— Флавия?

— А что, у вас есть еще какая-то?

— О нет. Только одна. По-моему, вполне достаточно. Она в Риме. Погрязла в деле о краже картины из Национального музея. Немного приуныла.

— Почему?

— Честно говоря, не знаю. В последнее время ей немного нездоровилось. Расстроена. Ворчит. Думаю, она обнаружила то, что генералу Боттандо было давно хорошо известно. Начальники не лучше воров. Только с ними сложнее.

— Я ей это объяснял, — промолвил Боттандо со слабой улыбкой.

— Но все время оберегали от непосредственного опыта, — заметил Аргайл. — А теперь ваш уход и то, как это произошло, лишили Флавию последних иллюзий. А возня с картиной ее совсем доконала.

Боттандо сокрушенно покачал головой.

Аргайл воодушевился. С официальной частью беседы покончено. Мэри Верней ободряюще улыбнулась и налила бокал вина. Он выпил, подумав, что, наверное, зря. Сегодня и без того выпито достаточно.

— Я приехал поговорить о вашей картине, генерал, и о том, что с ней связано.

Если бы Аргайл не испытывал сейчас сильного напряжения, то, несомненно, порадовался бы за них, что они нашли друг друга.

Превосходная во всех отношениях пара, если не принимать во внимание, что большую часть жизни Мэри Верней занималась кражей картин, а Таддео Боттандо — их розыском. Оба добрые, умные, прекрасно подходят друг другу. И наконец, оба одиноки.

— Так вот, — заключил он, — похищение этой картины…

— Ну давайте же, Джонатан, не тяните, — произнесла Мэри Верней с раздражением. — Я знаю, вам нравится изображать рассеянного ученого, но вы, кажется, чуточку перестарались. Объясните, зачем пришли.

Аргайл посмотрел на нее, размышляя, не обидеться ли, но решил, что она права.

— Вилла «Буонатерра». Шестьдесят второй год. На их лицах отразилось удивление, убедившее Аргайл а, что все его умозаключения верны.

— Загадочное преступление, — продолжил он. — Одно запаковано в другое. Меня смущает здесь некое обстоятельство. Но вначале факты. Человек похищает картину. Причина никак не связана с деньгами. Он ее прячет. Затем появляется Мэри Верней и крадет у него картину. Первую часть я знаю наверняка, о второй догадываюсь. Прекрасная задумка. Вор не может предъявить претензий, а полиции не придет в голову, что такое возможно. Ведь у вас есть алиби. В момент похищения картины вы были здесь, в своем доме. Меня смущает факт, что картину вернули владельцу. Так профессионалы не поступают. Это противоречит здравому смыслу. Если бы за нее заплатили выкуп — крупную сумму, тогда другое дело. С деньгами возиться проще, чем с картиной. Пристроить ее не всегда просто. Но выкупа не было. Зачем же вы ее вернули?

Не очень удачное выступление, подумал Аргайл. Он намеревался блеснуть проницательностью, а выдал банальщину. Странно, но это сработало. Сказанное произвело должное впечатление.

Боттандо решил уступить лидерство Мэри Верней: вероятно, ему было легче задавать вопросы, чем отвечать.

— А почему вас заинтересовала эта картина? — спросила она.

— Хотел сделать подарок генералу по случаю ухода в отставку, — грустно промолвил Аргайл. — Он не считал картину особо ценной, и я собрался проверить, вдруг она чего-то стоит. Флавия говорила, что генерал уходит немного раньше и что поэтому пенсия у него будет ниже максимальной. Если бы мне удалось доказать авторство картины, он выручил бы за нее значительные деньги.

— Как любезно с вашей стороны.

— Но потом одно стало наслаиваться на другое. Возникло множество вопросов. Я серьезно заподозрил, что картина имеет огромную ценность. Незадолго до своей кончины Буловиус намекнул, будто это несомненный шедевр, причем, совершенно неизвестный. Но доказательств не привел. Я не оставляю надежды их найти. Что касается вас двоих, вы тоже играете во всем этом какую-то роль, которая пока для меня остается непонятной.

— Ну что же, — Мэри Верней улыбнулась, — я могу вам ее прояснить. Налить еще вина?

— Нет, спасибо.

Она пожала плечами, ненадолго задумалась и начала рассказывать.

— Мне ужасно жаль молодых. Что их жизнь по сравнению с нашей? Куда ни пойди, всюду одинаковые заведения быстрой еды, которые, кажется, придумали в Канзасе и теперь распространили по миру. Во времена моей молодости все стоило невероятно дешево, найти работу легко, а заграница была настоящей заграницей. И люди были доверчивыми. Ведь теперь редко в церквах нет видеокамер. Наблюдают, как вы совершаете коленопреклонение, на всякий случай. Я рада, что провела молодость в период, когда цивилизация достигла высшей точки развития. Мне, разумеется, не удастся досидеть до конца этого спектакля, но, уходя, я не стану сожалеть, что упускаю что-то интересное. Разве только… — Она замолчала и покосилась на Боттандо. — Да, с конца пятидесятых до конца шестидесятых жизнь была восхитительной. Возраст плюс избирательность памяти приукрашивают прошлое, но все равно это был короткий период, когда богатство еще не означало безвкусицу, свобода не опустилась до уровня потакания своим желаниям, а жажда свежих впечатлений не сводилась к постоянному поиску новизны.

Как вам известно, я занялась делом, очень мне подходящим, с приличным доходом. И одновременно ощущала себя в высшей степени порядочной. Мечтала, как и любая девушка, выйти замуж, завести двоих детей, иметь симпатичный домик с небольшим садом, где будут расти розы. В моем воображении иногда даже возникал утренний кофе с подругами. Свою лепту тут внесло и детство, которое очень счастливым никак не назовешь. Потом я встретила Джека Вернея и вышла за него замуж, зная, что он мне не подходит. Джек был милым, но уж очень скучным. Кроме гольфа, его, кажется, ничто не интересовало. К счастью, он много ездил, что давало мне полную свободу. Во время одной из его длительных отлучек я ухитрилась купить этот дом. Он обошелся мне всего в сто пятьдесят фунтов, и я продолжала мечтать, как стану растить здесь детей, когда они появятся. Вскоре открыла счет в швейцарском банке.

Начинала я не очень успешно. Первая картина вообще не принесла денег, потом довольно долго заработанного хватало лишь на то, чтобы свести концы с концами. Профессионализм появился позднее, когда я развелась. А в шестьдесят втором году все только начиналось. Этторе Финци выдал одному дилеру заказ, а тот связался со мной. Нужно было добыть с виллы Стоунхауса «Непорочное зачатие». Считалось, что там две картины, но вначале надо было взять первую.

— А где вторая?

Мэри пожала плечами:

— Не знаю. Ее там не было. Так вот, я собиралась в Италию и мне показалось, что это не трудно. Орудовать в частных домах в те времена было легко. Заходи и бери. В общем, я согласилась. Мне организовали приглашение на виллу. О том, какая это картина, я понятия не имела. И до сих не имею. Финци был уже старым и больным. Не знаю, о чем он думал. Я слышала о его давнем соперничестве со Стоунхаусом, но, кроме описания картины, мне больше ничего знать не следовало.

Значит, я приехала, устроилась, начала готовиться. А потом появился идиот Буловиус и все испортил. Он буквально не давал мне прохода. У меня даже не было возможности спокойно высморкаться, не то, что украсть картину. Но не это главное. Буловиус, видимо, решил показать Финци свою добродетель. Он давно втерся в доверие к старику, наверняка прослышав о завещании, и ему пришло в голову преподнести Финци картину. Продемонстрировать преданность, тем самым обеспечив себе место в нужном списке. Не сомневаюсь, вам он представил свои мотивы совсем в ином свете.

А я уже все подготовила. Разработала план. В конце подъездной дорожки меня должен был ждать курьер, которому я передам картину. На это ушло бы несколько минут. Другой курьер заберет ее из камеры хранения на вокзале и вывезет из страны. Стоунхаус пригласил меня на ужин, я намеревалась отлучиться на пять минут, взять картину, передать курьеру и вернуться к еще не остывшему пудингу. Накануне переночевала у себя в доме, а когда прибыла утром на виллу, картина исчезла. Дело расследовали двое полицейских, а у Буловиуса был такой вид, что не надо даже вешать на грудь табличку «Это сделал я». Мне с трудом удалось подавить желание потребовать, чтобы он ее вернул. Что касается полицейских, то я не думала, будто они могут составить мне какую-либо серьезную конкуренцию. Начальник… как его фамилия?