В пять утра десять полицейских во главе со старшим полицейским инспектором Ноублом взломали кувалдами дверь маминого дома, ударили ее по лицу, когда она вышла в коридор, затолкали обратно в комнату, бегом поднялись на второй этаж, держа оружие наготове, вытащили меня из постели, выдирая клочьями волосы, спустили меня с лестницы, ударили, когда я приземлился, и поволокли на улицу, по асфальту, в кузов черного фургона.

Они захлопнули двери и уехали.

В фургоне они избили меня до потери сознания, после чего стали хлестать по лицу и мочиться на меня до тех пор, пока я не пришел в себя.

Когда фургон остановился, старший полицейский инспектор Ноубл открыл дверь, выволок меня наружу за волосы и потащил через заднюю стоянку полицейского отделения Уэйкфилда на Вуд-стрит.

Два офицера в форме заволокли меня за ноги на крыльцо, потом внутрь здания, где в коридорах вдоль стен валялись черные тела. Они били, пинали и плевали на меня, таща за пятки по желтым коридорам, снова и снова, вверх-вниз, вверх-вниз.

Они сфотографировали меня, потом раздели, срезали повязку с правой руки, снова сфотографировали, взяли отпечатки пальцев.

Доктор-пакистанец посветил мне в глаз фонариком, поскреб лопаткой у меня во рту, взял соскоб из-под моих ногтей.

Они отвели меня голого в комнату для допросов, шесть на десять, с люминисцентными лампами, без окон. Меня посадили за стол и сковали наручниками руки за спиной.

Потом они оставили меня одного.

Некоторое время спустя они открыли дверь и выплеснули мне в лицо ведро мочи и дерьма.

Потом снова оставили меня одного.

Некоторое время спустя они открыли дверь и стали поливать меня из шланга ледяной водой до тех пор, пока я не рухнул на пол вместе со стулом.

Потом они оставили меня лежать на полу, прикованного наручниками к стулу.

Из соседней комнаты доносились крики.

Крики продолжались, как мне показалось, в течение часа, потом прекратились.

Тишина.

Я лежал на полу и слушал, как гудят лампы.

Некоторое время спустя дверь открылась, и в комнату вошли два крупных мужчины в хороших костюмах. Они принесли с собой стулья.

Они разомкнули наручники и подняли мой стул.

У одного из них были усы и бакенбарды, ему было лет сорок. У другого были жидкие пегие волосы, а изо рта пахло блевотиной.

Пегий сказал:

— Сядь и положи руки на стол ладонями вниз.

Я сел и сделал так, как мне велели.

Пегий бросил наручники усатому и сел напротив меня.

Усатый обошел комнату и встал за моей спиной, поигрывая наручниками.

Я посмотрел на свою правую руку, лежавшую на столе: четыре пальца слиплись в один, сто оттенков красного и желтого.

Усатый сел и уставился на меня, положив наручники на кулак, как кастет.

Внезапно он вскочил и обрушил кулак в наручниках на мою правую кисть.

Я заорал.

— Руки на стол.

Я положил руки на стол.

— Ровно.

Я попытался положить их ровно.

— Гадость какая.

— Надо подлечить.

Усатый сидел напротив меня, улыбаясь.

Пегий встал и вышел из комнаты.

Усатый молча улыбался.

В моей правой кисти пульсировали кровь и гной.

Пегий вернулся с одеялом и накинул его мне на плечи.

Он сел и достал пачку «Джи-пи-эс», предложил сигарету усатому.

Усатый достал зажигалку и зажег обе сигареты.

Они откинулись на спинки стульев и выпустили дым мне в лицо.

Руки мои начали дрожать.

Усатый наклонился вперед и занес сигарету над моей правой кистью, катая ее между пальцев.

Я отвел руку чуть-чуть назад.

Внезапно он наклонился, одной рукой схватил меня за правое запястье, другой прижал сигарету к тыльной стороне моей ладони.

Я заорал.

Он отпустил мое запястье и откинулся на спинку стула.

— Руки на стол.

Я положил руки на стол.

Моя горелая кожа издавала зловоние.

— Еще одну? — спросил пегий.

— Я не против, — ответил он, беря еще одну сигарету.

Он прикурил и уставился на меня.

Он наклонился вперед и снова занес сигарету над моей рукой.

Я встал.

— Чего вы хотите?

— Сидеть.

— Скажите мне, чего вы хотите!

— Сидеть!

Я сел.

Они встали.

— Встать.

Я встал.

— Смотреть вперед.

Я услышал собачий лай.

Меня передернуло.

— Не двигаться.

Они отодвинули стол и стулья к стене и вышли из комнаты.

Я стоял в центре комнаты не шевелясь, глядя на белую стену.

Из другой комнаты доносились крики и собачий лай.

Крики и лай продолжались, как мне показалось, в течение часа, потом прекратились.

Тишина.

Я стоял в центре комнаты и слушал, как гудят лампы, мне хотелось отлить.

Некоторое время спустя дверь открылась, и в комнату вошли два крупных мужчины в хороших костюмах.

У одного из них были седые волосы, зализанные назад, ему было лет пятьдесят. Другой был моложе, у него были темные волосы и оранжевый галстук.

От них обоих несло перегаром.

Седой и брюнет молча обошли вокруг меня.

Потом седой и брюнет поставили стулья и стол обратно в центр комнаты.

Седой поставил стул сзади меня.

— Садись.

Я сел.

Седой поднял с пола одеяло и набросил его мне на плечи.

— Положи руки на стол, ладонями вниз, — сказал брюнет, закуривая сигарету.

— Пожалуйста, скажите мне, чего вы хотите.

— Ладони на стол.

Я сделал как мне велели.

Брюнет сел напротив меня, седой ходил по комнате.

Брюнет положил пистолет на стол между нами и улыбнулся.

Седой прекратил ходить и встал за моей спиной.

— Смотреть вперед.

Внезапно брюнет вскочил и прижал мои запястья к столу, а седой схватил одеяло и обмотал его вокруг моей головы.

Я упал со стула вперед, кашляя и давясь, не в состоянии вдохнуть.

Они продолжали держать меня за запястья, продолжали душить меня одеялом.

Я опустился на колени, кашляя и давясь, не в состоянии вдохнуть.

Внезапно брюнет отпустил мои руки, и я как был, замотанный в одеяло, отлетел к стене.

Бац.

Седой скинул с меня одеяло, поднял за волосы и прислонил к стене.

— Лицом к стене, глаза вперед.

Я повернулся к стене.

У брюнета в правой руке был пистолет, а у седого — пули, которые он подкидывал вверх и ловил.

— Начальник сказал, его можно пристрелить.

Брюнет взял пистолет двумя руками, вытянул их и прицелился мне в голову.

Я закрыл глаза.

Я услышал щелчок, но ничего не произошло.

— Черт.

Брюнет отвернулся, копошась с пистолетом.

По моей ноге стекала моча.

— Все, починил. Сейчас сработает.

Брюнет снова прицелился.

Я закрыл глаза.

Я услышал грохот.

Я решил, что умер.

Я открыл глаза и увидел пистолет.

Клочки какого-то черного материала вылетали из дула и плавно падали на пол.

Брюнет и седой смеялись.

— Чего вы хотите?

Седой шагнул вперед и пнул меня по яйцам.

Я рухнул на пол.

— Чего вы хотите?

— Встать.

Я встал.

— На цыпочки.

— Пожалуйста, скажите мне.

Седой снова сделал шаг вперед и пнул меня по яйцам. Я рухнул на пол.

Брюнет подошел ко мне, пнул в грудь, затем надел наручники, сковав мне руки за спиной, прижав лицо к полу.

— Ты ведь не любишь собак, а Эдди?

Я сглотнул.

— Чего вы хотите?

Дверь открылась и полицейский в форме вошел, ведя на поводке эльзасскую овчарку.

Седой за волосы поднял мое лицо вверх.

Собака смотрела прямо на меня, высунув язык и тяжело дыша.

— Взять его, взять его.

Собака начала рычать, лаять и рваться с поводка.

Седой толкнул мою голову вперед.

— Он очень голодный.

— Не он один.

— Осторожно.

Собака приближалась.

Я плакал и пытался вырваться.

Седой подтолкнул меня поближе.

Собака была в полуметре от меня.

Я видел ее десны, ее зубы, чувствовал запах из ее пасти, чувствовал ее дыхание.