Мой взгляд остановился на маленьком барометре, висящем на стене. Только я потянулась к нему, как зазвонил мобильный. Миссис Кэбот.

— Извините, что не ответила на ваш звонок сразу, — сказала она. — Мне пришлось выскочить на секунду.

Она по-прежнему разговаривала учтиво.

— Ничего страшного. Спасибо, что так быстро перезвонили.

— Еще мне звонил шеф полиции Альварес, но он оказался недоступен, когда я попыталась с ним связаться. Вы, случайно, не знаете, есть ли какие-нибудь новости?

У меня перехватило горло и бешено заколотилось сердце. Я дважды нервно сглотнула, чувствуя, что готова поддаться панике, так как не знала, что ей ответить. Слава Богу, на ум пришло наставление Макса: «Говори правду, но отвечай коротко». Но правда заключалась в том, что я ничего не знала наверняка. Моя версия пока не подтвердилась фактами.

— Нет, я ничего не знаю. — Я сжала в ладони трубку, от всей души надеясь, что миссис Кэбот не начнет задавать дополнительных вопросов.

— Обычно с Альваресом легко связаться, — заметила она. — Попробую еще раз ему позвонить после нашего разговора.

— Как вы держитесь? — с сочувствием спросила я.

— Все в порядке. Хотя и тяжело, — ответила она после долгой паузы.

— Понимаю, — сказала я, не представляя, что говорить дальше.

Мне хотелось, чтобы она знала, как сильно мне нравился ее отец тем, что смеялся и откровенно наслаждался жизнью накануне смерти. Я решила, что лучше напишу ей. Мне самой было намного легче от фраз на открытках, чем от произнесенных слов. Потому что когда люди говорили со мной, я должна была им отвечать, а на это в первые недели после смерти отца у меня не было сил.

— Мне очень жаль, миссис Кэбот, — выдавила я.

— Благодарю вас, — ответила она, помолчав. — Ну что ж… В сообщении вы сказали, что нашли картины?

— Да. Они были спрятаны в доме, довольно хитроумным способом.

— А где они теперь?

Я сглотнула.

— В полиции.

— Для сохранности?

— Вообще-то не совсем. — Я ненавидела, что именно мне приходится говорить ей об этом.

— Что вы подразумеваете?

— Боюсь, что не все чисто с правом собственности на них. Вернее, есть причины полагать, что они были украдены.

— Понятно, — сказала она таким тихим голосом, что я едва сумела ее расслышать. Потом она откашлялась, но я могла представить ее обеспокоенный взгляд. — Я это подозревала.

— Простите, что принесла вам дурные новости.

— Не стоит, не извиняйтесь. Эта мысль не давала мне покоя на протяжении сорока лет. Лучше знать наверняка, чем изводить себя догадками. У кого их украли?

«Интересно, может, именно ее подозрения привели к той ссоре сорок лет назад?» — подумала я, но не осмелилась спросить. Вместо этого я сказала:

— Мои исследования показали, что каждая из трех картин принадлежала еврейской семье. Перед началом и во время Второй мировой войны картины пропали. Скорее всего их забрали нацисты.

— Какой ужас! — вздохнула миссис Кэбот.

— Да. Очевидно, что они были проданы вашему отцу человеком по имени Арни Зек.

— Он был другом моих родителей в Европе. Я видела его фотографии.

— Да, я нашла одну такую среди кучи других снимков в ящике комода.

— Я и не знала… — начала она и не договорила.

— Мне очень жаль.

— Не стоит. Мне самой следовало разузнать об истории этих картин. А я вместо этого помалкивала. Мне должно быть стыдно. Роберт Льюис Стивенсон был прав, когда писал: «Самая жестокая ложь часто говорится молча». Слишком много секретов я хранила в своей жизни из-за неуместной лояльности. — Она саркастично рассмеялась.

Я промолчала, не зная, что сказать. И прежде чем я нашлась что ответить, миссис Кэбот заявила:

— Все, хватит. Я решила, что больше не позволю дочери употреблять наркотики.

— О чем вы?

— Вчера вечером я устроила «интервенцию».[12] — Голос осекся, но я успела уловить в нем горделивую нотку.

Я распахнула рот от удивления. Нет, от потрясения.

Я убедила себя в виновности Энди. А она в Бостоне, с матерью. Тогда о ком Альварес сказал: «Мы ее взяли»?! Строить новую версию у меня не было времени — миссис Кэбот ждала продолжения разговора, и я спросила:

— На что похожа «интервенция»?

— На фонтан эмоций. Все организовали специалисты из реабилитационного центра. Мы пригласили нескольких друзей Энди из Нью-Йорка и все вместе сказали ей правду.

— И как она отреагировала?

Я не могла себе представить ничего, кроме локального ядерного взрыва.

— Она расстроилась, — ответила миссис Кэбот.

Полагаю, она в очередной раз сильно преуменьшила.

— И что произошло дальше?

— Она решила попытаться бросить наркотики. — Голос снова сорвался. — Понимаете, цель «интервенции» заключается в том, чтобы наркоман согласился пройти лечение. Слава Богу, она согласилась.

За ее словами я ощутила страх и от всей души ей посочувствовала.

— Наверное, это такое облегчение.

— О да. — Она замолчала, пытаясь справиться с волнением. Когда она откашлялась и вновь заговорила, речь потекла, как всегда, спокойно и вежливо. — Конечно, это только первый шаг очень тяжелого процесса. Но по крайней мере этот шаг в правильном направлении.

Я с сомнением покачала головой. Помня, как вела себя Энди, мне было сложно в это поверить. И все же мне надо было сказать что-то позитивное. Я уставилась на океан. Под цементно-серым небом он казался унылым и бесконечным.

Ничего позитивного не приходило на ум. Интересно, понимала ли сама Энди, сколько страданий она приносит другим? Наконец я сказала:

— Наверное, вам сейчас нелегко приходится.

— Да, пожалуй. Но я уверена, что не окажусь снова в подобной ситуации. Хотя бы потому, что я больше не собираюсь отмалчиваться, будто ничего не происходит.

Мы договорились, что поговорим о ходе оценки через день-другой.

Закончив разговор, я долго стояла возле окна, глядя на океан и пытаясь разобраться в том, что узнала.

Итак, прошлым вечером Энди находилась в бруклинском реабилитационном центре. Я встряхнула головой. Кого же тогда задержал Альварес?

Из-за неизвестности я была словно на иголках и в надежде получить хоть какую-нибудь информацию начала с экстренной меры — звонка Уэсу. Я как раз пыталась убедить себя, что это глупая затея, когда позвонил Макс.

— Мне только что позвонила Кати из полицейского участка Роки-Пойнта и попросила нас приехать для встречи с Альваресом и помощником окружного прокурора Мерфи.

— Наконец-то! И когда?

— Сейчас.

— Как ты думаешь, чего они хотят?

— Полагаю, проверить свидетельские показания.

— Мы пойдем?

— Да.

— Ладно.

— Возможно, это означает, что они уже произвели арест.

— Как по-твоему, кто это?

— Не имею понятия.

— Но это точно не Энди. — Я рассказала ему о том, что узнала.

— Надеюсь, ей удастся покончить с наркотиками.

— Да, я тоже. Это так грустно. Но насчет ареста… Кто же это может быть?

— Полагаю, мы скоро это узнаем.

По дороге я позвонила в офис, но попала на голосовую почту. Удивившись, я взглянула на часы на приборной доске. Десять. Я пришла в замешательство. Это было не в обычае Саши — опаздывать. «Неужели она забыла, что ее будет ждать Фред?» — удивилась я.

Я позвонила Саше домой, и мне ответил автоответчик. Ее мобильный также переводил на голосовую почту. Я не знала, что и думать.

Мне стало страшно. А вдруг с ней что-нибудь случилось? Набрав пин-код, я проверила сообщения на рабочем телефоне. Ничего.

В голову не приходило ни одной причины, почему я не могу с ней связаться. Когда я въехала на стоянку перед полицейским участком, я уже была не на шутку встревожена. Сидя в машине, я снова попробовала соединиться с Сашей. Безрезультатно. Я оставила ей сообщение на домашнем и мобильном телефонах, попросив срочно перезвонить мне на мобильный. Обругав себя за то, что велела Фреду не отвечать на звонки и не взяла у него номер мобильного, я решила подождать до полудня и, если к этому времени Саша не объявится, хорошенько расспросить Фреда, что ему на сей счет известно.