Я открыл глаза, и увидел, что это ее слезы. Она плакала.

Что-то не так? – сказал я.

Все так, – сказала она.

Именно потому что все так, – сказала она.

Я улыбнулся и приналег. Она подмахивала. Боже, как она подмахивала. Словно шеренга хорошо обученных солдат. Быстро, четко, слаженно. Я буквально почувствовал, как наши бедра приподнялись над землей на полметра. Наши задницы взлетели, словно йоги во время многомесячных медитаций. Мы освободились от закона земного притяжения. Головы наши лежали на подушке, но тела летали. Два Феникса с драгоценными каменьями в головах, вот кто мы с ней, подумал я. И только тяжесть камней не дает нам взлететь и с головами. Она облизнула губы в тряске, и потом облизнула мои. Я остановился, чтобы не спустить раньше времени. Она чуть отодвинулась.

Только не кончай в меня, – сказала она.

Я могу долго, – сказал я.

Посмотрим, – сказала она.

Мы посмотрели и я оказался прав. Больше мы тишины не нарушали. Если бы в эту минуту в комнату зашла Рина, она бы все поняла, и разразилась буря. Но что-то – покров тайны, покров Богородицы, прикрывшей невидимым платьем влюбленных, – сделало нас невидимками. И о нас, что само по себе невероятно, забыли все. Включая Рину, которая прохаживалась по дому, подбадривая гостей хриплыми криками и поощрительным смехом. Когда она умолкала, возня и крики становились громче, из чего я делал вывод, что Рина присоединилась к очередной куче тел. А я в это время отчаянно долбил, схватив за волосы, прекрасную юную блондинку, которую полюбил, и она извивалась подо мной телом, но не издала ни писка. Как все это не похоже на деревни Апдайка.

Впрочем, он-то писал о свинге, а не об оргиях.

И что должно было случиться, чтобы два человека на оргии прятались ради того, чтобы заняться любовью?

Юля подмахивала мне, я же был жесток и непреклонен. Мы ни разу не сменили позу, я даже не задрал ей ноги. Я просто, лежа на ней, исполнял свою миссию. На то она и миссионерская, подумал я, и решил все-таки поискать презерватив, хотя бы глазами. Юля помотала головой и расширила глаза.

Что? – шепотом спросил я.

В рот, – шепотом ответила она.

Я положил ее руки себе на затылок, и приподняв за зад, подтащил ближе к стене. Бросился в последнюю атаку. Почувствовав приближение, рванулся чуть назад, а потом вперед и вверх, ухватившись руками в подоконник. Юля скользнула по мне вниз, как по рельсам американских горок, и, обняв бедра, впилась в мой член. Я кончал, содрогаясь, и почти теряя сознание, пока она сучила ногами и пила меня там внизу, и постепенно сознание меня покидало. Под конец я почувствовал в теле такую легкость, что запросто удерживал на одних лишь руках и себя и девушку, объявшую меня внизу. Вечность спустя я осторожно отцепил ее от себя, и мы упали на бок, счастливые. Я все не мог насмотреться на нее.

Я люблю тебя, – сказал я.

Я люблю тебя, – сказала она.

В это время в комнату и зашла Рина.

Мы с Юлей были так счастливы, что пустили к себе Рину.

Так римлянин, открывший для себя Христа, другими глазами смотрел на варвара, пирующего на развалинах виллы. Мы пустили Рину пировать посреди нас. Она, с бутылкой шампанского в одной руке, и виски в другой, слегка пошатывалась, но мыслила трезво и ясно. Я понял, что мне придется пить и Юля поняла это тоже – только если я буду вести себя, как обычно, Рина ничего не заподозрит. К тому же, как я упоминал, мы уже любили и чувство хранило нас. Два мученика, с любовью глядящие друг на друга на арене цирка со львами. И, как львам и полагается, Рина откликнулась на невнятные призывы странного бога этих мучеников, и, зевнув на нас дурным запахом своего нутра, стала обнюхивать углы.

А вот и вы, – сказала она, еще раздумывая, начать ли атаку, или предаться блуду.

Я встал, и вынул у нее из руки бутылку, отпил из которой прямо из горлышка. Рина не обращала на это никакого внимания, она лишь смотрела на Юлю. Потом подошла к ней, взяла за руку, и, улыбнувшись, поцеловала в ладонь.

Юля прерывисто вздохнула.

Мне следовало насторожиться. Моя жена умела очаровывать и влюблять. Но я лишь любовался нами тремя. Кожа Рины – шоколадная, подчеркивавшая ее зеленые глаза, смотрелась на фоне Юлиного мрамора с прожилками невероятно красиво. Или наоборот? В этом сочетании преобладающего цвета не было, и могло быть и так, что это Рина оттеняла Юлю, а не наоборот.

Кофе-глясс, – сказала Рина, целуя ладонь Юли.

Мороженное и кофе, черное и белое. Какую гамму я добавлю в этот коктейль, подумал я, и глянул на свое отражение в зеркале. Из нас троих я был самым темным. Я отпил еще. Рина взяла Юлю за голову и стала облизывать ее губы. Отстранилась.

Ах, негодник, – смеясь, сказала она.

Уже успел кончить ей в рот, – сказала она.

Осталось еще немного, – сказала Юля, и глянула на Рину с интересом.

Я с тревогой подумал, что Рина ей нравится. Юля обняла мою жену, и они поцеловались. Долго, как, наверное, целовались мы с Юлей за несколько минут до того. Рина на ощупь поставила бутылку шампанского на пол, и поманила меня рукой. Я обнял их двух сразу, – благодаря штанге у меня широкие плечи, – и приподнял. Поставил у широкой кровати, и мягко толкнул каждую в грудь. Они попадали с веселым визгом навзничь и начали барахтаться и мельтешить ногами. Какого черта, подумал я. Надо развлекаться.

Девушки, девушки, – сказал я.

Замрите, – сказал я.

Они, выжидающе глядя на меня, и сопя, перестали двигаться. Я осторожно раздвинул каждой ноги – как можно шире, – и отошел. Две мохнатки смотрели на меня, и я глядел в мир двух дыр. Я видел там бездны и высоты, и знал, что опущусь в первые, и поднимусь на вторые. Мне не хватало лишь веревочной лестницы, чтобы спускаться, и альпенштока, дабы подняться. Приподнявшись на локтях, мои женщины смотрели на меня выжидающе. Я не торопился. Я взял и шампанское и отошел еще дальше. Чувствуя спиной холодное стекло, я рявкнул в открывшуюся дверь, что здесь все занято, и поглядел на кровать. Две девушки, смуглая и белая, лежали передо мной, раскинув ноги.

Я подошел, встал на колени, и раскрыл сначала одну, потом другую.

Сделать это было нетрудно, их трахали весь вечер и цветы еще не успели закрыть свои чаши на ночь. Так что какая-нибудь предприимчивая труженица-пчела еще могла снять с них последний урожай пыльцы. И я собирался это сделать. Я любовался дырой каждой из них. Они были такими разными и такими красивыми в своей разности. Впервые в жизни я пожалел, что у меня один член. Для того и нужны оргии, верно? А еще чтобы избавиться от ревности, вспомнил я слова Юли, и постарался забыть их. Я не ревновал сейчас ни одну из них. Я любил и Рину и Юлю, хотя знал, что любовь к Рине это ампутационная боль. Мы еще страстно хотели друг друга, и это казалось нам отзвуком давно уже отрезанной сумасшедшим хирургом любви. А с Юлей все было по-настоящему.

Но я решил подумать об этом завтра.

Дыра Рины была сочной и крупной снаружи. Я осторожно раздвинул мясистые губы, и она стала похожа на коричневую бабочку с синеватой кромкой крыльев. Закрытая, дыра Рины напоминала большой гребень. Такой с радостью одел бы на шлем любой римский император. Темная кожа, набухшие губы… В то же время, внутри дыра Рины – я знал это, я знал каждую сотую миллиметра, – была ловушкой. Марианская впадина, сужавшаяся к концу. Она владела мускулами своей дыры виртуозно, и не раз заставляла меня кончить одними лишь пожатиями этого чудо-инструмента. Иногда Рина сжималась так часто и судорожно, что я даже предположил, будто это происходит вне зависимости от воли или желания хозяйки.

Рина, смеясь, подтвердила мои предположения. Ну что же.

Дыра Рины была живой.

Не менее живой была дыраа Юли. Но у нее между ног была прорезана именно что щель. Вы не видели губ до тех пор, пока этот мясистый цветок не раскрывался. Светло-розовая – в отличие от коричневой дыры Рины, – и слюнявая. Рина текла ручьем, и из какого-то одного места. Иногда мне казалось, что я смогу найти исток этой реки. Юля же текла как болотистая почва. Вся. Вы наступали на эту землю, и почва мягко уходила у вас из под ног, и ее место занимала вода. Куда ни кинь взгляд, везде был тонкий слой воды. Соки как будто проступали через поры Юлиной дыры, и вы оказывались в воде незаметно. Я попытался определить разницу между ними.