Он вырос и напрочь забыл и об этой книге, и об иллюстрации. И вот однажды, незадолго до полуночи, он оказался на одиноком полустанке, ожидая поезд. Едва часы начали бить полночь, он вспомнил, все вспомнил, словно пробудившись после долгого сна…

Под тусклым светом единственного фонаря на длинной, едва различимой в ночи платформе он увидел темную, так хорошо знакомую ему одинокую фигуру. Человек стоял, повернувшись в сторону зиявшего черным чревом туннеля. Он напряженно и выжидающе прислушивался к чему-то — точно так же, как тридцать восемь лет назад.

Однако сейчас, в отличие от детства, Мортимер не испытывал страха. Он подойдет к этому человеку и вглядится в его лицо, которое доселе было скрыто от него. Прежде чем заговорить, он извинится и заговорит, возможно воспользовавшись предлогом опоздания поезда. Для взрослого человека это совсем нетрудно. Но, сделав первый шаг, он почувствовал такое напряжение, будто ему что-то мешает. Спокойно, но, чувствуя пробудившийся неясный инстинкт былых времен, он направился к темной фигуре под фонарем, прошел мимо нее, резко обернулся, чтобы заговорить, и увидел… не вымолвив ни слова, не находя в себе сил заговорить…

Это был он сам — смотрящий на самого себя, как в кривом зеркале, вперивший взгляд в собственное побледневшее лицо, вглядывающийся в собственные глаза, живой…

Сердце его затрепетало, готовое оцепенеть от парализующего тока. Его охватила паника. Он повернулся, судорожно дыша, споткнулся и бросился бежать по платформе, через пустынный зал ожидания, по освещенной лунным светом дороге, проходившей за зданием станции. Здесь его окружила сплошная темнота, освещаемая только светом далеких звезд.

На секунду остановившись, он разобрал в тишине слабое эхо шагов — бегущий за ним споткнулся о порог зала ожидания. И тогда он всецело, без малейшего чувства стыда, отдался обуявшему его страху и бросился бежать, обливаясь холодным потом, как охваченный ужасом зверь, по длинной белой дороге, окаймленной бесконечными вереницами тополей, похожих на переговаривающиеся друг с другом привидения, в какую-то бесконечную даль. Где-то за спиной эхом отдавался топот ног бегущего за ним человека. Мортимеру даже показалось, что тот бежит не особенно быстро, но неуклонно догоняет его. Вдали он увидел маленький белый коттедж с двумя темными окнами и дверью, который чем-то напоминал лицо человека. Он подумал, что если сможет вовремя добраться до него, то наверняка обретет там желанное убежище, а значит, и безопасность.

Слабый, но неумолимый звук шагов продолжал раздаваться за спиной, когда он наконец поднялся, задыхаясь, на высокое крыльцо и всем телом толкнул дверь. Она была заперта. Ни звонка, ни молотка, чтобы постучать, на двери не было. Тогда он принялся изо всех сил колотить в нее кулаками, пока не почувствовал боль и не увидел на руках кровь. Ответа пришлось ждать слишком долго. Наконец до его слуха из-за двери донесся звук тяжелых шагов. Неторопливо заскрипели ступеньки лестницы, также неторопливо кто-то стал возиться с замком. Наконец перед ним предстала высокая темная фигура, сжимавшая в руке огарок свечи. Человек стоял так, что невозможно было рассмотреть ни его лица, ни фигуры; кроме того, к своему ужасу, он обнаружил, что голова его обмотана чем-то вроде савана.

Не было произнесено ни слова. Человек посторонился, пропуская его, и запер дверь. Затем, также молча, человек кивнул и стал подниматься по изогнутой лестнице — свет свечи отбрасывал на белые стены и потолок причудливые, искаженные тени.

Они вошли в комнату, где ярко пылал камин. По обеим сторонам его стояли кресла, а между ними — маленький дубовый столик, на котором лежала старая, потрепанная книжка в темно-красном клеенчатом переплете. Казалось, гостя давно ждали и успели тщательно подготовиться.

Человек указал ему на одно из кресел, поставил свечу рядом с книгой и, не говоря ни слова, закрыл дверь.

Мортимер взглянул на свечу — она показалась ему знакомой. Запах плавящегося воска восстановил в памяти маленькую комнату в старом елизаветинском доме. Дрожащими пальцами он взял книгу. Он сразу же узнал ее, хотя содержание полностью стерлось из его памяти. Та же чернильная клякса на титульном листе; он зашелестел страницами, охваченный ужасом воспоминания, дошел до пятидесятой, которую когда-то в детстве сколол булавками. Булавки сохранились, и он прикоснулся к ним — те же тонкие острые гвоздики, которые его детские пальцы так давно вонзили в бумагу.

Он открыл книгу на первой странице с твердым намерением наконец прочитать ее до конца и узнать, о чем же там шла речь. И хотя в детстве он ничего не понял, сейчас он все же надеялся, что, смысл содержания станет для него ясным.

Книга называлась «Полуночный экспресс», и, едва он прочитал первый абзац, до него стало доходить — медленно, завораживающе, пугающе.

Это был рассказ о человеке, который, будучи ребенком, давным-давно нашел книгу с картинкой, которая очень пугала его. Потом он вырос и совершенно забыл про книгу, но как-то, однажды ночью, стоя на пустынной железнодорожной платформе, он оказался в той самой ситуации, которая была запечатлена на иллюстрации. Он решил подойти к одиноко стоящей фигуре под фонарем, узнал ее, и его охватила паника. Ему удалось укрыться в одиноко стоящем у дороги коттедже. Его проводили наверх, где он обнаружил книгу и наконец решил прочитать ее от начала до конца. Эта книга тоже называлась «Полуночный экспресс»; в ней говорилось о человеке, который, будучи ребенком, давным-давно… И так далее, и так далее. Выхода не было.

Но, когда рассказ по третьему разу подошел к описанию придорожного коттеджа, его медленно стало охватывать страшное смутное подозрение. Возможно, выхода действительно нет, но можно хотя бы попытаться вникнуть в детали этого странного круга, этого устрашающего колеса, в которое он попал.

Никаких новых деталей он не обнаружил. Они постоянно там присутствовали, просто он не придавал им особого значения. Вот и все. Странное и пугающее существо, которое вело его по изогнутой лестнице, — кто и что Это?

Было в этой истории нечто, ускользавшее от него. Странный хозяин дома, приютивший его, примерно одного с ним роста. Могло быть так, что он тоже… — и именно поэтому он прятал свое лицо?

В тот самый момент, когда он задал себе этот вопрос, до него донесся звук поворачиваемого в замочной скважине ключа.

К нему направлялся хозяин дома, отбрасывая в мерцающем свете свечи причудливую, страшную тень на белые стены.

Он сел лицом к нему по другую сторону от камина.

С отвратительной небрежностью, словно женщина, убирающая с лица вуаль, человек приподнял руки, чтобы снять скрывавший лицо саван. Мортимер знал, чье это будет лицо. Не знал лишь, живое или мертвое.

Оставался только один выход. Когда он бросился вперед и вцепился руками в горло своего мучителя, его собственное горло оказалось в таких же жестких тисках. Крик, вырвавшийся из их глоток, был неразличим, а когда стих последний сдавленный хрип, в комнате воцарилась такая тишина, что можно было расслышать тиканье дедушкиных часов внизу в холле и глубокое, затяжное «а-а-ах…» прибоя на далеком берегу, как и тридцать восемь лет назад.

И все же Мортимеру удалось бежать. Возможно даже, он успел на тот полуночный экспресс.

Это была старая, потрепанная книжка в красном клеенчатом переплете…

Ночь раскинула над миром свое черное бархатное покрывало. Тысячи звезд, словно россыпь драгоценных камней, засверкали над притихшей землей. Маленькое облако на мгновение закрыло лик луны, но быстро отдернуло свою завесу, отчего по сонным полям пробежали жутковатые тени, а пересекавшие их тропинки и заросли живой изгороди снова обрели привычное дремотное спокойствие. Это была самая обычная ночь, ночь, за которой последует утро, как естественное продолжение жизни. И все же существовал человек, для которого именно эта ночь должна была стать последней. Так распорядилась судьба, которая, подобно игроку, охваченному азартом прежних удач, продолжала делать все новые и новые выигрышные ставки. Сколь фатален бывает последний туз в колоде? Во всяком случае, этой ночью должны были вскрыть последнюю карту Мэнсона.