я был спокоен и готов к нападению. Машина Любы давно уже стояла в гараже дома Яны, оказавшей мне эту маленькую услугу за кое-какую услугу, оказанную ей мной. Я вспомнил, как он вертелась под ремнем, и мне захотелось трахаться. Отодвинул шторку и погладил Рины по спине. Это, конечно, было ошибкой. Любая другая женщина восприняла бы это как знак сдачи, белый флаг, выкинутый изголодавшимся без секса самцом. Незаурядная женщина, моя жена, чувствовала, что чем больше секса у меня есть, тем больше я хочу получать. Она прекрасно меня понимала.

Трахаться – все равно, что подзаряжаться энергией в одной из этих дурацких игр, в которые играют мальчишки в переходах на автоматах, – говорила она.

После чего отправлялась трахаться. Так что, стоило мне лишь коснуться ее, она разозлилась, и мы снова оказались в тупике. Я убрал руку.

Где ты была? – сказал я.

… – не сочла нужным ответить она.

Рина? – сказал я.

Какая тебе разница? – сказала она.

Я знаю, что в мое отсутствие ты трахнул, как минимум, полк шлюшек, – сказала она

Четверть своего университета, треть городка, и еще подбирал голосовавших на дороге хиппушек, – сказала она.

Потрясающе, – со смехом сказал я.

Я не шучу, – взвизгнула она, и метнула в меня полный флакон шампуня.

Я заметил удар лишь после того, как он случился. Чувствительная боль обрушилась на мою правую бровь. Я закрыл глаз веком, словно дельфин – дыхательное отверстие пленкой. Не знаю, уж что я рассчитывал увидеть, открыв глаз, но когда это случилось, Рина стояла ко мне спиной, и намыливала голову. Я с нервным смешком подумал про себя, что не смог бы даже сейчас схватить ее за волосы, такие они скользкие. После этого я ощутил, как мои глаза наливаются слезами. Она действительно меня не любила больше. Вот поэтому-то, – а не из-за боли, – я и плакал.

Подать тебе полотенце? – скрипучим голосом сказала я.

Она ничего не ответила и продолжила мыться.

Рина, я бы хотел развестись с тобой, – сказал я, досчитав до пятидесяти.

Отлично, – сказала она, конечно, вовсе не находя эту идею отличной, – давай, сделай это.

Докажи себе, наконец, что ты мужик, – сказала она.

Давай, отомсти мне за всех тех девок, которые покрутили перед тобой хвостом, а потом смылись от тебя, – сказала она.

Ну, давай же, – сказала она шепотом.

Я рассмеялся. Она давно уже ненавидела меня. Рину тошнило от моего вида. Но вечный инстинкт хищника не позволял ей вынуть когти из моего сердца, и зубы – из шеи. Внезапно я понял, что или мы примем решение сегодня, или это не кончится никогда. И во втором случае я пропал. Кошка никогда не наиграется всласть с несчастным мышонком.

Почему бы тебе не признать, что тебя от меня воротит, – сказал я.

Меня от тебя воротит, – сказала она.

Ты полное ничтожество, – сказала она, – компенсирующее свои неудачи в жизни трахом.

Для кого-то и трах это успех, – сказал я, пожав плечами.

Тебе плевать на секс, плевать на тело, плевать на все, – сказала она.

Это слишком абстрактный упрек, – сказал я.

Разве мало я тебя трахал? – сказал я.

Ты бы трахал и дерево, наряди его кто-нибудь в юбку, – сказала она.