Путь он выбрал не кратчайший. Ему, отставному премьеру, не хотелось, должно быть, отвечать на бесконечные расспросы, принимать соболезнования и подозревать за ними открытое злорадство. Не хотелось все время быть под обстрелом репортеров. В Лондоне и Кейптауне это оказалось бы неизбежным. Долгое плавание имело тут большие преимущества.

А в Родезии — у себя — можно тоже сохранить это положение изоляции. Пускать не всех и не всегда. Остаться наедине с самим собой там, в стране, которую у него уже не отнять. Переждать весь этот шум.

Но обернулось по-другому.

Двадцатого марта, в тот самый день, когда Родс в Мозамбике ступил на африканский берег, в Булавайо произошла схватка отряда полиции с группой ндебелов. Сообщение об этом могло еще и не особенно насторожить администрацию Привилегированной компании. Она расхлебывала последствия набега Джемсона, заметала те следы, которые еще можно было скрыть. Но 23 марта было убито несколько европейцев, и среди них один из «комиссаров по делам туземцев». Сделали эти те ндебелы, которых компания завербовала в состав своей полиции. Их поддержали жители нескольких селений во главе с одним из братьев Лобенгулы.

В последующие два дня поднялось население нескольких округов, а к концу марта — вся страна. Европейцы отовсюду бежали к Булавайо и еще двум укрепленным пунктам. К середине апреля вся страна ндебелов, кроме этих трех пунктов, оказалась в руках повстанцев.

Министр колоний Джозеф Чемберлен спрашивает Сесиля Родса и Джона Буля, кто из них оплатит расходы по подавлению восстания ндебелов. Джон Буль — рядовой англичанин — возмущен. С него довольно и того, что приходится сражаться за Родса.

Карикатура из английской газеты «Лейбор лидер», 11 апреля 1896 года

Так 1896 год нанес новый удар Сесилю Родсу, не знавшему прежде поражений.

После того как восстание началось, его неизбежность стала очевидной многим. Ведь с конца 1895-го в Родезии не было ни ее главного администратора, Джемсона, ни большей части его полицейских частей — они вместе с ним ушли в Трансвааль. Вооруженные силы компании уходили на глазах ндебелов. Да и отсутствие столь знакомого им доктора Джима они тоже прекрасно видели. И решили не упускать сравнительно благоприятного момента.

Чешский натуралист Эмиль Голуб в своей лекции еще в январе 1896-го предсказал, что после провала джемсоновского набега «может произойти восстание матебелов». А в письме, которое получил от Голуба корреспондент «Таймса» в Вене 30 марта 1896-го,[150] говорилось: «Уже девять лет, как я уехал из Южной Африки, но полная уверенность в восстании матебелов у меня возникла в тот самый момент, как я впервые услышал о деянии д-ра Джемсона». Каждый стратег обязан был учесть возможные последствия провала набега на Трансвааль, но сомнительно, чтобы Джемсон предусмотрел восстание матебелов. Констатируя это, Голуб видел причину в самоуверенности Джемсона, самоуверенность же была порождена, по его мнению, тем всеобщим восторгом и преклонением в Лондоне, которые вскружили Джемсону голову.

Так или иначе, но Родс и Джемсон действительно не были подготовлены к восстанию ндебелов. Их внимание приковала сперва организация набега, а потом — его провал.

Но конечно, восстание могло произойти и без ухода его солдат. Пожалуй, оно было неизбежно. Очень уж много недовольства накопилось в Южной Родезии, стране, которая теперь была центральной областью его империи — между алмазно-золотым царством к югу и другими Родезиями — к северу.

Родс стремился очень быстро сломить традиционную жизнь в междуречье Замбези — Лимпопо и организовать все по-новому, в соответствии, как сказали бы теперь, со своей моделью. Он ведь хотел не просто захватить новые земли, а колонизовать их, то есть создать большую и крепкую белую общину.

Ему чудилось, что он соберет здесь такую британскую молодежь, о которой писал в своих завещаниях, — людей, беззаветно преданных идее величия своей нации и своей империи. Таких, кто хочет добиваться и умеет добиться, — старателей, фермеров, коммерсантов, инженеров. Деятельных, энергичных. Инициативных и вместе с тем слепо послушных ему, Родсу, — он хотел тут совместить несовместимое, как, впрочем, столь многие правители до и после него.

И вторя ему, английская печать убеждала своих соотечественников, что колонизовать Родезию — дело британской национальной чести. «Пионеры» Родса воспевались как образец для подражания. Не жалел красок даже «Таймс»: «Энергичные, решительные, загорелые, с проницательным взглядом, эти пионеры — самая отборная часть англосаксонской расы».[151]

Родс надеялся, что поселенцы создадут такие фермерские хозяйства, города, горное дело, торговлю, которые сделают страну, носящую его имя, важной частью Британской империи, а может быть, и всего мира. И что Родезия станет трамплином для дальнейшего расширения британского владычества в Африке, для воплощения плана Кейптаун — Каир — и телеграфа, и железной дороги, а в конечном счете и непрерывной, широкой и прочной полосы английских владений. И он со своей обычной напористостью стал осуществлять эти планы.

К изумлению ндебелов и шонов, с юга ехало все больше белых людей. В повозках и на лошадях. Самые бедные нередко проходили часть пути пешком, погибая от болезней и лишений.

Европейское население страны в 1895 году составило уже 3600 человек. Быстро воздвигалось новое Булавайо на пять километров южнее разрушенной ндебельской столицы. Улицы прокладывались очень широкими — так, чтобы упряжки, в которых бывало по 12, а то и по 24 пары волов, могли разъехаться без особого труда. Делались посадки быстрорастущих деревьев. Родс призывал строить как можно больше и быстрее: «Дома, дома, дома!» И город быстро застраивался.

На месте времянок из рифленых листов железа возводились кирпичные дома. Была оборудована типография, начала выходить газета «Матебелеленд таймс» и другие издания. Появились площадки для игры в крикет и даже скаковой круг, не говоря уже о барах и лавках. В марте 1895-го — прошло немногим больше года после войны с Лобенгулой — в Булавайо жило больше полутора тысяч европейцев, в Солсбери — больше семисот.

Человеку, давшему стране свое имя, хотелось всячески развивать предпринимательство, насаждать «дух Сесиля Родса». Он всемерно поощрял в «пионерах» надежды, что Булавайо и другие города Родезии станут новым Йоханнесбургом и Кимберли. Он даже отобрал в Кимберли тридцать молодых людей, наиболее близких его образу колониста, и отправил их в Родезию.

Джозеф Чемберлен сияет как солнце, глядя на расправу Родса с народом ндебеле. Карикатура из газеты «Лейбор лидер» за 23 мая 1896 года. Газета иронизирует по поводу слов Чемберлена: «Именно таким людям, как Сесиль Родс, Англия обязана величием своей империи»

Но жизнь там была трудной. Стоило Родсу появиться в Родезии, как поселенцы принимались жаловаться на тяготы и лишения, просили денег. Из тридцати отобранных Родсом кимберлийских молодых людей к 1896-му году в Родезии остались только двое. Остальные, по признанию секретаря Сесиля Родса, умерли или уехали из страны, сильно подорвав здоровье.[152]

Главное же, окончательно рушились надежды на золото, а оно-то ведь и было главной притягательной силой для колонистов. В начале девяностых стало ясно, что золота очень мало в стране шонов, теперь — что не лучше положение и на землях ндебелов. В 1894-м по поручению Родса страну объездил Джон Хеммонд. Он пользовался тогда славой чуть ли не лучшего в мире специалиста по золоту — и по технике добычи, и по обнаружению месторождений. Если у Родса и оставались еще какие-то иллюзии, то Хеммонд развеял их. Золота было мало.