Аполлион стал очень известен среди всего населения страны. Разоблачительные ролики с плохо скрытым видеомонтажом гуляли по интернету и набирали сумасшедшее количество просмотров. Я атаковал Аполлиона всеми возможными способами. Я создавал из него дьявола. Люди первое время верили и решили уже вычеркнуть его из своих кандидатов, но потом они увидели, что поток лжи настолько широк и разнообразен, что не может быть правдой.

Я разрывался между предвыборной кампанией, журналистами, работой мэра и Дашей, которой уже оставалось два месяца до родов. Даша становилась несносной, но я терпел и баловал её повышенным вниманием. Мне приходилось сидеть рядом с ней в ванной и читать ей сказки, когда она купалась. Я делал ей массаж. Ездил по магазинам, подбирая распашонки, ползунки и коляски.

За два месяца до родов, Даша, сохраняя интригу, позвала меня на УЗИ. Она уже знала пол ребёнка, но хотела, чтобы я сам посмотрел. Журналисты из нашего избирательного штаба напросились на эту процедуру и снимали, как я собственной рукой вожу специальным прибором по животу, измазанному прозрачным гелем.

Монитор показывал цветную картинку. Угадывались очертания маленького человечка. Я мог плавно водить сканером, угадывая различные черты лица и тела. Никто не говорил ни слова, все смотрели на монитор и моё поведение. Я пытался определить пол ребёнка, но у меня ничего не получалось.

Пуповина закрывала нужное место. Около двух минут, я пытался подлезть сканером между пуповиной и ножками, но безуспешно. Когда я смотрел на монитор и планировал положить Дашу на бок, внезапно ножка ребёнка шевельнулась и отодвинула пуповину. Там был малюсенький отросток, который вносил ясность в пол моего будущего ребёнка.

Сначала я обрадовался, но потом понял, что внутри Даши, могу оказаться я сам из прошлой жизни. Я вдруг вспомнил оба своих рождения и с сочувствием посмотрел в монитор. Я внезапно вспомнил две вещи, про которые нужно не забыть. Рожать нужно в сумерках, чтобы не слепить моего сына и нужно побольше разговаривать с ним, чтобы он не чувствовал себя в камере одиночке.

Я наклонился к Дашиному животу и, положив голову на бок, чтобы видеть монитор, громко спросил:

— Сынок, ты меня слышишь?

Даша шевельнулась и убрала мою голову, нечаянно измазав моё ухо в прохладном геле. Она смотрела на камеру журналистов в смущении и сказала:

— Наговоритесь после рождения. Давай сворачиваться. Я голодная и в туалет хочу.

Пока Даша собиралась, я поговорил несколько минут с врачом. Всё шло нормально, ребёнок был здоровым. По его словам, Дашин организм был заряжен энергией и ей ни чего не угрожало. Роды будут естественными, без Кесарева сечения. Так выбрала сама Даша. Мы договорились с врачом, что я буду оберегать Дашу от переживаний.

Врач поругал меня за то, что я совмещаю предвыборную кампанию с беременностью жены. На что я ему ответил пословицей: «…баллотироваться и родить, нельзя погодить». Камеры уже были выключены и журналисты уехали. Я поспрашивал ещё несколько вопросов у доктора, а когда Даша вернулась, мы стали медленно спускаться на лифте на подземную парковку больницы.

Сели в мой служебный автомобиль и поехали домой. Даша сияла от счастья. Она вопросительно смотрела на меня и поправляла ремень безопасности на груди.

— Ты рад, что у нас будет мальчик? — спросила она, пытаясь воткнуть маленькую подушку под поясницу.

— Конечно! — искренне ответил я. — Это же наследник.

— Ага, — улыбнулась она. — Наследник трона. Представь, если я рожу его в тот день, когда ты станешь Президентом США?

— Даша, солнышко, — ласково сказал я. — То, что я участвую в выборах, ещё не означает, что я хочу стать Президентом. У нас другой план.

— Какой план? — строго посмотрела на меня Даша. — Мы что, зря переехали в столицу?

Я посмотрел в затонированное стекло на улицу, где кипела жизнь. Я уже соскучился по Лос-Анжелесу. Мы жили в Вашингтоне уже несколько месяцев и Даше тут очень нравилось.

— Мы помогаем Аполлиону, — попытался объяснить я. — Он должен стать Президентом. Таков уговор.

— Ну и глупо, — фыркнула Даша. — Ты тратишь на эти выборы столько сил, а потом окажется, что всё это зря. Стоит ли стараться ради сомнительного друга?

— Ты не понимаешь, — спокойно сказал я.

— Ну, куда мне, — улыбнулась Даша и обмякла.

У меня в глазах всё потемнело. Сначала всё произошло и лишь, потом пришло осознание того, что послышалось три хлопка, как будто камнем пробили консервную банку. В это же время мне очень больно кольнуло живот и в глазах закружились яркие вспышки. Начиная терять сознание, я увидел заваливающуюся на бок Дашу, которая приоткрыла рот в лёгкой улыбке.

Водитель упал. Автомобиль продолжил движение, пока мы не врезались в бок большого автобуса, на борту которого была реклама улыбающегося Аполлиона.

Последние мои мысли угасали в тумане. В нас стреляли. Надо было бронировать. Даша. Ребёнок.

Очнулся я через несколько часов или дней. Весь мой живот покалывало, и моё тело не покидали мурашки. Я попытался открыть глаза, но смог это сделать не сразу. Было ощущение, что в мои веки засыпали песка. Я не мог опознать окружающих, поэтому сразу стал спрашивать:

— Что с ребёнком? Что с Дашей?

— Всё в порядке, — прозвучало несколько голосов.

Я проморгался и понял, что на меня направленно около пяти телевизионных камер и где-то далеко за их спинами стоит Грегори и улыбается.

— Всё с ними хорошо, — мысленно сказал мне он. — Даша лежит в соседней палате. Пуля застряла в мягких тканях.

— Ты говоришь правду? — подумал я.

— Закрой глаза, я тебе покажу, — ответил Грегори мысленно.

Я закрыл глаза. Картинка сменилась. Я увидел соседнюю палату и лежащую в кровати Дашу. Она лежала без сознания, но улыбалась. Обе её руки обнимали уже большой живот. Врачи ходили вокруг неё со спокойными лицами, которые вселяли уверенность.

— Сейчас покажу тебе чудо, — сказал Грегори мысленно.

Как в документальном фильме, мой взгляд переместился ближе к Дашиному телу. Я увидел, как камера приближается к её левой груди и попадает внутрь раны. Рана глубокая и как раз находится со стороны сердца. Отверстие очень ровное и глубокое. Но что удивительно оно со всех сторон похоже на шрам и нет ни капли крови.

— Тут была пуля, — удивлённым тоном объяснил Грегори. — Каким-то чудом, она побывала в сердце, но кровотечение остановилось за тридцать секунд. Даша потеряла всего 300 грамм крови. Сердце зарубцевалось, мышцы восстановились. Пулевой проход, который ты сейчас видишь, зарастает на глазах. Дашино тело само вытолкнуло пулю в том же месте, откуда она вошла.

— С ней всё в порядке? — спросил я мысленно.

— Я же уже сказал, — недовольно фыркнул Грег. — Почему тебе надо повторять? С ней и твоим сыном всё в порядке.

— А что со мной? — спросил я.

— У тебя такая же фигня, — ответил Грег. — Тебе прострелили бедро. Пуля попала в печень, но последствий нет. Твоё пулевое отверстие уже заросло. Как вы это делаете? Ты не знаешь?

— А что я должен знать? — нахмурился я, открывая глаза.

— Как ваши тела восстанавливают себя сами? — спросил Грегори, стоя за людьми с камерами.

— А я откуда знаю? — спросил я. — У меня вообще ощущение, что я умер.

— Это ваш водитель умер, — спокойно ответил Грегори мысленно. — Я его к себе в рай забрал.

— Какой ещё рай? — спросил я. — Ты выбрал лучший момент, что бы грузить меня этим.

— Ладно, приходи в себя, — улыбнулся Грегори, не открывая рта.

— Сколько времени прошло от выстрелов? — спросил я, чувствуя, как жжёт в месте, где зарастает рана.

— Второй день, — ответил Грегори и растворился.

Через два часа, когда доктора поняли, что я пришёл в себя, операторы ушли, я нашёл силы, чтобы отправиться к Даше в палату. Я похрамывал, но шёл уверенно. Было ощущение, что у меня не пулевое ранение, а синяк. Хотя там было ровное отверстие.

Когда я зашёл к Даше в палату, она уже улыбалась, обсуждая новости со своей лучшей подругой.