Я услышала, как Омар велел подруге говорить по-английски.

— Это я, — тихо сказала Кира на своем ужасном английском, — пожалуйста, сделай так, как они хотят, или они меня убьют.

— Ты ничего не рассказала? — быстро спросила я по-русски.

— Нет, со мной все в порядке, — вяло и заученно ответила Кира, коверкая слова.

— Посмотри в окно. Что ты видишь? — продолжила я по-русски.

Кира помолчала, а затем истерично завопила:

— Нет! Нет! Никакой полиции! Никакого Скотланд-Ярда!

Затем у нее, видимо, вырвали трубку, и Омар повторил:

— Вы слышали? Никакой полиции!

Я упала на кровать, лицом прямо в разбросанный завтрашний доклад Паши и Гриши, и зарыдала.

— Это я, я во всем виновата! Это из-за меня! Что я скажу ее маме?!

Паша и Гриша прекратили мою истерику, налив мне рюмку водки. Когда я пришла в себя, ребята приступили к расспросам, как-то вдруг протрезвев и посерьезнев. Мне пришлось поведать им всю историю в общих чертах. Смысл моего рассказа сводился к тому, что я вляпалась в серьезные неприятности, неясно какие, но определенно связанные с Ливией. А теперь еще втянула в это свою лучшую подругу. Хотя, если честно говорить, она попала в нее еще в Москве, когда получила вместо меня кошкой по голове. Я рыдала и испытывала угрызения совести.

Паша и Гриша внимательно выслушали мой рассказ и заключили:

— Ты, дорогуша, похоже, находишься в центре какой-то шпионской заварушки. И здесь два трупа — это тьфу! Надо быть готовым к худшему!

— Ну, спасибо! — разозлилась я. — Успокоили, обнадежили! Мне, между прочим, и так страшно.

— Да мы тебя не пугаем, просто ты должна быть готова к худшему.

— Мне кажется, худшее уже наступило, — пессимистично заявила я.

Паша и Гриша заставили меня в подробностях пересказать разговор с Кирой. Затем они думали, вяло жевали сухарики «три корочки» с чесноком, привезенные из дома, и пускали в потолок кольца дыма.

Я слонялась из угла в угол, пытаясь найти какое-нибудь решение. Однако ничего, кроме того, чтобы слетать домой и привезти им этого чертова скарабея, в голову не приходило. Я поделилась этой мыслью с Пашей и Гришей, но они раскритиковали ее в пух и прах. По их мнению, даже если я верну жука, наши с Кирой жизни все равно будут в опасности…

— Надо выручать девчонок! — твердо заявил Паша.

— Ясное дело, но как? — Гриша был настроен не так оптимистично.

— Слушай, — обратился ко мне Паша, — а что за чушь твоя подруга несла про полицию и Скотланд-Ярд?

— Наверное, ей велели это сказать. Хотя раньше я спросила ее, что она видит из окна…

Мы все подхватились и рванули к окну. Прямо перед нашими глазами на фоне большого офисного здания вращалась надпись «New Scotland Yard».

Мои друзья решили, что у меня слишком приметная внешность, поэтому меня надо замаскировать. Паша выдал мне свои джинсы, в которые я, надо сказать, едва поместилась, майку с иероглифической надписью, которую можно перевести как «пошел ты…». Гриша же выделил темные очки и бейсболку, под которую я убрала длинные кудрявые волосы. После этого в зеркало на меня смотрело существо неопределенного пола, национальности и возраста.

Когда стемнело, мы вышли на улицу, прихватив с собой все, что могло считаться оружием: раскладной ножик, которым Гриша вскрывал шпроты, тяжеленную ножку от настольной лампы, ловко выкрученную Гришей, и баллончик с перечным газом. Баллончик доверили мне как слабой женщине. По-моему, все это была абсолютно идиотская затея, и я предложила все же вызвать полицию. Однако любители приключений Паша и Гриша решили, что мы должны сами освободить Киру. Я попыталась возражать, но друзья хвастливо заявили, что все иностранные спецслужбы против них — что выпускники детского сада против героев революции. Рвение моих египтологов было все равно лучше, чем бездействие, и я была Паше и Грише благодарна просто за то, что они принимают такое участие в моей жизни.

Мы прошли под окнами зданий напротив Скотланд-Ярда. Рядом с отелем здесь стоял дом, в котором сдавались апартаменты. Во многих окнах горел свет. Меня просто-таки умилило, что кто-то гвоздиком нацарапал код замка, совсем как дома в Москве, поэтому мы свободно вошли в подъезд. Здешние квартиры вряд ли относились к разряду дешевых, лестницу устилал ковер, повсюду висели зеркала, а на листьях искусственной пальмы не было следов пыли.

Я сняла очки и бейсболку, чтобы не напоминать мелкого грабителя, и направилась к консьержке. Это была милая английская старушка с седыми кудряшками и розовыми морщинистыми щечками. В руках у нее мелькали спицы, что полностью соответствовало образу образцовой матери и бабушки.

Я широко улыбнулась и произнесла с сильным арабским акцентом:

— Я ищу своих знакомых, они арабы. Но потеряла листок с номером квартиры. Вы мне не поможете?

Консьержка внимательно осмотрела меня.

— Вы земляки? — ей определенно хотелось поболтать.

— Да, они друзья моего брата. Школьные друзья, — охотно пояснила я. — Я заканчиваю университет. Уже давно в Британии.

— Университет! — восхитилась старушка. — Учиться — это просто замечательно! А что же вы изучаете?

— Древнюю историю, — почти не соврала я.

— Ах, как это, должно быть, интересно! — консьержка отложила вязание и явно хотела продолжить разговор, что не входило в мои планы. — Не собираетесь остаться в Лондоне?

— Что вы! Я так скучаю по родине! — довольно искренне воскликнула я, зная, как здесь не любят эмигрантов. — Вот встречаемся с земляками, поем песни…

— Да, да! — старушка затрясла седыми кудряшками. — Каждый должен жить там, где родился, где его народ!

Наконец я удовлетворила ее любопытство, и она сообщила, что арабы живут в двух квартирах под номерами 13 и 21.

Ожидавшие меня под лестницей Паша и Гриша уже успели покурить, окончательно протрезветь и соскучиться.

— Тебя только за смертью посылать, — проворчали они.

— Арабы снимают 13-ю и 21-ю квартиры, — сообщила я, не обращая внимания на их недовольство.

— Начнем с 21-й, — решил Гриша, — 13-е — несчастливое число.

Я была уверена, что Кира находится как раз в несчастливой квартире, но промолчала.

Мы пешком поднялись на пятый этаж и приблизились к двери 21-й квартиры.

Паша прижался к ней ухом и долго и внимательно прислушивался. Затем выпрямился и произнес:

— Ничего не слышно.

Не знаю, как в Лондоне, а в Москве нет такой двери, за которой нельзя ничего не услышать. Я не поверила Паше и прислонилась к теплому дереву, нагретому его щекой. И сразу же услышала отдаленные звуки арабской музыки, телефонный звонок и детский плач. Словом, обычные звуки квартиры, где живет семья, а не держат заложника. Я сообщила свои соображения ребятам, но они заявили, что должны все проверить. Гриша позвонил в дверь, а мы спрятались. Дверь открыла молодая беременная женщина. За ее подол цеплялся черноглазый малыш, еще один выезжал на велосипеде в коридор из гостиной, заваленной игрушками. Вкусно пахло домашней едой. Мне показалось, что хозяйка квартиры ливанка или палестинка.

— Мужа нет дома, — сообщила она Грише вместо приветствия.

— Я из телефонной компании. Поступило сообщение о неисправности, — сказал Григорий.

— Минутку, проходите, — сказала женщина, открывая пошире дверь и пропуская мнимого телефонного мастера. — Проверяйте, но, кажется, все работает.

Она подхватила на руки малыша и смотрела, как Григорий набирает первый попавшийся номер и якобы с кем-то разговаривает.

— Все в порядке, — он положил трубку, — просто диспетчер ошибся.

— Бывает, — мягко улыбнулась женщина, закрывая за ним дверь.

— Обычное арабское семейство, — констатировал Григорий.

— Да мы уже поняли.

Соблюдая осторожность, мы спустились на два этажа и приблизились к двери, где, мы теперь точно знали, скрывали мою Кироньку.

Как обладающую самым тонким слухом, меня поставили к двери и с напряжением следили за выражением моего лица. Сначала я вообще ничего не слышала. Затем уловила негромкий разговор по-арабски между двумя мужчинами. Затем кто-то из них, видимо, говорил по телефону, но уже громче и по-английски. Вероятно, он ходил по квартире с трубкой, потому что звук то приближался, то удалялся. В какой-то момент мне удалось разобрать: