— Это правда. — Я отвернулась и уставилась на настенные часы с боем, которые как раз отбивали два пополудни.

Шеф молчал, всем видом показывая, что ждет объяснений.

— Несчастный случай. — Я заговорила короткими, отрывистыми фразами, чтобы унять предательскую дрожь в голосе. — Его убили. По ошибке. Вместо кого-то другого. Больше я ничего не знаю.

Я вылетела из кабинета, вытирая слезы. Попавшаяся навстречу молоденькая научная девушка Ниночка поняла ситуацию по-своему и сочувственно спросила:

— Ой, Лилька, неужели все так плохо? Переделывать? Да, Витя сегодня не в духе. Жара, наверное, действует.

Я согласно покивала, давая понять, что действительно получила от шефа нагоняй.

— Он всю неделю нас ну просто мучает! — пожаловалась отличавшаяся непосредственностью Ниночка, поправляя белокурые волосы, уложенные в прическу типа «сельская учительница». — А ты когда в Лондон?

— Через пять дней.

— Везуха тебе. Каир, Лондон… А тут сидишь у Витька целыми днями секретаришь, слепнешь над иероглифами. От «Книги мертвых» уже блевать тянет. — За кажущейся простоватостью Ниночки скрывалось умение ловко расшифровывать тексты любой сложности. И что самое удивительное, прекрасные познания в иероглифическом письме и тонкое чутье на перевод специфических оборотов сочетались с неважнецким владением русским языком. Шеф морщился, читая ее переводы, хватался за учительский красный карандаш, но снова и снова поручал ей тексты, с которыми мало кто бы справился.

Тут сотканная из противоречий Ниночка вспомнила:

— Ой, тебя тут искали! Мужик какой-то, по-русски говорит — тихий ужас! Зверский акцент. Кажись, Саидом зовут.

— А телефон оставил?

— Не-а, сказал, еще позвонит. Слушай, а что ты мне из Лондона привезешь?

— Биг-Бен, — пошутила я.

— Ой, ну какой еще Бен, не надо мне никакого Бена! Знаешь что, привези мне такой сувенир, ужасно модный в Лондоне, где принцесса Диана вместе с Доди аль Файедом на пепельнице!

— Ты ж не куришь, — развеселилась я.

— И хорошо, и никому не дам. Вот еще! Тебе приятно, если бы об твою физию бычки тушили и пепел на тебя трясли? — простодушно возмутилась Нина.

Я была вынуждена согласиться, что таки да, неприятно.

Телефон египетского посольства я помнила наизусть. Секретарь долго выясняла, какой Саид, собственно, мне нужен, так как в миссии два Саида. Далее девушка подробно описала мне внешность каждого из них, проявляя при этом изрядное чувство юмора (слышали бы эти Саиды, как они выглядят в глазах сотрудницы!). Судя по этим описаниям, я поняла, что мой Саид в посольстве определенно не работает. И зачем ему было врать? Теперь придется самой звонить и выяснять насчет багажа, Анубис его побери!

Как и следовало ожидать, мой багаж найден не был. Я вздохнула, села в машину и покатила по шоссе Энтузиастов, надеясь добраться до места до того момента, когда вся Москва ринется за город.

Неожиданно хлынул ливень, вокруг все потемнело, и я перестала что-либо видеть. Зажженные фары ничего не меняли. Я съехала на обочину и остановилась. Дождь грохотал по крыше автомобиля, где-то совсем близко раздавались раскаты грома, от чего у стоявших машин срабатывала сигнализация. Если бы предок моего асуанского дедушки увидел такое, он наверняка решил бы, что богиня неба Нут обезумела, а священный Нил теперь течет по небу.

Меньше всего мне хотелось объяснять маме, почему я вернулась. Не то чтобы она была ханжой и яростно осуждала внебрачные связи, но Кирино умение влипать в неприятные ситуации и безнадежные романы изумляло и просто раздражало ее. И вообще мама неоднократно заявляла, что ей было непонятно, как и почему мы с Кирой дружим. Мне кажется, потому, что мы знакомы с пеленок и воспринимаем друг друга как сестры. А родственников не выбирают: что выросло, то выросло. А Кирочка выросла именно такая. Порой я даже завидовала ее умению бросаться в омут головой, влюбляться без оглядки, видеть в своем порой никчемном избраннике самого-самого.

Поэтому я сказала маме, что вернулась потому, что особенно сейчас мне трудно оставаться одной. И потом, мы так давно не сплетничали… Готовясь к этому процессу, обычно жарилась сковорода семечек и вынималась коробка в обычное время запрещенных конфет. Потом мы лежали на животе на широченном старом диване и самозабвенно грызли семечки и конфеты, перемывая кости всем подряд. Мама считала, что это оказывает на наши организмы и нервную систему потрясающий психотерапевтический эффект сродни катарсису. В такие минуты позволялось говорить абсолютно все, и признания не имели никаких последствий. Существовало негласное правило, что сведения, полученные во время посиделок с семечками, в дальнейшем использовать запрещено, а уж тем более критиковать собеседника.

Ради такого случая мама пожертвовала антиалкогольными принципами и позволила довольному Сереге скоротать вечерок с мужиками в «треугольнике».

Никто не жарит семечки так, как мама. На старой чугунной сковороде маслянисто поблескивают черные семена, она неутомимо и методично их помешивает, чтобы не подгорели. Мерный звук ложки, скребущей по дну сковороды, монотонное шуршание пересыпающихся семечек возвращали меня в детство. Тогда, давно, я так же сидела на кухне, подперев голову рукой, и наблюдала за мамиными неторопливыми действиями.

Мама переложила семечки в большую миску, мы плюхнулись на диван и погрузили пальцы в горячую, пахнущую маслом массу…

Ночью меня разбудил мобильник. Я не сразу поняла, где я, не сразу нашла телефон. Видимо, мерный звук барабанящих дождевых капель подействовал и на меня, как мамино французское снотворное. Я посмотрела на дисплей: звонила Кира из моей квартиры. Я вздохнула, наверное, от меня опять потребуется сеанс утирания соплей. Миша либо не пришел, либо ушел. Может, они опять поссорились, но скорее он не хочет на ней жениться. Нажав кнопку голубой телефонной трубки, я прижала аппарат к уху. Вместо пронзительного Кириного голоса я услышала какой-то шум и грохот. Затем произошло разъединение. Неужели Мишка ее избил? Я представила себе флегматичного Мишку, поднимающего руку на экспансивную Киру, и решила, что скорее было все наоборот. Мой домашний номер был занят наглухо. Я набрала функцию автодозвона и, чертыхаясь и проклиная все на свете, принялась одеваться. Зачем-то же подруга звонила мне среди ночи!

Тихонечко спустившись, я написала маме записку, что, мол, позвонили соседи: неожиданно дали горячую воду, и я их заливаю. Наверное, это был единственный приемлемый для мамы повод, чтобы мне сорваться куда-то среди ночи.

Я вдохнула полной грудью воздух, очищенный дождем от пыли и гари. Скоро взойдет солнце-Pa, и все, до чего оно дотронется своими горячими золотыми руками, раскалится. А пока благословенная Нут все еще украшает звездами небосвод и дает короткую, передышку — влагу и прохладу — всему живому. Могущественная Нут, выгнувшись дугой, концами пальцев рук и ног касается земли, и тело ее — небосвод. На память пришли «Тексты пирамид»: «Нут, ты сияешь, как царица Нижнего Египта, и властвуешь над богами, души их — твои, и наследие их — твое, жертвы их — твои… Могуче сердце твое, о Великая, ставшая небом. Наполняешь ты всякое место своей красотою. Земля вся лежит перед тобою — ты охватила ее, окружила всю землю и все вещи своими руками».

Остро пахло скошенной травой, жасмином и какими-то ночными цветами. Тишину поселка нарушали только голоса просыпающихся птиц да хор лягушек из ближайшего пруда. «Треугольник» тоже спал. Я открыла металлические ворота и села в машину. Бдительный Пират подал хриплый голос, но тут же признал своих. Я открыла окно и по совершенно пустой дороге понеслась в сторону Москвы, думая о том, что только в это время и нужно ездить.

На то, чтобы добраться до дома, я потратила всего полчаса. Вокруг было очень тихо, и мне показалось, что я взбежала по лестнице с жутким грохотом.

В квартире повсюду горел свет. Я негромко позвала Киру, но ответа не получила.