— Ты чаевые положил? — неожиданно спросила Юля.

— Нет, — ответил я.

— Тебе не понравилось обслуживание?! — с возмущением спросила она.

— Да нет, — удивлённо ответил я. — Всё было очень вкусно.

— Тогда почему ты не можешь устроить «обмен с превышением»? — серьёзно посмотрев мне в глаза, сказала Юля. — Мне кажется, это невежливо. Мы только что обсудили эту тему, а ты, кажется, ничего не понял. Мне в следующий раз будет стыдно сюда приходить.

Моё недавнее облегчение как рукой сняло. Девушка, которую я любил всю жизнь, которую я ждал 60 лет, сейчас вызывала во мне немного злости. Мне с трудом удалось погасить свои эмоции. Неужели трудно догадаться, что у меня нет денег. Я достал две долларовые купюры и положил их в папку со счётом. Юля ещё больше напряглась и сказала:

— Уильям, ты думаешь, два доллара не оскорбят повара Таро и официанта? Как ты прикажешь им делить эту сумму? По доллару на человека?

Юля поняла, что со мной кашу не сваришь, молча достала из сумки двадцать долларов и, положив их в папку, сама отнесла официантке. Я чувствовал себя очень глупо. Я обернулся и смотрел за действиями Юли. Она наклонилась и говорила что-то на ухо официантке. Потом, когда та кивнула и ушла, Юля вернулась ко мне и сказала:

— Вот сейчас я покажу тебе, как действует «обмен с превышением».

Я сидел и не знал, что сказать. Через минуту к нам подошёл повар японец и сказал:

— Вы меня звали?

Я смотрел на нож в его руке и ждал, что будет дальше.

— Таро, вы не представляете, как нам понравилось. Всё было очень вкусно, — улыбаясь, говорила Юля. — Спасибо вам. Мы будем частыми гостями в вашем ресторане.

— Очень приятно, — сказал японец и расплылся в улыбке так, что его глаз не было видно.

— А вы долго обучались искусству разделки фугу? — спросила Юля.

— Мы не подаём фугу, — удивлённо ответил японец Таро и облокотился локтями на барную стойку, давая понять, что готов ещё поболтать.

— Не важно, — улыбнулась Юля, засмущавшись. — А вы долго учились своему искусству?

— Вот видите этот нож, — сказал японец, с уважением держа двумя руками своё орудие труда. — Когда я начал, он был на один сантиметр шире. Это было 17 лет назад. Когда он сточится, я закончу своё ремесло.

— Какой красивый нож, — сказал я, пытаясь потрогать сталь.

— Не тронь! — со всей силы крикнул японец и отпрыгнул на два метра от нас.

Он спрятал нож за свою спину и, медленно подойдя к нам, сказал:

— Извините, никто и никогда не имеет права трогать нож хоньяки, кроме меня. Шесть японских мастеров делали его три недели. Над ним читали древние молитвы. В нём живёт дух моих предков-самураев. Никто и никогда не прикасался к нему, кроме меня.

— Извините, — виновато сказал я, при этом Юля, как всегда, улыбнулась. — Я не знал.

— Поэтому вы с ним не расстаётесь? — спросила Юля.

— Конечно, я не имею права оставлять его, — сказал японец, глядя на клинок и пробуя его заточку большим пальцем. — Я всегда забираю его домой на ночь.

— Как интересно он заточен, — сказала Юля.

— Хоньяки затачивают только с правой стороны, — гордо ответил японец. — Это самая острая заточка, она позволяет резать очень ровно и тонко.

— А вы можете научить меня делать суши? — неожиданно спросила Юля.

— Нет, — ответил Таро. — Суши делают только мужчины. У женщин руки горячее на 3 градуса, поэтому вкус рыбы может испортиться. Не обижайтесь. Приходите лучше кушать. Я с радостью буду готовить вам.

— Спасибо, — улыбнулась Юля, собирая свою сумку.

— До свидания, Таро, было очень вкусно, — сказал я, собираясь на выход.

Японец улыбался и кланялся, держа нож перед собой двумя руками. Мы вышли из ресторана. Юля посмотрела на часы и прибавила шагу. Когда мы дошли до входа в кампус, Юля повернулась ко мне лицом, оказавшись очень близко, и сказала:

— Уильям, мне нужно бежать. Если брат увидит меня с тобой, начнутся ненужные вопросы.

— Я понимаю, — ответил я, ощущая лицом её тепло. — Джулия, было очень приятно с тобой пообщаться. Надеюсь, выберемся ещё куда-нибудь.

Юля как будто не слышала моих слов. Она стояла напротив меня ещё пару секунд, потом быстро развернулась и побежала в сторону женского общежития. На улице начинало темнеть.

Я не знал, куда мне деться от радости и волнения. Очень хотелось поделиться своими впечатлениями, но с Грегори такие темы обсуждать бесполезно, Тринити со мной нет, а Дашу я не увижу до субботы.

После суши, как всегда, хотелось пить. Идти в комнату и общаться с Грегори не было желания, поэтому я направился в библиотеку колледжа. Там я надолго задержался у кулера с водой, а потом, наполнив пару стаканчиков, пошёл к одному из компьютеров, подключенных к интернету. Тринити со мной не было, поэтому мне нужно было изучить, кто такие масоны и стоит ли мне вступать в их общество. Просидев несколько часов у монитора, я немного разобрался в их философии и понял, что она мне очень близка.

В браузере уже не хватало закладок, когда я, глядя на экран покрасневшими глазами, пытался сопоставить множество мифов про это тайное общество. И когда я дочитывал про обряд посвящения в ученики, который мне предстоит, если я соглашусь, громко хлопнула дверь в комнату и вошедшая библиотекарь старушечьим голосом сказала:

— Молодой человек, покиньте, пожалуйста, помещение. По ночам библиотека не работает.

— Извините, а сколько сейчас времени? — спросил я, чувствуя себя как будто проснувшимся после долгого, яркого сна.

— Без десяти одиннадцать, — ответила пожилая женщина.

— Ничего себе, — воскликнул я и с сожалением закрыл браузер.

Мне ничего не оставалось, как пойти домой. Я собрал несколько бумажек, которые успел исписать, свернул их в несколько раз и положил во внутренний карман куртки. Когда я закрыл за собой дверь библиотеки, я услышал несколько поворотов ключа, сопровождаемых старушечьим ворчанием с той стороны. На улице уже стемнело. На небе была видна луна и мерцающие сквозь редкие облака звёзды. Фонари на аллее уже включили, и вокруг них кружили мошки. И чего им не спится? И чего они кружат вокруг любой лампочки? Неужели многовековая эволюция не отучила их от этого бесполезного занятия, никак не способствующего выживанию?

Когда я подходил к развилке между мужским и женским общежитием, я привычным движением посмотрел в сторону лавочки, на которой мы встречались с Дашей. Там было абсолютно темно, и я никого не увидел. С сожалением вздохнул и пошёл дальше.

— Зазнался? — крикнули из темноты.

Я вздрогнул от неожиданности. За несколько мгновений до меня дошло, что означает этот вскрик и кому он принадлежит. Это было замечательно. Мне так не хотелось сейчас идти домой. Я пошёл в сторону лавочки и, когда глаза немного привыкли, увидел протянутую мне пачку с тонкими сигаретами.

— Привет, Даша, — улыбнулся я, доставая современную трубку мира.

— Привет, — ответила Даша, вручая мне зажигалку, — я тебя издалека увидела и вот думаю, почувствуешь ты мой взгляд на себе или нет.

— Думаешь, люди могут чувствовать на себе чужой взгляд? — спросил я, поднося пламя зажигалки к Дашиной сигарете. — Тебя здесь совсем не видно. Идеальное укрытие.

— По телевизору говорят, что могут, — ответила Даша.

— Ты веришь телевизору? — осторожно спросил я.

— Только в одном случае, — ответила Даша.

— В каком это? — спросил я, пытаясь немного затянуться. Мне всегда хотелось понять, в чём радость этих сигарет.

— Когда они говорят, который сейчас час, — рассмеялась Даша. — В остальное время мы не можем отличить правду от лжи. Всегда удивлялась, что с людьми, которые неоднократно замечены во вранье, мы перестаём общаться, а с телевизором — продолжаем. Несмотря ни на что.

— Понятно, — улыбнулся я. — Слушай, мы в субботу идём на обряд?

— Ты идёшь, а я нет, — сказала Даша со злостью и сильно затянулась.

— Почему? — удивился я.