– Что с сеньорой Эдуардо?

– Ревматический артрит в раннем возрасте. Видимо, перестала расти.

Мы ехали в Управление полиции после короткой остановки в «Полио камперо», гватемальском эквиваленте Кей-эф-си. Когда свернули на Шестую авениду, у Галиано зазвонил мобильный.

– Галиано.

Немного послушав, он одними губами прошептал имя Аиды Пера.

– Во сколько?

Я глотнула диетической кока-колы.

– Не упоминайте о нашем визите. И об этом звонке тоже.

Пера что-то сказала.

– Уговорите его пойти с вами куда-нибудь.

Девушка проговорила что-то еще.

– Угу.

Снова пауза.

– Разберемся.

Галиано отключился и бросил телефон на сиденье.

– Посол дома, и ему не терпится, – предположила я.

– В девять вечера он заглянет к своей любимой.

– Быстро.

– Вероятно, хочет сообщить, что уже заказал церемонию в церкви.

– Думаете, можете случайно оказаться рядом?

– Кто знает.

– Почему бы просто не арестовать этого подонка и не допросить?

Галиано фыркнул:

– Слышали когда-нибудь про Венскую конвенцию о дипломатических и консульских отношениях?

Я покачала головой.

– Это документ, который серьезно ограничивает возможности местных властей в вопросах ареста и задержания дипломатов.

– Дипломатический иммунитет.

– Совершенно верно.

– Вот почему в Нью-Йорке ежегодно триллионы неоплаченных штрафов за парковку. – Я допила кока-колу. – Разве уголовное преступление не лишает иммунитета?

– Иммунитета может лишить только направившее посла государство, в данном случае Канада. Если Канада откажется, все, что может сделать Гватемала, – объявить Спектера персоной нон грата.

– Персоной нон грата?

– Выслать из страны.

– Гватемальские власти не могут расследовать какие-либо дела в пределах собственных границ?

– Мы можем расследовать что угодно и сколько угодно, но, чтобы допросить канадского дипломата, требуется разрешение правительства Канады.

– Вы отправили официальный запрос?

– В процессе. Если предоставим достаточно доводов, нам могут позволить допросить Спектера в присутствии канадских официальных лиц…

– Райана.

– Райана и, возможно, кого-то из штата посольства. Но проблема в том, что у посла нужно получить согласие на допрос. Он не будет находиться под присягой, и его показания не могут поставить под сомнение его иммунитет к возможному судебному преследованию.

– То есть его судьбу решает пославшее его государство.

– Именно так.

Райан находился в комнате для совещаний на втором этаже, где я впервые встретилась с Антонио Диасом, незабываемым окружным прокурором. На столе перед ним были разложены по стопкам книги, журналы, брошюры, бумаги, блокноты и папки. Подперев рукой подбородок, он слушал записи на таком же диктофоне, каким пользовался Нордстерн, когда брал у меня интервью. Справа лежало не меньше десятка кассет. Две – слева.

Увидев нас, детектив нажал кнопку «стоп» и откинулся на спинку стула.

– Господи, до чего же все это тяжело…

Мы оба ждали.

– Наш кандидат на Пулицеровскую премию разговаривал со множеством разгневанных людей.

– В Чупан-Я? – спросила я.

– И в других селениях, которые вырезали военные. Там творилось такое… Настоящее гестапо.

– Нашел объяснение, почему убили Нордстерна? – Галиано облокотился о стол.

– Возможно. Но откуда мне, черт побери, знать, в чем оно состоит?

Я перебрала несколько кассет. На каждой – имя, многие – майя. Сын сеньоры Ч’и’п. Старик из деревни к западу от Чупан-Я. На некоторых кассетах содержалось несколько интервью. Матео Рейес, Элена Норвильо и Мария Паис. Т. Бреннан и Э. Сандоваль.

– Кто это – Э. Сандоваль? – спросила я.

Галиано пожал плечами:

– Видимо, Нордстерн взял интервью сразу же после вашего.

Райан глубоко вздохнул. Я повернулась к нему. Вид у мужчины был измученный.

– Если тебе нужна помощь, могу сказать Матео, что не освобожусь до завтра, – сказала я.

Коп посмотрел на меня так, будто я только что сообщила, что он выиграл в лотерею.

– Не помешает. Ты знаешь обо всем этом куда больше меня. – Райан ткнул большим пальцем в стоявший на полу под окном чемодан. – Можешь обшарить весь запас его нижнего белья.

– Нет, спасибо. Одних грязных трусов мне хватило.

Галиано встал:

– Нужно спланировать вечернюю прогулку с Эрнандесом.

Райан поднял брови.

– Темпе объяснит. Я пошел.

– Чем могу помочь? – спросила я.

– Просмотри книги и бумаги, а я поработаю с записями интервью.

– Что искать?

– Что угодно.

Я позвонила Матео. Он согласился без вопросов. Я спросила его про Э. Сандоваль. Он объяснил, что Эухения Сандоваль работала в Центре изучения общественной истории. Положив трубку, я передала его слова Райану.

– Примерно ясно, – сказал тот.

Собрав книги и журналы, я устроилась напротив детектива. Некоторые публикации были на испанском, но большинство – на английском. Я начала составлять список.

«Резня в Эль-Масоте: притча холодной войны»; «Убийства в джунглях, Икстлан, Гватемала, 1975–1982»; «Гонения по доверенности: гражданские патрули в Гватемале», Центр прав человека имени Роберта Кеннеди. «Урожай насилия: индейцы майя и гватемальский кризис», отчет «Американ вотч» за август 1986 года «Гражданские патрули в Гватемале».

– Похоже, Нордстерн неплохо потрудился.

– Хорошей репутации иначе не добьешься.

– Кто-нибудь разговаривал с «Чикаго трибюн»?

– Судя по всему, Олаф был фрилансером, фактически в газете не работал. Но «Трибюн» действительно поручила ему написать о Клайде Сноу и ФСАГ.

– Почему он заинтересовался стволовыми клетками?

– Может, для будущей статьи?

– Может быть.

Через два часа случился прорыв.

Я перелистывала фотожурнал «La Lucha Maya», коллекцию цветных фотографий на всю страницу. Дома с соломенными крышами в Санта-Кларе. Маленький мальчик ловит рыбу на озере Атитлан. Церемония крещения в Хепутуле. Мужчины несут гробы из Чонталы на кладбище в Чичикастенанго.

В начале восьмидесятых по распоряжению с местной военной базы гражданский патруль казнил двадцать семь жителей Чонталы. Десять лет спустя Клайд Сноу эксгумировал их останки.

Напротив похоронной процессии – фото молодых людей с автоматами. Гражданские патрульные в Уэуэтенанго.

Система гражданских патрулей была введена во всех селах Гватемалы. Участие в ней являлось обязательным. Мужчины не ходили на работу, семьи теряли деньги. Патрули установили новые правила и ценности, главными из которых стали оружие и сила. Система разрушила традиционные отношения и внесла хаос в повседневную жизнь крестьян-майя.

Райан вынул кассету и вставил другую. Голос Нордстерна, затем – мой.

Я продолжала листать фотографии. Старик, которого гражданский патруль под угрозой смерти выгнал из дома в Чуниме. Женщина-майя: на спине – ребенок, на щеках – слезы.

Я перевернула страницу. Гражданские патрульные в Чуниме, с поднятым оружием, на фоне туманных гор. В подписи объяснялось, что бывший командир группы убил двоих местных мужчин за то, что те отказались служить в «добровольном» дозоре.

Молодые люди на фото… Это могла быть футбольная команда. Отряд скаутов. Студенческий музыкальный клуб.

Мой собственный голос рассказывает о резне в Чупан-Я: «В августе восемьдесят второго в деревню вошли солдаты и гражданские патрульные…»

Гражданский патруль в Чупан-Я помогал военным. Солдаты и патрульные вместе насиловали женщин и девушек, расстреливали и зарубали их, поджигали их дома.

Я перевернула страницу.

Хахахак, район Сололы. Гражданские патрульные шли как на параде, повесив автоматы на груди наискосок. Солдаты смотрели прямо перед собой – некоторые в камуфляже, некоторые в форме, означавшей куда более высокое жалованье.

Нордстерн обвел одно из имен кружком. Мой взгляд упал на него в то самое мгновение, когда голос Олли его произнес.