— Фрэнк, — еле слышно прошептала она, — это ты поместил объявление о…

— Естественно я, дорогая, — с отсутствующим видом подтвердил доктор.

— Но Фрэнк, — в ее голосе слышалась близкая паника. — Что все это значит? Ты решил так пошутить?

— Нет, моя милая, это не шутка.

— Но почему, зачем? Что ты хоч… — она не смогла договорить. Сокрушительным ударом муж выбил ей передние зубы, и она потеряла сознание.

Доктор Морроу быстро перетащил потерявшую сознание Мелани в соседнюю комнату и осторожно положил на диван. Потом со свойственной ему тщательностью он выбрал шприц, иглу и, взглянув на часы, ввел какую-то жидкость в вену Мелани.

— Вот так-то, моя милая, неверная женушка, — приговаривал он. — Полежи пока здесь — твое время еще не наступило.

Похоронное бюро, куда он заблаговременно позвонил, работало оперативно и уже через полчаса прислало своих сотрудников. После тривиальных слов утешения в адрес убитого горем мужа они незамедлительно приступили к своим обязанностям. Приехавший вскоре после них врач — давний друг доктора Морроу быстро составил заключение о смерти и выдал разрешение на захоронение. Сидя с ним в кабинете, Морроу с тревогой прислушивался к голосам служителей похоронного бюро — не дай Бог, если они что-нибудь обнаружат… Но он сделал все как надо: укол подействовал великолепно, и сотрудники похоронного бюро с уверенностью проделывали обычные манипуляции над трупом, проявляя при этом присущий им профессионализм.

После их ухода Морроу вновь остался наедине с женой, тело которой было обряжено в роскошный саван. На небольшой подушке покоилась голова с аккуратно уложенными огненно-рыжими волосами.

Улыбнувшись, он осторожно отвернул края савана, достал толстую швейную иглу и накрепко пришил руки жены к ее груди; потом так же старательно сшил вместе бедра и ступни. Работал он быстро, с вдохновением, как когда-то в годы молодости делал свою лучшую операцию, а когда наконец закончил, аккуратно обрезал концы ниток и расправил складки савана. Потом опять вдел нитку в иголку и старательно сшил губы. После этого доктор налил себе полный стакан виски.

Процедура похорон прошла спокойно, как и планировалось. Присутствовали лишь самые близкие друзья, в круг которых доктора ввела Мелани. Горестные покачивания голов, скорбно прижатые к груди руки, белоснежные платочки, поминутно подносимые к уголкам глаз. Под конец кортеж автомашин медленно проследовал к городскому крематорию. Ларчик с личными вещами усопшей покоился на крышке гроба. Играла похоронная музыка…

В назначенное время чья-то рука нажала нужную кнопку, и гроб стал плавно опускаться в черный люк.

Глубоко внизу служащий крематория, увидев гроб, легонько присвистнул:

— Красота! Но дело есть дело. И если уж эти чертовы буржуа поставили меня на это место, я сделаю все, чтобы не только отработать свои денежки, но и разбогатеть.

Он даже крякнул от удовольствия: хорошо сказано, хотя никто и не слышит. Затем резким движением он распахнул створки печи и, толкнув гроб, покатившийся на металлических горизонтальных роликах, быстро затворил створки. Лязгающий, тягучий звук понесся ввысь, ударяясь о стены подвала, лифта и, наконец, траурного зала, к тому времени уже опустевшего.

Мелани тоже услышала этот звук. В сущности, это было ее первым ощущением, первым соприкосновением с реальной действительностью после долгого забытья. Поначалу она ничего не могла понять и лишь чувствовала себя странно стесненной — руки, ноги, рот и… темнота, скрывавшая очертания гроба. Она попыталась было приподнять его крышку, хотела закричать, но, как только нитки врезались в мякоть ее губ, внезапно поняла все: и тот некролог в газете, и удар мужа, и… неожиданно быстро нарастающий жар.

Боже праведный, да ведь она в гробу, ее сжигают! Сжигают заживо!!! Слепая паника охватила Мелани, она вся задрожала, тело ее изогнулось, она попыталась повернуться в одну сторону, потом в другую… Должно быть, так сражается душа грешника в чистилище, разрывая кожу, выдергивая из собственного тела куски мяса — нитки все же поддавались! — она уже заливалась собственной кровью, начинавшей закипать на дне гроба.

Поздно! Языки сильного пламени начисто проели его тонкие стенки и набросились на беззащитное тело. Последним ощущением женщины было медленное течение двух густых струй — то было все, что осталось от ее лопнувших глаз…

Получасом позже служащий крематория отложил газету, выключил газ и привычным жестом смахнул в лоток скопившийся в печи пепел.

Часы пробили пять, когда доктор Морроу разделался с пятой порцией спиртного. «Отличный денек, — подумал он. — Раз и навсегда покончил с неверной женушкой. Теперь можно спокойно заняться работой, от которой пришлось ненадолго отключиться. И ради кого? Ради этой?!»

Резкий стук в дверь прервал его раздумья: кому это он мог понадобиться в такой день?

В дверях стоял Роберт — тот самый тайный посетитель Мелани. Под мышкой он держал завернутый в бумагу широкий плоский предмет.

— Добрый вечер, доктор, — приветливо улыбаясь проговорил он. — Во-первых, поздравляю вас с днем рождения, а во-вторых, вот, пожалуйста, — он протянул Морроу сверток.

«Черт, со всеми этими делами совсем забыл, что у меня сегодня день рождения, — подумал доктор. — Но что все это значит? И что он мне сует?»

— Что это такое? — раздраженно спросил он.

— Как что? А вы разве не знаете? Хотя, понимаю. Видите ли, я художник… — начал объяснять он, одновременно разворачивая бумажные листы и доставая из них большой поясной портрет Мелани.

Как верно он уловил выражение ее глаз, поворот головы и эти искорки света в медно-золотистых волосах…

— Так вот, — продолжал он, — ваша жена пригласила меня с тем, чтобы к вашему дню рождения я написал ее портрет. Мы хотели держать все это в тайне, чтобы получился настоящий сюрприз. Приходилось работать вечерами, пока вы были в лаборатории. Целых полгода вкалывал, но, думаю, вам понравится.

Комната бешено закружилась, стены, как живые, двинулись на доктора Морроу. Он с трудом поднял веки, и взгляд его упал на изящную надпись, притаившуюся в левом нижнем углу портрета:

Позади дома Уиндропов находился большой сад, в дальнем конце которого стоял деревянный сарай. Поначалу его использовали для хранения садового инвентаря и всякого хлама, который когда-нибудь мог пригодиться, но сейчас помещение было целиком предоставлено в распоряжение восьмилетнего сына Уиндропов — Мэрвина. При этом родители мальчика преследовали двойную цель: во-первых, у Мэрвина появлялся свой собственный закуток, где он мог делать что угодно, устраивать любой беспорядок, а заодно постепенно приучаться к самостоятельности; во-вторых же, сарай должен был стать тем местом, где родители могли оставить сына, уходя в гости и не желая слишком травмировать его психику своим отсутствием. Таким образом они обретали возможность сходить в театр, на танцы или встретиться с друзьями. Вскоре отец с матерью не без удовольствия заметили, что чем бы ни занимался Мэрвин в сарае, это обычно настолько увлекало его, что он с полнейшим безразличием относился к отсутствию родителей, как бы долго их не было дома.

Главным увлечением Мэрвина, пожалуй, было коллекционирование разных животных и наблюдение за их поведением. Было похоже, что мальчик действительно заинтересовался животным миром и со временем при помощи и содействии отца (добиться которого, правда, ему удалось лишь после долгих упрашиваний) он добился неплохих результатов в разведении всевозможных маленьких живых созданий, начиная от кроликов и кончая гусеницами. Мальчик проводил в сарае долгие часы, внимательно наблюдая за передвижениями животных, изучая их привычки, всматриваясь в детали подчас короткой, но весьма насыщенной жизни, прекращавшейся тихой и незаметной смертью.