— He-а. Результаты вскрытия — насколько подробно он все описал?

Кэтрин допила свой сидр.

— Никаких подробностей там нет. А ты, что думал, на фиг?

— Кстати, ты не знаешь, Джонни Келли играл сегодня за «Тринити»?

— Нет, не играл.

— Гэз не говорил, почему?

— Никто не знает. — Кэтрин подняла свой пустой стакан и снова поставила его обратно.

— Пресс-конференция завтра?

Кэтрин взяла со стола свою пустую сигаретную пачку.

— Конечно.

— Во сколько?

— По-моему, говорили, что в десять. Но я не уверена. — Она вытащила из пачки серебристую обертку.

— А что Хадден сказал про вскрытие?

— Я не знаю, Эдди. Не знаю, черт побери. — Ее глаза снова наполнились слезами, лицо покраснело. — Эдвард, дай мне, пожалуйста, сигарету.

Я вытащил пачку:

— Одна осталась.

Кэтрин громко шмыгнула.

— Ладно, не надо. Я куплю.

— Не дури. Возьми.

— В Кастлфорд ездил? — Она рылась в своей сумке.

— Ага.

— Значит, видел Марджори Доусон? Как она из себя?

Я закурил свою последнюю сигарету:

— Я ее не видел.

— А? — Кэтрин считала мелочь, чтобы купить сигареты в автомате.

— Я видел Полу Гарланд.

Господи, ну ты даешь. Охренеть можно.

Ее мать спала, ее отец храпел, а я стоял на коленях в ее спальне.

Кэтрин подняла меня, притягивая мой рот к своему, и мы рухнули навзничь, на ее кровать.

Я думал о южных девушках по имени Софи или Анна.

Ее язык настойчиво прижимался к моему, вкус собственной щелки подстегивал ее все сильнее. Левой ногой я освободил ее ноги от трусиков.

Я думал о Мэри Голдторп.

Она взяла мой член в правую руку и направила его внутрь себя. Я отстранился, взял головку правой рукой и стал водить ею по часовой стрелке по губам ее вагины.

Я думал о Поле Гарланд.

Она впилась ногтями мне в задницу, желая, чтобы я был глубоко внутри.

Я резко вошел в нее, внезапно почувствовав тошноту и голод.

Я думал о Клер Кемплей.

— Эдди, — прошептала она.

Я страстно целовал ее, двигаясь от губ к подбородку, к шее.

— Эдди? — Голос ее изменился.

Я страстно целовал ее, двигаясь от шеи к подбородку и обратно к губам.

— Эдди! — Перемена не к добру.

Я перестал целовать ее.

— Я беременна.

— Что ты имеешь в виду? — сказал я, прекрасно зная, что она, мать ее, имела в виду.

— Я беременна.

Я вышел из нее и лег на спину.

— Что нам теперь делать? — прошептала она, прижимаясь ухом к моей груди.

— Избавиться от этого.

Черт, я все еще чувствовал себя пьяным.

Было почти два часа ночи, когда я вышел из такси. Черт, думал я, открывая дверь со двора. В задней комнате горел свет.

Черт, мне нужно выпить чашку чаю и съесть бутерброд.

Я включил свет на кухне и начал рыться в холодильнике в поисках ветчины.

Черт, надо хотя бы поздороваться.

Мать сидела в кресле-качалке, уставившись в черный экран телевизора.

— Мам, чаю хочешь?

— Твой друг Барри…

— Ну?

— Он мертв, родной.

— Черт, — машинально сказал я. — Ты шутишь.

— Нет, я не шучу.

— Как? Что случилось?

— Авария.

— Где?

— В Морли.

— В Морли?

— Полицейские сказали, в Морли.

— Полицейские?

— Они звонили пару часов назад.

— Они звонили сюда?

— Они нашли в машине твой адрес и имя.

— Мой адрес и имя?

Ее била дрожь.

— Я так беспокоилась за тебя, Эдди, чуть с ума не сошла. — Она куталась в халат и терла локоть.

— Прости.

— Где ты был все это время? — закричала она. Я не помнил, когда она последний раз повышала голос.

— Прости. — Я шагнул к ней, чтобы обнять. На кухне засвистел чайник.

Я пошел на кухню и выключил электроплиту. Вернулся в комнату с двумя кружками чая.

— Давай, тебе от этого полегчает.

— Это тот парень, который был у нас сегодня утром, да?

— Угу.

— Такой славный.

— Угу.

— Тормоза отказали. Он въехал прямо в зад этому фургону. Бац! — Джилман треснул кулаком о ладонь.

— По-моему, в фургоне везли оконное стекло, — прошептал новичок, сидевший рядом с Томом.

— Ага. Я слышал, ему одним осколком голову отрезало к чертовой матери, — сказал еще один новенький, сидевший сзади нас.

Мы — хором:

— Твою мать!

16 декабря 1974 года.

Полицейское отделение Уэйкфилда, Вуд-стрит.

Дела как обычно:

Мертвый приятель и мертвая девочка.

Я посмотрел на отцовские часы; это был самый плохой, самый дождливый, самый мерзкий понедельник на свете.

Было почти десять.

Мы встретились в Парфеноне, в самом начале Уэстгейта, выпили кофе, съели по тосту и смотрели на запотевающие стекла и проливной дождь.

Говорили о Барри.

В девять тридцать мы побежали под дождем, укрывая головы газетами-конкурентами, в направлении полицейского отделения на Вуд-стрит, в ожидании третьего раунда.

Джилман, Том и я; на два ряда дальше, и нам на все насрать. Национальная пресса впереди. Знакомые лица из прошлой жизни здороваются прохладно. А я положил на них. И того не стоит, кстати сказать.

— И какого хера он делал в Морли? — снова подал голос Джилман, качая головой.

— Ты же знаешь Барри. Наверное, искал Счастливчика Лукана, — улыбнулся Том из Брэдфорда.

Сильный удар по плечу.

— Бухой в стельку, насколько я слышал.

Все обернулись. Джек, мать его, Уайтхед сидел прямо сзади меня.

— Отвали, — промямлил я не оборачиваясь.

— И тебе доброе утро, Акула Пера. — Перегар ударил мне сзади в шею.

— Привет, Джек, — сказал Том из Брэдфорда.

— Вы сегодня с утра такие дифирамбы пропустили. Когда Билл закончил, весь офис прослезился. Так трогательно.

Том:

— Правда? Это же…

Джек Уайтхед наклонился вперед, к моему уху, но не понизил голоса:

— И тебе, Акула Пера, два раза не пришлось бы ездить.

Я, глядя прямо перед собой:

— Что?

— Мистер Хадден хочет видеть свою Акулу Пера на базе. Типа пронто, то есть срочно, и тому подобное.

Я чувствовал, что Джек улыбается за моей спиной, эта улыбка буравила мой затылок. Я встал, не глядя на Джилмана и Тома.

— Пойду позвоню ему.

— Давай-давай. Да, кстати, Акула Пера…

Я обернулся, посмотрел сверху вниз на сидящего Джека.

— Тебя полиция разыскивает.

— Что?

— Ты же пил с Барри, как я слышал.

— Отстань от меня.

— Ты — ключевой свидетель. И сколько вы выпили?

— Отвали.

— Ну да. — Джек оглядел битком набитый зал, подмигивая. — Похоже, ты оказался в нужном месте в нужное время. Хоть раз в жизни.

Я оттолкнул с дороги Тома, как можно быстрее пробираясь в конец ряда.

— Кстати, Акула Пера…

Я не хотел оборачиваться. Я не хотел снова увидеть эту похабную ухмылку. Я не хотел говорить «Что?».

— Поздравляю.

— Что? — снова сказал я, застряв между стульями и ногами журналистов.

— То, что Господь берет одной рукой, он дает другой.

Я был единственным человеком в зале, кроме техников и полицейских, который стоял; я один говорил «Что?».

— Маленькие ножки шагают по дорожке и все такое?

— Что ты несешь, мать твою?

Весь зал переводил взгляд с меня на Джека и обратно.

Джек закинул руки за голову и изобразил для публики свой самый эффектный хохот:

— Ой, неужели я раскусил Акулу Пера!

Весь зал улыбался вместе с Джеком.

— Твоя девушка, Данстон…

— Данфорд, — невольно поправил я.

— Неважно, — сказал Джек.

— В чем дело?

— Сказала Стефани, что ее с утра тошнит. И что придется, видимо, к этому привыкать.

— Да ты шутишь, мать твою, — сказал Том из Брэдфорда. Джилман уставился в пол, качая головой.