На рассвете мы съели по паре фиников и кусочку козьего сыра, который дала нам с собой Фатима, запили остывшей за ночь водой.

К полудню бензин кончился и машина заглохла. Но это было уже не страшно: вокруг виднелось множество следов, в том числе от колес, а значит, мы совсем близко от какого-то города!

Еще через два часа мы вошли в этот город, если можно было так его назвать. Больше всего он напоминал деревню, из которой мы сбежали, только домов было побольше. Грязные мальчишки бегали по улицам, степенные мужчины в галабийях вели верблюдов и ослов с поклажей. Мы пошли следом и попали на большой рынок верблюдов. Животные бродили за изгородями, хозяева расхваливали товар:

— Верблюды черные суданские, выносливее их не найдете! Почти не пьют и не едят! Нет помощника лучше! Проходят всю пустыню, не выпив ни капли! — кричал один.

— Верблюды белые, аравийские! Священное животное, благородное и доброе! Станет членом вашей семьи! — кричал другой.

Задрав головы и выгнув шеи, верблюды горделиво взирали на покупателей. Казалось, это они выбирают себе владельцев, а вовсе не их покупают.

— Ну и вонь! — Кира сморщила нос и попыталась снять платок, в который я ее предусмотрительно закутала.

— Замолчи! И не смей снимать платок! — зашипела я на нее. — На нас и так обращают внимание! Ты видишь здесь хоть одну женщину?

Кира осторожно посмотрела по сторонам.

— А где же они все? — спросила она.

— Дома сидят! — коротко ответила я. — Надо найти другой рынок. Нам нужен бензин.

— А на что мы его купим? — резонно спросила Кира.

Я повертела на пальце чудом сохранившееся кольцо — подарок Абдул Азиза: прекрасный сапфир с бриллиантами.

— Ну, надеюсь, за это нас заправят…

Мы вошли в золотую лавку. Хозяин, маленький, сухощавый, юркий араб кинулся нам навстречу:

— Вы правильно пришли, замечательно, у Хассана вы найдете все, что вам надо… — затараторил он.

— Мы не покупать, — прервала я словесный поток, — нам нужно продать кое-что.

— Извините, госпожа, я ничего не покупаю, я продаю, — поскучнел Хассан.

Я протянула ему кольцо.

Хассан словно нехотя посмотрел на него.

— И что вы за него хотите? — спросил он, изо всех сил скрывая свой интерес.

— Полный бак бензина и его доставку к моей машине, — определила я.

— Вот как! — удивился Хассан, вынул пачку денег и протянул их мне.

Я мельком взглянула на них.

— Тунисские динары?

— Почему тунисские? Алжирские! — удивился Хассан. — Мы же в Алжире! А вам нужны тунисские?

— Мне нужен Тунис, — застонала я. — О боже, я была уверена, что мы в Тунисе!

— Тунис на севере, не очень далеко, километров четыреста отсюда. У вас неприятности? — сочувственно спросил он.

— Можно так сказать… — неопределенно ответила я. — Значит, так, кольцо за бак бензина, карту и доставку его к машине. Это часа два пешком. Да, и еще немного тунисских динаров.

— У нас только одна машина в городе, мадам, — сказал Хассан. — У Хамада, который привез ее, когда однажды был в столице. Если у кого-то есть бензин, то только у него. Я узнаю.

Он приготовил нам чай и ушел. Вскоре послышалось тарахтение мотора, и у лавки остановился древний, наверное, начала шестидесятых годов «Ситроен». Правда, он был вылизан и ухожен.

Хамад, вероятно, был местным франтом и считался богатым человеком. Он был одет по устаревшей лет десять назад европейской моде, как же, ведь он единственный, кто был в столице!

— Это вам нужен бензин? — спросил он меня.

Я кивнула.

— Учтите, от сердца отрываю, самому позарез нужно!

Я посмотрела на Хассана. Он ободряюще кивнул мне, показывая, что обо всем договорился.

— Можете доставить его на рассвете? — Я знала, что договариваться с арабами о точном времени бесполезно: они никуда не торопятся, презирают точность и ориентируются по небесным светилам. Действительно, зачем кочевнику, пересекающему пустыню, точно знать, который час? Рассказывают историю, что однажды Антуан де Сент-Экзюпери, служивший военным летчиком в этих краях, решил похвастаться перед арабами и сказал, что может за три часа полета преодолеть расстояние, которое караван проходит за две недели. «И что же ты делаешь остальное время?» — сочувственно спросили арабы. Пустыня не терпит суеты, торопливости, несобранности. Более того, она не прощает этого и наказывает за это.

Хамад и Хассан пожали друг другу руки, скрепив договор, и Хамад умчался, подняв клубы пыли и распугав кур.

— Где мы можем переночевать? — поинтересовалась я.

— Я спрошу жену, — любезно согласился Хассан, — можете до утра остановиться у нас. Здесь есть постоялый двор, где ночуют торговцы и покупатели с верблюжьего рынка, но двум одиноким женщинам там делать нечего, уж поверьте.

Я поверила и согласилась. В конце концов кольцо, которое я сняла с пальца, стоило много дороже бака бензина.

На рассвете мы сели в антикварную колымагу Хамада и отправились туда, где я оставила машину.

— Ха! — воскликнул Хамад, открывая бак и заправляя старый джип. — Эта тачка мне вроде знакома! Не ее ли обменял год назад Махмуд, который приводит на рынок верблюдов и коз, на пару верблюдов?

— Не думаю, — коротко ответила я.

— А я думаю и даже знаю, — почему-то радостно заявил Хамад. — Ничего себе, вы ее что, угнали?

Его радость была понятна: мы были нежданным развлечением в этой беспросветной глуши.

— Мы ее купили. Он все равно не умеет ездить, — сказала я.

— Так научили бы!

— Слушай, мы, кажется, договорились! Тебе Хассан заплатил, ты нас заправляешь и даешь карту! А остальное не твое дело! — разозлилась я.

— Ну-ну, детка, — развязно проговорил местный законодатель моды, завинчивая крышку бензобака. — Я ведь могу вернуть тебя мужу, кажется, ты вся в свадебных татуировках! Или в полицию заявить!

— Да-а? — делано изумилась я. — У вас тут есть полиция? Пусти! — Я открыла дверцу и села за руль. — Кира!

Ее не надо было упрашивать.

Я рванула с места, засыпав ноги Хамада песком.

Кира разложила на коленях карту и простонала:

— Ничего не понимаю, тут все по-арабски!

— Дай, — я отобрала у нее карту и развернула ее правильно. — Мы здесь, — я ткнула пальцем в нарисованную чернилами точку, так как городок на карте отсутствовал, — а нужно нам сюда, в Тозер. Это уже Тунис.

— А как же граница? — робко спросила Кира.

— Какая граница? Где ты тут видела границы? Все бродят между селениями, оазисами и рынками, им наплевать, где это, Ливия, Алжир или Тунис!

Почти самодельная карта с прочерченным чернильным пунктиром маршрутом не помогла нам. Я пыталась ориентироваться по солнцу и ехать на север, но какую дорогу можно найти здесь, среди бесконечных однообразных песков? Машина монотонно переваливалась с дюны на дюну, которым не было видно конца. К палящему солнцу мы почти привыкли, вода в пластиковых бутылках, запасенная в городке, почти закипала. Надо отдать должное Кире: она не стонала, не жаловалась и никого не обвиняла. Мы молчали, из-за сухости в горле голос походил на скрип несмазанной телеги, любой произнесенный звук вызывал першение. Кира крутила бесполезную карту и пыталась что-то на ней разглядеть.

В этих местах не было ни следов животных, ни кустарников, только мертвая пыль и почти белый мелкий песок, похожий на пудру…

На очередном подъеме двигатель старенькой машины взвыл, зачихал, джип затрясло, и он заглох. Тяжелая машина стала медленно сползать по сыпучему склону и остановилась. Все мои попытки оживить машину ни к чему не привели. Чертыхаясь на всех известных мне языках, я открыла капот и заглянула под него, впрочем, не надеясь найти поломку. Кира напряженно следила за мной, возможно, несколько преувеличивая мои познания в автослесарном деле. По правде, единственное, что я умею, — это проверить уровень масла, да и то всегда забываю это сделать.

Я с тоской посмотрела на переплетение шлангов и проводов, подергала за них на всякий случай, как делают мои знакомые автомобилисты. Безрезультатно. При повороте ключа машина чихала и замирала.