Ну и чем тебе не нравятся собаки? – спрашивал я.

Своим жополижеством, – отвечала она, как всегда, когда пьяная, грубо.

Кошки, они как женщины, свободны, – многозначительно поднимала она палец.

Ненавижу кошек, – как-то признался я.

После чего, под ее снисходительным взглядом мамаши, прочел целую лекцию, вычитанную внаучно-популярном журнале. Там объяснялось, почему на многих гербах есть изображения львов и тигров, вставших на задних лапах. Все дело в атавистической памяти, объясняли авторы исследования. Когда-то наши предки были не хозяевами земли, а ее арендаторами.

Не хозяевами, а арендаторами, – со вкусом повторила она, хмыкнула, и выпила.

На нашем огромном диване, занимавшем добрую часть дома, – а это очень просторный дом, – она сама смахивала на ленивую большую кошку. Да, арендаторами, повторил я, и продолжил. И вот тогда-то у людей, селившихся в пещерах, был единственный страшный враг. Кошачьи. Для саблезубых тигров человек был самой легкой добычей. В сравнении с лошадью или зеброй бегает медленно, защищаться еще толком не умеет. Ходячие консервы.

Ходячий корм для кошек, хочешь ты сказать, – поправила она, смеясь.

Ну, где-то так, – согласился я.

После чего, не раздражаясь – она всегда перебивала меня, и я привык, – продолжил. Наши предки боялись кошачьих пуще смерти. Это и была смерть. Мы были их пищей. Они были высшим звеном. Они лакомились нашими детенышами.

Ну и что? – неприятно-высокомерно удивилась она.

Я только перевел дух. Само собой, я знал свою жену достаточно хорошо, для того, чтобы рассказывать это не с целью убедить ее в чем-то. Я всего-навсего ставил ее в курс прочитанной статьи, объяснившей мне самому мою давнюю неприязнь к кошкам. Ирина, выслушав это мое соображение, милостиво кивнула.

А так ли уж необходимо это было? – спросила она задумчиво.

Ну, покорять планету и все такое? – пояснила она

Послушай… начал было я.

Но она уже встала на четвереньки и выгнула спину. Показала задницу. Весьма соблазнительную, признаю, задницу.

Глядя на нее, я выпил.

Трахни свою кошечку, – сказала она.

Я залез на нее сзади, прикусил шею, и она зашипела. Клянусь, в этом звуке я услышал предсмертный плач сотен несчастных детей первобытной эпохи. Более того, как человек, сохранивший в себе память веков, я подозревал еще кое-что. Эти дети…

Одним из них был я.

… чему ты молчишь? – раздался голос у моего плеча.

Я вздрогнул. Потом с недоумением взглянул на телефонную трубку в своей руке. И только тогда вспомнил. Люба.

Судя по всему, приезжать она не собиралась, Это меня разозлило.

Гнусная манера у моих женщин звонить мне ночами, чтобы послушать, как я счастлив с Риной, – сказал я.

Бывших? – спросила она.

Счастлив? – сказала она.

В этих двух быстрых вопросах я уловил некий намек. Что-то легкое и промелькнувшее между нами, так быстро, что мы уловили лишь движение. Да, ее обещания пахли крысиным пометом.

Люба, я кладу трубку, – сказал я, даже не двинувшись.

Ладно, – сказала она.

Мне приснилось, что ты убил свою жену, – сказала она.

Сумасшедшая, – сказал я.

Почему? – сказала она и снова хихикнула.

Все ведь знают, что она у тебя уже в печенках сидит.

Я вспомнил, как выглядит печень. В отличие от плоти, внутренние органы сверху выглядят блестящей совокупностью. Они начищены, словно награды, и выглядят, как цветы. Цветы плоти. Я немало на них насмотрелся, когда работал репортером криминальной хроники. То, впрочем, была даже не прошлая моя жизнь. Позапрошлая. Если ножом потрогать оболочку внутренних органов человека, она вспарывается, словно плод, вспомнил я некстати свои посещения морга МВД.

– Итак, – сказал я.

Ты убил свою жену, – скорее утверждает, чем спрашивает она.

Все вы об этом только и мечтаете, – говорю я.

Все мои бывшие женщины, – говорю я.

Всем вам, сучки, покоя не дает то, что мы с Риной счастливы, хоть у вас и другое мнение на этот счет, – говорю я.

Это все, что ты хотела сказать? – спросил я.

Мне приснилось, что ты убил ее из ревности, – быстро и испуганно сказала она.

Люба, – улыбнулся я.

Все знают, что ревность не вошла в число моих многочисленных недостатков. Я с улыбкой позволял женщинам отправляться в невиданные путешествия адюльтеров, свальных вечеринок и самых отвратительных коитусов, которые только случаются на лестничных клетках заброшенных домов с преследующим вас незнакомцем. Я не раз с улыбкой похвалялся тем, что с улыбкой позволял своим женщинам это. Я… В конце концов, хоть я и был исчерпан до дна, и выжат, словно гнилой фрукт, но оболочка моя все еще блестела и была преисполнена значимости и важности. Я выглядел, как самец в полном расцвете сил, вальяжный и уверенный в себе. Хоть, конечно, уже перестал им быть. Во многом, – да, – благодаря своей жене Рине. Которая высосала меня, как вампир жертву.

Мне приснилось, что ты убил ее, приревновав, – снова быстро повторила Люба.

Этого не может быть, ты же знаешь, – сказал я.

И, тем не менее, это так, – сказала она.

Вот еще глупости, – сказал я, поджав под себя ногу, и ощупывая, не поранил ли чем.

Частенько мы с Риной, напившись, били посуду и разбрасывали осколки по всему дому. Наутро, выковыривая из ног куски фарфора, хрусталя или просто стекла, смеялись и срывали с ног подсохшие корочки крови. Свежей кровью я намазал ей задницу, перед тем, как… Впрочем, это было давно.

Ты лежал без сна всю ночь, я ЧУВСТВОВАЛА это, – сказала Люба.

Глупости, – сказал я.

Я только проснулся, – сказал я.

Ты проснулся рано ночью из-за того, что Луна светила тебе в окно.

А когда Луна ушла, на ее месте появилась Венера, – сказала Люба.

Все это время ты лежал, и хотел меня, – сказала она.

Это уже ближе к истине, – сказал я.

Приедешь ты или нет? – спросил я.

Рядом лежала она, Рина, – сказала Люба.

Ты думал обо всех женщинах, которые у тебя когда-либо были, – продолжала Люба.

Обо всех, кто у тебя был, кому ты засаживал, и кого упустил.

О тех, кого ты упустил, ты жалел особенно сильно, ты хотел их невероятно, – говорила.

Черт, у меня встал, – смеясь, – сказал я,

Ты так аппетитно рассказываешь, – призывно сказал я.

М-м-м-м, – сказал я.

Милый, я рассказываю о своем сне, – сказала она.

Вещем сне, – поправилась Люба.

Хорошо, – сказал я, – у меня была гигантская эрекция, и я случайно зашиб Рину, когда повернулся не так в постели.

Глупые шуточки, – судя по изменившемуся прикусу, она занялась заусеницами.

Это тоже часть моего дара: по тону, оттенкам и вибрациям голоса, я с точностью до тысячной доли могу сказать вам, чем занят рот женщины в тот момент, когда она говорит с вами чревом. Она может облизывать ствол своего нынешнего дружка, грызть ногти, кусать сливочное мороженое, выпячивать губы в надежде рассмотреть, нет ли комочков помады, кривить губы, в общем, делать что угодно. По голосу я пойму, что она делает. Люба пообкусывала заусеницы, и принялась сжимать губы, я это буквально видел. Как она – убийство, которое я совершил этой ночью. Ну, по ее версии, конечно.

– Ты лежал несколько часов, думал о тебе и о ней, и когда понял, что она уничтожает тебя, медленно, но безостановочно, решил убить ее.

Ну, и убил, – сказала она испуганно, – и я видела это так, как будто была рядом с вами, как будто лежала в постели с вами…

Вот как, – сказал я.

А так как сил вырваться у тебя уже не было, ты просто-напросто задушил ее, – сказала она.

Невероятно, – сказал я. – Ложись спать.

Что лежит на простыне слева от тебя? – спросила она.

Скажи мне, – сказала она.

Ничего, – сказал я, глянув туда,

Извини, – сказала она.

Да ничего, – сказал я.

Все время путаюсь, – сказала она, – ты же никогда не ложишься справа от женщины, потому что на левом боку ты спать не можешь.